Под вечер он благополучно достиг отрогов Шварцвальда. Невыносимая духота предвещала резкую смену погоды. На юго-западе потемнело небо, поднялся ветер, швыряя пыль в машину. Несмотря на мучительную жару, Бруно поднял стекла. В правой дверце подъемник был не в порядке: при малейшей тряске стекло само опускалось вниз. Он не обратил никакого внимания на этот дефект. Дальше, дальше. Семьдесят, от силы еще восемьдесят километров до Хинтергейсберга. В сотый раз он пересчитывал свое богатство, которое ежеминутно приближало его к собственному парикмахерскому салону. Он не мог предположить, какую роковую роль в скором времени сыграет этот сломанный подъемник.
На пересечении дорог Бруно изменил направление. Хотя дорога пошла теперь через цепи холмов и густой лес, она позволяла сэкономить несколько километров. Через полчаса он уже пожалел о своем решении. Машина с большим трудом преодолевала холмы и несколько раз даже глохла.
Стемнело. Неподалеку бушевала гроза. Бруно включил фары и стремительно помчался вниз по склону, чтобы наверстать потерянное время. Местность вокруг была безлюдная. Нигде ни огонька. По обе стороны проплывал густой смешанный лес. Все чаще яркие молнии вспарывали темноту, продолжительные раскаты грома заглушали шум мотора. Разразившийся летний ливень начал хлестать в открытое окно. Бруно поехал медленнее, правой рукой придерживая стекло. Дождь барабанил по крыше, словно предвещая скорый потоп. Огромные массы воды превратили лесную дорогу в бушующий поток. В конце концов ему пришлось сильно уменьшить скорость, потому что “дворники” уже не справлялись с этим ливнем.
Метрах в ста пятидесяти перед ним в дорогу вонзился синевато-белый огненный луч. На некоторое время Бруно был ослеплен. Резкий удар грома вызвал боль в перепонках. Вспыхнул и снова погас язычок пламени. С треском на дорогу рухнуло дерево… “Этого еще не хватало!” — крикнул он со стоном и остановился. Ствол дерева был не очень толстый, но густые ветви прочно преградили путь. Он решил переждать дождь, а после этого как-нибудь убрать дерево с дороги.
Выключив фары и двигатель, он закурил и попытался при тусклом свете фонаря отыскать на карте деревню. Он не нашел на карте Хинтергейсберга, но, по его подсчетам, до деревни оставались считанные километры. “Сегодня же перегружу барахло и поеду назад”, — решил он. Он рассчитывал на триста—четыреста тысяч прибыли.
Время приближалось к полуночи, но гроза продолжала бушевать. То и дело вспыхивали молнии, освещая на мгновение мрачную местность. Вынужденное ожидание перед близкой и заветной целью путешествия бесило его. И хотя он не был заядлым курильщиком, лихорадочно прикуривал одну сигарету за другой. В машине стало нечем дышать от дыма, и ему пришлось опустить стекло. На Бруно стали падать капли дождя.
Вдруг он оторопел. Ему показалось, что по правой стороне дороги, между деревьями, движутся мерцающие огни. Он стал внимательно смотреть на это место, пока не решил, что ошибся. Наверное, это были светлячки. Но прошла минута, и светящиеся точки показались вновь. Совершенно отчетливо он увидел два мерцающих огонька — глаза без туловища. В нескольких метрах от него явно затаилось какое-то животное.
“Наверное, лиса или кабан”, — подумал он и нажал несколько раз на сигнал. Резкий звук раскатился по ночному лесу, но странное фосфоресцирующее свечение не исчезло. Ситуация все более казалась ему роковой. К тому же именно на этой стороне подъемник был неисправен, и стекло то и дело опускалось. Бруно поискал в ящичке для перчаток бритву, но в этот момент огоньки стали приближаться к нему и остановились в метре перед открытым окном. Он не рискнул пошевелиться, тщетно пытаясь определить очертания животного.
Внезапно лопнул громовой удар, сверкнула молния. Призрачно, на мгновение показался силуэт леса. В дрожащем свете молнии Бруно увидел перед собой существо, словно сошедшее сюда из мира сказок. Животное было величиной с овчарку, но такой странной формы и цвета, каких он до сих пор еще никогда не видел.
Бруно почувствовал, как у него на лбу проступили капельки пота. Непогода, темнота и сознание того, что он совершенно один в лесу, привели его в паническое состояние. Он забыл про открытое окно и лихорадочно рылся в ящичке, не отводя взгляда от этих жутких глаз. Новая вспышка молнии озарила на миг окрестность. В голове пронеслась абсурдная мысль: это животное не что иное, как сверхгромадная саранча. Ему показалось, что он видит восемь или десять волосатых ног, туловище, покрытое красноватой чешуей, и на нем маленькую, острую голову с черными ноздрями и сверкающими глазами.
Куда подевалась эта проклятая бритва? Бруно решил поднять стекло, но тут произошло нечто такое, что заставило его оцепенеть. Чудовище положило свои тонкие конечности на край стекла. Рукоятка сделала несколько оборотов, и стекло до конца упало вниз. Бруно невольно прижался к спинке сиденья и выставил руки перед собой. Отчаянный крик о помощи слетел с его губ, когда чудовище стало протискиваться к окно. В машине распространился отвратительный запах.
Его сопротивление было беспомощным и слишком запоздалым. Послышался шипящий звук, и он ощутил удар по руке. Острые когти вонзились ему в грудь, причиняя адскую боль. Теряя сознание, он почувствовал жгучую боль у шеи, потом все куда-то провалилось.
2Очнулся он, находясь в каком-то своеобразном состоянии, не понимая, спит он или грезит. Шея и плечевой сустав были плотно закреплены в шинах. Локоть тоже кто-то тщательно забинтовал. Бруно подумал, что он находится в госпитале.
Подняться в постели он не мог. Болело забинтованное плечо, и он чувствовал незнакомую ему до сих пор вялость. С трудом повернул голову в сторону и с удивлением обнаружил, что находится в зале один. На стенах висели большие картины, изображавшие пышных обнаженных женщин и маленьких ангелочков. Бруно решил, что бредит, увидев среди картин большой портрет Гитлера в золотой раме. Он закрыл глаза, подумав: “Мне надо как следует прийти в себя, наверное, я еще под наркозом”. Ему приходилось несколько раз лежать в госпитале, поэтому он знал, что после операции больные иной раз не только несут всякую чепуху, но и мешают сны с действительностью. Но почему-то он помнил каждую деталь, даже совершенно отчетливо сознавал, что громко звал на помощь. “Значит, я в полном сознании, — пронеслось у него в голове, — следовательно, у меня нет галлюцинаций. И этот идол на стене, написанный маслом, действительно Адольф”.
Ценой некоторого напряжения ему удалось немного поднять голову. Он увидел большое окно. На улице светило солнце, видны были верхушки деревьев. Напротив окна находилась большая белая двустворчатая дверь. Над ней висела маленькая раскрашенная фотография. Когда он разглядел очертания фигуры на фотографии, то похолодел. На снимке было изображено чудовище, которое напало на него в машине.
Чудовище уставилось на него, словно готово было в любой момент спрыгнуть со стены. С ужасом взирал он на мерцающие глаза, чешуйчатый панцирь и острое рыло. Из отвратительного туловища торчало шесть волосатых ног.
Бруно откинулся на подушку, борясь с наступающей тошнотой. Все тело ломило, появился озноб. Ему снова пришла в голову мысль, что он раньше уже встречался с этой ужасной тварью. Но, когда и в какой связи, он теперь уже не мог вспомнить. “Куда я только попал? — размышлял он. — Наверное, кто-то слышал мой крик о помощи. Но когда это было? Вчера? Кто перевязал меня?” Напряженные безрадостные размышления утомили его.
Он уже немного задремал, когда его вспугнули приближающиеся шаги. В напряженном ожидании глядел он на дверь.
В зал вошли двое мужчин в белых халатах.
Впереди мелкими шажками двигался маленький господин аскетического вида. Возраст его было трудно определить, ибо, несмотря на свои седые неряшливые волосы, он производил впечатление человека весьма энергичного. Толстые стекла очков неимоверно увеличивали его глаза. Аккуратному парикмахеру, который, мигая, смотрел на посетителя, бросилось в глаза, что тот был плохо выбрит.
За маленьким господином шел, скрипя сапогами, мужчина, который казался противоположностью первого, я не только внешне. При своей громадной фигуре он имел невыразительное, размытое лицо. Его качающаяся походка и длинные руки наводили Бруно на мысль, что он видит перед собой гориллу. Успокоило лишь то, что этот великан не подошел ближе, а остановился в некотором отдалении с безучастным видом.
Маленький господин подошел к кровати, наклонился над Бруно и проверил его пульс.
— Да, как и следовало ожидать, еще есть небольшая температура, — пробормотал он, — не так страшно, главное, что циркулирует кровь… — Потом добавил чуть громче: — Вам повезло, господин Плат, или как вас там, просто повезло. Если бы не было поблизости моего помощника, тяжеловеса, то Вампус высосал бы вас как лимон.
Он захихикал и повторил:
— Как лимон, оставив бледным и пустым. Вампус поработал на совесть. Как я и предполагал…
Голиаф в сапогах также нашел сравнение с лимоном забавным. Попискивающим голосом кастрата он сказал:
— Он был уже выжат как лимон, господин профессор. Вампус прореагировал как электрический звонок, когда я послал условленный импульс…
— Объясните мне, пожалуйста, где я нахожусь и что со мной произошло? — осведомился Бруно слабым голосом. — И еще я хотел бы поблагодарить за помощь…
— Пустяки, какая там помощь, — прервал его коротышка. — Это вы мне помогли, а остальное вы уже слышали. Вас поймал Вампус, а Карамаллум, сторож и опекун, который ухаживал за нашими милыми зверьками, сумел отозвать его в последний момент. Но хватит об этом инциденте. Чтобы вы знали, кто перед вами, — меня зовут Пулекс, профессор фон Пулекс. Наука — это между прочим — не забудет мое имя. Позже я об этом еще расскажу, а сначала я хочу вернуть вас в строй. Что бы вы еще хотели узнать? Где вы находитесь? Плат, Плат… Вы, мне кажется, порядочный шельмец. Нам пришлось вчера сделать вам переливание крови. Это дорогое мероприятие, ибо настоящая кровь, голубчик, является у нас теперь дефицитным товаром. Надеюсь, что наша жертва окупится. Вы хотите еще что-нибудь узнать?
“Почему я, на его взгляд, порядочный шельмец? — размышлял Бруно. — И почему он говорит так высокомерно? Может быть, профессор путает меня с кем-то?” Он решил быть осторожнее и поблагодарил еще раз за помощь, узнав, что с момента нападения прошло два дня.
Профессор фон Пулекс собрался уходить.
— Я поставлю вас вновь на ноги, — заверил он еще раз и добавил пророческим тоном: — Это принесет всем нам пользу, ибо Великое свершается, но произойдет еще Более Великое. Открыт новый путь… Карамаллум сейчас принесет вам наваристого супа. Через несколько дней я приму решение.
— Я бы хотел вернуться на своей машине домой, как только окрепну, — возразил робко Бруно. — Я бы мог лечиться у своего домашнего врача.
— У домашнего врача? — осведомился профессор тоном величайшего удивления. — Я правильно вас понял, что вы хотите в дальнейшем лечиться у своего домашнего врача?
С изумлением посмотрел он на своего сторожа, будто его пациент потребовал чего-то неподобающего.
— Я ему сверну шею! — взвизгнул тот с озлоблением. — “Домой”… Захотел получить от дяди доктора сладкую микстуру от кашля. Вошь несчастная, жалкий кусок мяса… Если я еще раз это услышу, я посажу тебя в клетку к Титусу!
— Помолчи, Карамаллум, — приказал профессор, — я не люблю подобных выражений. Еще слово, и я дам тебе трое суток строгого ареста!
Карамаллум так согнулся, как будто на него посыпались удары.
Фон Пулекс кивнул Бруно ободряюще:
— Не робейте, Плат. Вам здесь будет хорошо, так что домашний врач не понадобится.
Сопровождаемый сторожем, он засеменил к выходу. Щелкнул дверной замок. “Или они оба с ума сошли, или я сам потерял разум, — размышлял Бруно. — Но ведь я — Бруно Плат, бывший ефрейтор, по профессии парикмахер. Я был на пути в Хинтергейсберг. Боже мой! Куда я только попал?”
Он прислушался к удаляющимся шагам. Профессор отдавал какие-то приказания. Странные речи господина фон Пулекса и ругань сторожа делали его вынужденное пребывание в этом таинственном здании довольно неприятным. Он никогда не был героем, да никогда и не хотел им быть. А теперь он даже не мог спрятаться и находился полностью в руках своих зловещих хозяев.
Он старался изо всех сил не спать, боясь ежеминутно, что Карамаллум вернется и осуществит свои угрозы. Но воля его вскоре ослабела, глаза закрылись, и он заснул.
Когда он проснулся во второй раз, в зале горел свет. Окна были затемнены черными шторами. В нос ударил запах кореньев магги. Около кровати, на стуле, стояла миска с супом, а рядом тарелка с булочкой и стакан красного вина. Сторож принес и другие предметы, необходимые больному: ночную посуду, таз с водой, полотенце и мыло.