— Нет, вы на земле. Я знаю, что будет очень трудно оставить вас наедине с истиной, я долго думала, как вас в этом убедить. Такое возможно лишь в том случае, если вы сами будете мне помогать.
Это уже не было похоже на слова ненормального человека. Он заколебался. Все как-то изменилось после катастрофы. Но поверить в то, что он мертв? Это уже абсурд.
— Я не улавливаю никакого смысла в ваших словах. Вы утверждаете, что я мертв, но я, наверное, сам должен лучше других знать, что ваше утверждение не соответствует действительности. А потом вы сами себя поправляете и говорите, что не я, а мое тело мертво, и требуете еще сверх того, чтобы я вам помог…
Снова молчание.
— Я знаю, что это почти невозможно, но, пожалуйста, попытайтесь, попробуйте поверить всему, что я вам говорю.
Женщина была взволнована, она часто дышала.
— Да, ваше тело мертво, но ваш мозг, он еще живет и находится в питательном растворе.
Что говорит тут эта женщина и чего требует, прежде всего, она от него, чтобы он в эту… чепуху, да, да, лучшего слова не придумаешь, поверил?
— Послушайте, я живу. — Он выговорил последнее слово со страстью, потом разволновался еще больше. — Я живу, вокруг меня постоянно что-то происходит, я вижу вас, и я разговариваю с вами. Кто вы такая вообще?
— Простите, я забыла представиться. Меня зовут Диана Келлер. Я сотрудница доктора Ламперта в институте трансплантации мозга.
— Никогда не слышал о таком.
— Институт создан совсем недавно. До этого у нас было очень мало практики. Мы интересуемся прежде всего теорией.
— Ну предположим, что я… что ваши слова соответствуют истине. Но как же я могу видеть вас и разговаривать с вами?
— Что касается языка, то я беседую с вами при помощи адаптера. Это значит, что биотоки преобразуются в вашем языковом центре в электрические сигналы, а те, в свою очередь, в акустические — и наоборот. Подобным образом и осуществляется наш разговор.
— Хотя я в этом ничего не понимаю, я все-таки могу себе представить, что было бы трудно построить такой аппарат, особенно в институте, который до сих пор не имел достаточно практического опыта. Где же вы взяли этот аппарат? — Он почувствовал облегчение, обнаружив в ее словах противоречия.
— Я сама разработала этот аппарат, это моя докторская работа.
— Что вы мне рассказываете? Докторская работа делается в течение нескольких лет! К чему вся эта чепуха?
— А сколько времени прошло с момента катастрофы? Как вы думаете?
— Ну, точно я не знаю, наверное, два или три месяца.
— Четыре года и два месяца минуло с тех пор. Именно такой срок понадобился мне, чтобы сконструировать адаптер.
— Четыре года… Это невозможно.
— Это действительно так.
Он не мог тут ничего оспаривать. У него совсем не было чувства времени, что было связано с потерей памяти. Эта женщина, пожалуй, своими утверждениями еще больше собьет его с толку. И зачем он ввязался в этот разговор? Он злился на самого себя. Но хуже всего было то, что в глубине души он начинал верить женщине. Он хотел бы убежать от нее, но это как-то не получалось. Ничего вдруг не стало получаться так, как он хотел.
— Ну ладно. В этом вопросе вы победили. Я не могу оспаривать эти четыре года, потому что после той катастрофы память моя сильно пострадала. У меня потеряно чувство времени, но этим вы вообще ничего не сможете доказать.
Пусть эта женщина оставит его в покое, но, прежде чем она уйдет, он уличит ее во лжи.
— Так, хорошо. Вы имеете возможность превращать мои биотоки в электрические сигналы. Тогда наверняка было бы возможно подключить и биотоки моего зрительного центра. Сделайте и покажите мне меня самого, покажите, как пульсирующий мозг плавает в мутной жидкости, окруженный бесчисленным количеством электрических проводов, покажите мне все это, и я вам поверю! Не забудьте, однако, при этом, что я вас, как и прежде, но без телевизионной установки, могу видеть.
— Это подключение, как вы называете, не получится. Зрительный нерв слишком сложен. Мне пришлось бы изготовить тысячи контактов. А на это опять потребуются годы.
— У вас, видимо, на все случаи жизни заранее заготовлены ответы. Но скажите мне наконец, как я могу в таком состоянии видеть вас и воспринимать весь окружающий мир?
— Мое изображение возникает у вас путем мысленных ассоциаций, поэтому у вас наверняка сложилось впечатление, что вы меня знали уже раньше. И то, что вы видите ваше окружение, можно объяснить тем же способом. Представьте себе, что человек вдруг полностью отрезан от окружающего его мира. Он не может ничего слышать, видеть, чувствовать, он может только думать. Спрашивается, о чем он может размышлять?
— Откуда я знаю? Может быть, мозг вообще не сможет больше думать, а будет постепенно деградировать.
— Конечно, он будет деградировать, но все-таки не сразу.
— Да, это верно.
— Так что же будет делать мозг?
— Ну, что вы спрашиваете? Конечно, он будет размышлять о прошлом.
— Точно. Именно это он будет делать. Он будет раздумывать о прошлом, делать выводы и черпать из этого представления, он начнет грезить, сам не замечая того.
— Что вы имеете в виду?
— Очень просто. Разве вам не приходилось видеть сны?
— К чему этот вопрос?
— Вам во сне никогда не приходило в голову, что вы видите сон?
Только теперь у него вдруг появилось такое ощущение, как будто прямо перед ним глухо падает на землю занавес, и его ошеломила ужасная догадка.
— Почему вы не отвечаете?
— Нет, мне никогда такое не приходило на ум, — с трудом выдавил он слова. У него закружилась голова.
— Господин Шлегель!
Он молчал. Детская игра превращалась в горькую правду. И паника, которую он до этого смог побороть, опять охватила его. Диана Келлер была права, она была права… Он чувствовал свое жалкое ничтожество.
— Одно только я хочу вам еще сказать. Вы живете в иллюзорном мнре, и все вокруг вас ’только плод вашей собственной фантазии.
Он не отвечал. В нем все сломалось. Гармония его мира была разрушена, уничтожена чем-то таким, что было воплощено в этой Диане Келлер. Правда была неумолима.
Диана Келлер, казалось, поняла его состояние, когда сказала:
— Подождите немного, господин Шлегель. Вам будет значительно легче перенести правду после того, как вы осознали ее.
Он все еще молчал. Значение каждого слова, которое произносила Диана Келлер, утонет в бесконечно равнодушном океане правды, его правды.
— Будет лучше, если я вас оставлю одного. Вас нельзя переутомлять нашей аппаратурой. Завтра я приду опять.
Затем она исчезла. “Завтра”, что за понятие в мире без времени! Он почувствовал себя вдруг одиноким, вокруг него зияла пустота, эта бесформенная конструкция безысходности. У него было такое чувство, как будто ему вырвали язык, выкололи глаза и проткнули барабанные перепонки. Он попал в Ничто, которое никогда не перестанет быть Ничем. Мысли его, шатаясь, уходили в пустоту, сталкивались друг с другом, и он сам был для себя всем.
Теперь ему было ясно, что мир, в котором он жил после катастрофы, не являлся реальным миром. Это был его мир, мир его представлений, его индивидуальный мир. Поэтому и люди были такими, какими он их хотел видеть. Они были такими же, как и он сам. Их ответы были его ответами, их вопросы были его вопросами, их действия его действиями. И он все время разговаривал только с самим собой, был постоянно один и не подозревал об этом большом ужасном Ничто…
Зачем Диана Келлер вырвала его из этого воображаемого мира? Разве его мозг не выбрал правильный путь, разве он не попытался сохранить себя и создать себе жизненную сферу в этой ужасной пустоте? Почему Диана Келлер разрушила эту гармонию? Ради чего? Он возненавидел эту Келлер, он возненавидел ее так, как и это Ничто, окружающее его. Оба сливались вместе, и он в своем жалком состоянии находился в их распоряжении. “Вам будет значительно легче перенести правду после того, как вы осознали ее”, — сказала она. Что знала эта персона о его правде? Он был подопытным кроликом, объектом докторской работы. Скорее всего Диана прославится благодаря ему, а он беспомощен как мертвец. И почему не раскроился его череп во время этой катастрофы? Это настоящий ад — вести существование в виде живого трупа…
Постепенно он взял себя в руки. Мысли его стали спокойнее, а его полное ненависти бессилие уступило место ясным, логическим рассуждениям. Что же дала ему его огромная иллюзия? В конечном счете также лишь Ничто, хотя с образами и голосами, но в конце наступила бы деградация его мозга, то есть его самого. Новая же ситуация сделала возможным контакт с реальным миром. Сначала с Дианой Келлер, позднее, может быть, с его друзьями, а когда-нибудь он, возможно, опять сможет видеть. Были многие “может быть”, много новых надежд. И это тоже дала ему Диана Келлер. Но хватит ли этих надежд, чтобы смочь жить дальше, или поток Ничего окажется сильнее? Лучше ли умереть раз и навсегда, или у него есть еще какой-то шанс?
— Здравствуйте, господин Шлегель. — Он долго ждал этого, и все же слова прозвучали внезапно.
— Я слушаю вас. — В голосе его дрожало ожидание.
— Как вы себя чувствуете? Наверно, это были для вас тяжелые часы?
— Часы для меня не существуют. Я не чувствую, когда что началось и когда что закончится. Я, правда, попытался определить секунду, а потом минуту, чтобы знать, сколько длится час, но это оказалось бессмысленным. Время мое стоит не двигаясь. Мне казалось, что я ждал вас целую неделю. Мне стоило труда побороть мысль о том, что с вашим прибором что-то случилось.
— Если хотите, я могу подключить к вам генератор импульсов. Тогда у вас будут акустические часы. С различными импульсами для минут и секунд.
— Это действовало бы мне на нервы, если бы я постоянно слышал время.
— Мы можем подобрать настолько слабые сигналы, что вы не будете ощущать тиканья если об этом не будете думать: примерно как в обыкновенных часах.
Эта мысль захватила его. Это значит, что он на какой-то отрезок времени вырвется из своего Ничто, заполнив этот отрезок чем-нибудь полезным.
— Ну что вы скажете?
— Это великолепно…
Диана Келлер засмеялась, она радовалась, что он нашел это великолепным.
— Скажите мне, что вы хотите сделать со мной? — спросил он настойчиво.
Она вдруг посерьезнела. Ему стало это ясно по ее молчанию.
— Я хочу, чтобы вы жили.
— Жить! Какая ирония по отношению ко мне. Что это за жизнь, когда не имеешь тела! Какие у меня шансы жить по-настоящему?
Она опять замолчала.
— Есть для вас один шанс. Знаете ли вы, что такое киборг? — спросила она затем.
— Киборг? Не знаю.
— Киборг представляет собой искусственное тело, это машина с человеческим мозгом.
— Вы хотите сказать, что у меня опять будет тело?
Диана Келлер ответила не сразу.
— Тела, какое вы, имеете в виду, не будет. Во всяком случае, на первых порах. Понимаете? Даже при нынешнем уровне наших знаний пройдет много времени, прежде чем мы сумеем построить для вас искусственное тело. Мы не можем допустить, чтобы ваш мозг находился в бездействии такое длительное время. Поэтому у вас не будет тела робота.
— Но тогда чего же вы хотите? — Он почти перестал владеть собой.
— Видите ли, — попыталась успокоить его Диана Келлер, — телом для вас были бы уже несколько рецепторов, наподобие тех, какими вы уже теперь обладаете. Сюда еще надо добавить манипуляторы. Только вы не думайте, что это будут руки. Если сказать короче, мы думали о том, чтобы из вас и компьютера создать симбиоз и дать вам тем самым творческую свободу действий, конечно, только в известных пределах.
В нем нарастал протест. Эти планы совершенно не соответствовали его представлениям. Мог ли он вообще оказывать влияние на свою жизнь?
— Значит, вы хотите низвести меня до уровня машины? — крикнул он в бешенстве.
— Что вы такое говорите, господин Шлегель! Мы не хотим низводить вас, хотим вам просто помочь!
— Кто это “мы”? — Он решил наконец заглянуть за кулисы.
— Это коллектив исследователей. Профессор Ламперт, я и еще пять сотрудников. — Диана Келлер, казалось, обиделась. — Многие люди хотят, чтобы вы жили, а вы нам не доверяете. Почему?
Этот вопрос попал в цель.
— Я боюсь, просто боюсь. Я чувствую себя мячом для игры, и этот мяч куда-то бросают. Я не знаю, к чему все это приведет. Вот, например, коллектив исследователей, который мною занимается, но, кроме вас, я никого не знаю. Мне так же неясно существование в симбиозе с компьютером. Разве можно жить, применяя в какой-то степени понятие “жизнь” по отношению ко мне, если нельзя развивать свою личность, если чувствуешь, что все служит только одному принципу — сохранить жизнь любой ценой, и больше ничего?