– Да, ньюри.
– Нужно, чтобы он поддержал мой проект, а не Первого Лезвия. Мы, похарас, тоже ведем войну против мшаков, но делаем это умнее, чем ни. Войны выигрываются не только оружием.
– Прости своего глупого слугу… Так сказал Йездан?
– Нет. Это слова Тени Ареопага – той, что отбрасывает сам император. Ты удовлетворен?
В ангаре мелькнул силуэт Второго Курса. Биолог возился у шкафа со своим имуществом, что-то доставал, что-то перекладывал. Покосившись в его сторону, Иутин произнес:
– Если я пойду с земным ньюри, ты останешься один с этим выродком с Тоу. Благоразумно ли это?
– Не всякую пыль поднимет ветер. Я для него тяжеловат. К тому же, с чего ты взял, что он выродок?
– Много пьет, мало ест.
– Пятый Вечерний тоже много пьет.
– Он с Кхайры. Там выродков не делают.
Джеб Ро скривился и махнул рукой. Мнение зинто было той пылью, которую разносит самый слабый ветер.
* * *Гравигенератор создавал локальную зону невесомости, и устойчивый теплый ветер нес летающее крыло словно пушинку. Справа, за широкой полосой джунглей, прибрежными скалами и желтыми отмелями, голубел океан; волны бесшумно накатывались на песок, расшивали его пенным узором, шевелили длинные мокрые плети синеватых водорослей. Слева вставал хребет в щетине хвойных лесов, а под ним, в предгорьях, тянулись с холма на холм лиственные рощи, поляны, склоны, покрытые кустарником, ручьи и речки, разливавшиеся в низинах небольшими озерами. Местность была обитаемой: по берегам озер бродили большие черепахи и крупные твари, похожие на мохнатых свиней с широкими хвостами и лапами, предназначенными для гребли; в полях грудились стадами быки размером с носорога и более мелкие травоядные, кто на четырех ногах, кто, как земные кенгуру, на двух; под пологом леса тоже кипела жизнь, меж стволов и ветвей мелькали гибкие тени, кружился сонм ярко окрашенных птиц, и кто-то огромный, неуклюжий с ревом и треском ломился сквозь чащу. Временами попадались пернатые существа, похожие на чаек, то ли не поддельные, то ли киберы-наблюдатели, запущенные из лагеря; заметив, что пара из них вьется над лесной поляной, Тревельян подтянул стропы и направился туда.
Там, окруженные тройным кольцом высоких шалашей, пылали костры, и ветер разносил смрад крови, горелой плоти, пота и нечистот. У костров суетились голые тазинто, мелкие и покрупней, обжаривали на палках мясо, пробовали на вкус и тащили угощение на дальний край поляны к сидящим кучей молодцам. Эти – видимо, охотники – были в передниках из шкур и при оружии: копья, костяные мечи и утыканные кремнем дубинки свалены грудами в траве. Здесь же лежала туша крупного зверя, очевидно, быка – рогатая голова на колу, сквозь содранную шкуру белеют ребра, четыре ноги с массивными копытами торчат вверх. По временам один из пирующих вставал, подходил к туше и, запустив внутрь пятерню, выдирал кусок повкуснее. Лакомство передавалось мелкому; подгоняемый пинком, тот мчался к кострам готовить жаркое.
– Охота выдалась удачной, – пробормотал Тревельян, сдвигая на лоб очки-бинокль. И без них было ясно, что мелкота – дети и подростки, особи покрупнее – самки, а пирующие молодцы – бравые охотники. Такие записи он видел на станции, среди собранных кни’лина материалов, так что ничего принципиально нового внизу на поляне не наблюдалось. Вот только дух, которым тянуло от дикарей и куч фекалий под деревьями… Но к крепким запахам Тревельян был привычен и в стойкости к ним мог поспорить с древними ассенизаторами.
Он подвесил планер над кроной фролла, превратив его в гнездо ядовитых шестиножек, потом отхлебнул из фляги и спустился вниз по канату. Лес в окрестностях стойбища был тих и гол, ни птиц, ни животных, кроме шебуршавших в палой листве жуков мерзкого вида. Эта тишина и витавшие в воздухе ароматы подтверждали, что тазинто находятся здесь не первый день – возможно, месяц или больше.
Тревельян пощупал нож на поясе, активировал запись и включил свою голографию, превратившись в натурального дикаря: широкая смуглая рожа, мощные челюсти, крохотные глазки и грива нечесаных волос, что продолжалась на спине густым курчавым треугольником. Чресла его охватывал передник из шкуры маа, местного тигра, убить которого считалось подвигом. Чтобы полней соответствовать облику героя, он срезал толстый сук, положил на плечо и двинулся с этой дубинкой к стойбищу. Жуки, которых он давил башмаками, противно чавкали, аммиачный запах делался все гуще.
«Собираешься вступить в контакт?» – спросил командор.
– Так точно.
«Наверху гадючник, а тут, похоже, крысятник, – предупредил дед. – Крысы, они почище гадюк будут. Смотри, как бы задницу не отъели».
– Не тревожься, не в первый раз, – сказал Ивар, приближаясь к опушке. – Опять же не крысы они, а примитивные гоминиды с большой потенцией к развитию. Возможно, через сотню тысяч лет явятся они на Землю и будут рыться в заброшенных могилах, выясняя, где тут похоронен знаменитый Олаф Питер Карлос Тревельян-Красногорцев. Найдут, утащат в свой музей и табличку повесят.
«Не найдут, – буркнул командор. – Могут по кладбищам шарить хоть до посинения и выпадения прямой кишки, а не найдут! Мой прах сгорел в фотосфере Бетельгейзе. Что и тебе советую, если не хочешь скалиться голым черепом в чьей-нибудь витрине».
Пробравшись между фекальных масс и гниющих внутренностей, перемешанных с костями и клочьями шкур, Тревельян вступил на поляну. Визг женщин и тучи оранжевых мух сопровождали его появление. Он двинулся мимо хижин, отмечая убожество построек, грубую обработку валявшихся тут и там орудий, рубил и топоров, отсутствие выделанных кож, изделий из глины и каких-либо украшений, что собирают из перьев, ракушек или цветных камней. Теоретически тазинто доживали лет до сорока, но ни стариков, ни старух и вообще лиц преклонного возраста не наблюдалось. Для опытного специалиста эти детали говорили о многом. Древние антропогенные сообщества, близкие к дикой природе, обладали некой иерархией, моделировавшей стаи хищников в весьма разнообразных вариантах. Волки являли пример низшей ступени, ибо у них главенствовал сильнейший из самцов, молодняк дискриминировали, а дряхлых особей изгоняли, обрекая на голодную смерть. Гиены отличались более высоким уровнем организации: доминировала старшая самка, щенков кормили и оберегали, и статус особи определялся не силой и свирепостью, а возрастом. Судя по быстрой рекогносцировке Ивара, тазинто до гиен еще не доросли. Может быть, сравнение с волками тоже являлось для них комплиментом, и племя, как заметил командор, скорее походило на крысятник.
«Сколько их тут?» – мысленно поинтересовался Тревельян. Вторая сигнальная система у него была занята: он рычал, выл, скулил и помахивал дубинкой, делая миролюбивые жесты.
«Сто семнадцать самок и сотни полторы детенышей, – доложил Советник. – Байстрюков, что жрут говядину, тоже не меньше сотни. Кучей сидят, трудно пересчитать».
Пирующие гомонили и орали так, что ни воплей женщин, ни шагов Тревельяна, ни мирных его восклицаний слышно не было. Но вот один из охотников замер с раскрытым ртом, другой ткнул в сторону пришельца костью, и на поляне воцарилась тишина. Затем кто-то рявкнул: «Чужой!» – и в Ивара полетели камни.
От двух метательных снарядов он увернулся, пяток отразила кожа, но кремневый осколок с заточенным краем едва не раскроил ему череп. Хлынула кровь, заливая висок и правый глаз, медицинский имплант принялся за работу, а Тревельян, выбрав из метателей камней мерзавца покрупнее, ухватил его за волосы, вздернул вверх и грохнул с размаха о землю. Вряд ли он смог бы проделать этот фокус без кожи – весил тазинто побольше центнера да еще хватался за соседей. Их пришлось вразумлять дубиной, чем Ивар и занялся в ближайшие минуты – сдерживая мощь ударов, так что обошлось без переломанных рук и пробитых голов. Когда над десятком поверженных поднялся могучий самец, наверняка вожак, Тревельян опустил дубинку и снова вступил в переговоры.
– Чужой. Издалека. – Он ударил кулаком в грудь. – Не хочу убивать. Хочу есть. Хочу мяса.
В языке тазинто было восемь сотен слов, смысл которых уточнялся жестами, воем, ревом и рычанием. Просьба насчет еды звучала вполне мирно, и теперь все зависело от вожака. Он мог дать пришельцу почетный кусок мяса или обглоданную кость, мог оставить его в своей орде или вызвать на единоборство. Последняя мысль читалась в его маленьких злобных глазках и в том, как он поглядывал на груду оружия, явно примериваясь к мечу. Копья, камни, топоры, дубины были у тазинто снаряжением охотников, но взявший меч превращался в воина. Власть над племенем решалась в схватке на мечах.
Вероятно, сноровка и сила пришельца смущали вождя. Он знал, что оставить в орде слишком сильного охотника нельзя – это будет угрозой его господству. Драки он не боялся, но понимал, что бой с таким соперником может завершиться не в его пользу или привести к тяжким увечьям. Пожалуй, стоило выяснить, что нужно чужаку – только лишь мясо или нечто большее.
Оторвав взгляд от оружия, вожак зевнул и принялся ковырять когтистым ногтем в зубах.
– Чужой – плохо. Чужой идти туда или туда, – он показал на север, в сторону гор, затем на юг, где лежала прибрежная равнина. – Здесь все мясо мое. – Новый жест, обозначавший ближние окрестности. – Хочу – дам, хочу – не дам.
«Пальцы гнет, авторитет поддерживает, крыса, – пробормотал командор. – Врежь ему, парень, по черепушке!»
Но Тревельян, имевший опыт общения с дикарями полудюжины миров, на эту провокацию не поддался. Дикари, в отличие от людей цивилизованных, задней мысли не держали – или сразу лезли в драку, или ретировались, но с полным соблюдением достоинства.
Он придавил ногой шею охотника, отведавшего дубины.
– Не хочу убивать. Никого не трогать, если дать хорошее мясо. Поесть и уйти. Туда, – он описал рукой широкий полукруг.
– Уйти и не вернуться? – уточнил вождь.
– Так. Уйти совсем. Может быть, туда. – Теперь Ивар вытянул руку на запад, к землям терре.
– Туда – нет! – отрезал вождь. – Там земляные черви. Моя добыча! Мои охотники проткнут их копьями и разобьют им дубинами кости.
– Добыча? – Тревельян, выказывая удивление, привстал на носках. – Ты их ешь?
Охотники, взиравшие на него кто со страхом, кто с недоверием и злобой, оживились. Жуткие гримасы на их лицах можно было счесть ухмылками.
– Гы! – прохрипел вожак. – Гы, гы, гы! Кто ест червей? Плохая пища! Корм для храхов!
О храхах Ивар не имел понятия, но убедился, что тазинто во всяком случае не каннибалы. Снова показав на запад, он спросил:
– Если земляные черви – не пища, зачем их убивать?
И тут вождь произнес целую речь, удивив Тревельяна по-настоящему.
– Мы – Люди! Я, Сломанный Меч – человек! – Он коснулся ладонью широкой груди. – На тебе шкура маа, а там – убитый нами бык, но бык и маа совсем не такие, как Люди. Земляные черви похожи на Людей, и это плохо, очень плохо. Должны быть только одни Люди! – Огромная пятерня снова стукнула о грудь. – Только одни, и всегда как всегда!
– Всегда как всегда, – повторил в изумлении Тревельян, не понимая значения сказанного. С этим нужно было разобраться. Растолкав охотников, он опустился на землю, отложил дубину и велел: – Принести мясо, хороший кусок. Будем есть и говорить, потом я уйти. Не к земляным червям, а туда, где высоко. – Он показал на горы.
Кусок ему притащили отменный, с бычьей ляжки. Обугленная плоть скрипела на зубах, но беседе это не мешало.
* * *Поздним вечером, умытый и облаченный в свежий домашний хитон, Ивар сидел в трапезном зале полевого лагеря и жадно поглощал тушеные плоды шиншаллы в остром соусе. Трое его сотрапезников, расположившись на циновках поодаль друг от друга, ели с меньшим аппетитом; Второй Курс, биолог, можно сказать, совсем не ел, а только пил тинтахское и соки, которые подносили роботы. Беседа за едой не была у кни’лина дурным тоном, поэтому молчание длилось ровно столько, сколько пожелал Джеб Ро.
– Ты посетил тазинто, – произнес он, не глядя на Тревельяна. Изящным движением токати подхватил плод, прожевал его и полюбопытствовал: – Должно быть, нелегкое испытание?
– Я хотел склонить их к миролюбию, но нам не удалось достичь консенсуса, – признался Ивар. – Зато теперь мне понятна суть их разногласий с терре.
– Это мы знаем, – резким лязгающим голосом молвил биолог. – Борьба дикарей за пищу и жизненное пространство. В привычных вам терминах – межвидовая конкуренция.
Тревельян оторвался от фарфоровой чаши с плодами и покачал головой.
– Боюсь, коллега, ситуация не так проста. Северный материк обширен, население его ничтожно, и дефицита охотничьих угодий нет. К тому же терре и тазинто занимают разные экологические ниши: первые – собиратели-вегетарианцы, вторые – охотники, преимущественно на крупную дичь. Конкуренция не исключается, но, скорее, среди племен тазинто. Они не любят чужаков. – Он погладил висок, на котором еще красовался шрам от удара камнем, и сообщил: – Причина неприязни тазинто к терре более глубока и носит, как мне кажется, более иррациональный характер, чем споры из-за жаркого и съедобных корешков.
Второй Курс отпил тинтахского и сморщился, будто глотнул кислятины. Лицо Иутина было непроницаемым; правда, есть он прекратил, что считалось знаком уважения к говорящему. Однако ни тот, ни другой не промолвили ни слова – ждали, что скажет Джеб Ро.
– Изложи свою гипотезу, и мы увидим, сколь велика цена утреннего дома,[19] – предложил координатор.
– Сомневаюсь, что дом утренний, – проскрежетал Второй Курс. – Мы провели тщательные исследования, не упустив ничего.
– Кроме концепции смерти, бытующей у тазинто, – возразил Тревельян. – Если использовать земные меры времени, почти такие же, как ваши, старость у них наступает после тридцати, но до предела в сорок лет никто не доживает. Обычная причина гибели – болезнь или рана, полученная на охоте. Ослабевших в силу преклонных лет они бросают, и те становятся добычей хищников. Таким образом, у них нет понятия естественной смерти от старости. Наблюдения за животными также не позволяют осознать бренность существования – наоборот, убеждают в том, что всякий зверь кончит жизнь в зубах другого зверя.
– Знакомая теория. – По лицу Джеба Ро скользнула ироническая усмешка. – Ты обнаружил ее в отчетах Найи Акра? Или побеседовал с Зендом Уна, нашим лингвистом?
Пора отбросить вежливость, решил Тревельян и, сняв с запястья браслет связи, положил его на циновку.
– Здесь запись интервью, которое дал мне вождь тазинто по имени Сломанный Меч. Можете ознакомиться, достойные коллеги. Что же до Найи Акра и Зенда Уна, то наблюдения их поверхностны, а результирующий вывод вообще отсутствует. – Заметив, как гневно дрогнули ноздри Джеба Ро, он поднял токар с соком, отпил глоток и продолжал: – Вот правильный вывод: тазинто уверены, что если бы не видимые и понятные им обстоятельства смерти, они существовали бы вечно или очень долго, сохраняя здоровье и силу. Были бы всегда такими, как всегда, сказал их вождь. Старость и физическое увядание им непонятны и кажутся чем-то вроде недуга, связанного с определенной причиной. Они знают, что у терре более долгая жизнь… это ведь так, Второй Курс?
Биолог неохотно кивнул.
– Так. Восемь-девять десятилетий, причем все, кто не попал под дубину тазинто, доживают до этого срока. Возрастные изменения почти не заметны… плотная шкура, сухая конституция, подвижность… вечернего и утреннего на первый взгляд не различишь.
– Это вполне понятно, – заметил Джеб Ро, бросив мстительный взгляд на Тревельяна. – У пожирателей плоти жизнь всегда короче. Если сравнить вас и нас…
– Не стоит, – сказал Ивар. – Ты мудр, ньюри, и понимаешь, что сравнение ведет к зависти, зависть – к обиде, обида – к вражде. Хватит той крови, что мы пустили друг другу три столетия назад.
– Храни, что имеешь, – раздался тихий голос Иутина, и это изречение из Книги Начала и Конца восстановило мир.