Потом была поездка вглубь столицы, к центру, в компании словно потерявшего дар речи Сулимова и роботоподобного шофера (или это и был робот? Лучшие достижения «народного хозяйства» – на службу спецслужбам!). Остались далеко позади «спальные» массивы, и старый мост тщетно пытался укрыть от пошедшего вразнос солнца обмелевшую реку, и горячий ветер с разбегу кидался на каменные страницы высотного здания-»книги» – символа ушедшей эпохи, а потом автомобиль запетлял по кривым переулкам с обвисшей выцветшей листвой и, въехав под арку, остановился в замызганном дворе.
– Приехали, Андрей Николаевич, – дон Корлеоне повернулся к сидящему сзади Кононову. – Добро пожаловать в наш уютный дворик.
«Уютный дворик» ограждали разномастные и разноэтажные здания, выглядевшие лет на семьдесят-восемьдесят, не меньше. Белые переплеты «европейских» окон резко контрастировали с блеклыми обшарпанными стенами, испещренными пятнами, оставшимися на месте обвалившейся штукатурки; впрочем, таких «европейских» окон было немного, преобладали самые заурядные оконные рамы, покрытые облупившейся, выгоревшей на солнце краской. Возле серой железной двери подъезда, у которого остановился автомобиль, теснились ветвистые кусты сирени и лежал на неровном, усеянном бугорками пробивающихся ростков потрескавшемся асфальте рыжий кот с желтыми сонными глазищами; кот нисколько не испугался остановившегося чуть ли не впритык автомобиля – видать, привычное это было для него явление – и не намерен был перебираться куда-нибудь в другое место.
Сулимов открыл дверь подъезда своим ключом, посторонился и сделал приглашающий жест. Кононов, бросив взгляд на отрешенного кота, шагнул вперед и вновь ощутил невольный озноб – что такое для спецслужб одна отдельно взятая человеческая жизнь? «В мире жизнь человека не имеет корней глубоких. Упорхнет она, словно над дорогой легкая пыль...» Разве не прав был древний китайский поэт?
Внутри оказалась широкая лестница, ведущая наверх, и вполне современно выглядящие полированные двери лифта. Зайдя в кабину, дон Корлеоне проделал какие-то быстрые манипуляции с кнопками – створки сомкнулись, звякнул короткий сигнал и лифт начал движение. И только через несколько секунд до Кононова дошло, что это вовсе не подъем, а спуск! Апартаменты таинственного работодателя находились под землей.
Как тут было не вспомнить недельной давности сон... Снилось Кононову, что он поднимается на лифте на свой шестой этаж, но кабина не останавливается там, где ему нужно, а воспаряет все выше и выше, хотя, судя по времени, уже должна была бы закончить свой путь на верхнем этаже... потом долго движется куда-то вбок... двери, наконец, открываются, и тот, кем был Кононов в собственном сне, обнаруживает себя на трамвайной остановке почему-то в городе Харькове. Он знает во сне, что это именно Харьков, несмотря на то, что в Харькове никогда не бывал...
Странное посетило его сновидение... хотя, наверное, в любом сновидении есть нечто странное...
В отличие от того, недельной давности сна, вышел он из лифта вслед за Сулимовым не на трамвайную остановку, а в широкий длинный коридор, слабо освещенный свисающими с потолка шарообразными матовыми светильниками. Коридор напоминал гостиничный своими расположенными и справа и слева дверями, только никаких цифр на этих серых дверях не было.
Вот так Кононов оказался в седьмом отделе одиннадцатого Управления, в компании заведующего отделом Сулимова Сергея Александровича и сотрудника того же отдела Иванова, имя-отчество которого он не запомнил. Ни к чему была ему ненужная информация, потому что он сильно подозревал: сейчас его и так загрузят под самую завязку.
И не ошибся...
– Идея путешествия по времени вам, конечно же, знакома, не так ли? – вновь обратился к нему майор-полковник дон Корлеоне, крутя в руках бокал.
Кононов сдержанно кивнул. Уэллса он в детстве читал, а потом, начиная со смутных времен девяностых годов, день за днем, день за днем, день за днем захлестывали его – как и многих-многих других – бурные телепотоки. Терминаторы... звездные войны... ожившие мертвецы... инопланетяне... свирепые монстры... дыры в иные пространства и времена, в прошлое и будущее... Насмотревшись телепередач, начитавшись сенсационных статей, которыми кишмя кишели газеты, он – как и многие-многие другие – был склонен верить в то, что спецслужбы давно наладили контакт с «серыми», прибывшими на Землю со звезды Дзета Сетки, раскрыли все секреты черной магии и вообще в курсе всех эзотерических знаний, умеют, если нужно, оживлять мертвецов и общаться с потусторонним миром, а также левитировать, телепатировать и телекинезировать. Как и положено спецслужбам, они не афишировали свои достижения и не внедряли их в быт остальных граждан – такова уж во все времена была специфика их работы. Для спецслужб не существовало ничего невозможного – так почему бы им не освоить и перемещения в прошлое и будущее? Уж наверное это не сложнее, чем проникнуть в загробный мир или одним только взглядом завязывать узлом ложки и вилки...
Да, не было, пожалуй, ничего, недоступного спецслужбам – и все-таки Кононов в который уже раз почувствовал, как холодные мурашки пробежали у него по спине.
– Идея путешествия по времени мне знакома, – медленно сказал он, обводя взглядом серьезные лица собеседников. Ему вдруг показалось, что он выпал из реальности, словно рыбешка из разбитого аквариума; рыбешка лежит на ковре под столом, в совершенно чуждой для себя среде, и задыхается...
Он судорожно вздохнул и, запинаясь, добавил:
– Не хотите ли вы сказать... что собираетесь использовать меня... в качестве испытателя машины времени?
Сулимов с Ивановым переглянулись, и заведующий седьмым отделом утвердительно кивнул:
– Примерно так, Андрей Николаевич. В сообразительности вам не откажешь.
Кононов с трудом сглотнул застрявший в горле комок.
– Почему именно я? Честное слово, я не специалист по машинам времени.
– А таких специалистов практически и нет, Андрей Николаевич. Допустим, это был произвольный выбор компьютера. Как в лотерее.
– Вы сказали: «допустим». А на самом деле?
Дон Корлеоне перестал крутить бокал и ответил, глядя куда-то поверх головы Кононова:
– На самом деле учитывались и другие обстоятельства.
– Какие? – не унимался Кононов.
– Ну, например, то, что вы одиноки. И остались без работы.
– То есть, мне нечего терять? И в случае э-э... печального исхода никто по мне не заплачет, так?
– Ни о каком печальном исходе речи быть не может, – заверил дон Корлеоне.
«Ну да, как же! – обреченно подумал Кононов. – Не рассказывай басни подопытному кролику, товарищ полковник... С добрыми, усталыми и очень честными глазами...»
А плакать действительно было бы некому. Если и зазвонит прощальный колокол, то уж точно, ни птица, ни ива слезы не прольет... Сначала отец, а потом и мать ушли в иные края, раздавленные бездушным катком одной и той же страшной болезни, а больше у него никого и не было – ни бабушек-дедушек, ни братьев, ни сестер. Правда, был когда-то шанс заполучить младшего брата, но новорожденный не прожил и часа, а потом, чуть ли не сразу после родов, маме сделали операцию – и она больше не могла иметь детей...
– У вас что, действительно есть машина времени, и на ней можно мотаться в прошлое и будущее? – спросил Кононов. – А как же все эти парадоксы с убийством самого себя или собственных родителей? И вообще, разве возможно такое в принципе? Прошлое-то уже прошло. Помню одну цитату, кто-то из древних говорил: «Даже боги не могут сделать бывшее не бывшим». А тут, выходит, являюсь я – в октябре семнадцатого, – перехватываю товарища Ленина по дороге в Смольный...
– В принципе возможно все, Андрей Николаевич, – не дал ему договорить Сулимов. – Во всяком случае, очень многое, стоит только поменять существующую на данном этапе парадигму. Например, в средние века атомная энергия была принципиально недостижима, и так далее. Вы же историк, не мне вам говорить...
– Бывший, – вставил Кононов.
– Но что-то же удержалось в голове, Андрей Николаевич! Представления меняются – и «невозможное стало возможным», как пелось в одной песне моей юности. «Нам доступны иные миры». Да, по времени можно передвигаться – но только назад, в прошлое, и не ранее даты рождения самого путешественника. Так что к Ильичу посылать нужно не вас, Андрей Николаевич, а ровесника прошлого века, если, конечно, остались еще такие. Но, – Сулимов поднял палец, – это есть знания, которыми мы располагаем сегодня. А завтра они могут стать несколько иными. Или и вообще измениться самым коренным образом – вспомним революцию в физике. О времени мы знаем крайне мало, не в философском, а в прикладном смысле. Нет прописанной теории, я уже говорил.
– Но машину времени вам все-таки удалось создать, – заметил Кононов; им постепенно овладевало ощущение нереальности, абсурдности этого разговора. – Невзирая на отсутствие теории.
– Это не нам удалось, Андрей Николаевич.
– А кому? Неужто инопланетяне подсобили?
– Хорошо держитесь, – одобрительно сказал Сулимов. – Считаете мои разглагольствования сказками бабушки Арины?
– Не знаю, – честно признался Кононов. – На первоапрельский розыгрыш, вроде бы, не похоже – зачем бы вам меня разыгрывать? Но и за правду все это вот так, сразу, с непривычки, трудно принять. Пока мне ясно одно: я вам зачем-то нужен.
– Нужны, очень нужны, Андрей Николаевич, – подтвердил Сулимов, вновь обменявшись взглядом с Ивановым. – И именно в качестве ППВ.
– А что это такое?
– Путешественник по времени, – пояснил Сулимов. – Герберт Уэллс, «Машина времени», только так короче; у нас же в крови заменять слова аббревиатурами. Это не сказка и не розыгрыш, Андрей Николаевич, заверяю вас. Я говорю о вполне реальных вещах, нам с Алексеем Дмитриевичем, – Сулимов повел головой в сторону по-прежнему безмолвствующего Иванова, – совершенно не до шуток. И не только нам.
– Значит, я у вас буду вместо Белки и Стрелки, – задумчиво сказал Кононов и в три глотка осушил свой бокал, представившийся ему чашей с цикутой, некогда поднесенной палачами бедняге Сократу.
Он знал, что возражать бесполезно – если эти люди выбрали его для такой миссии, то не отступятся, не отпустят из своего засекреченного подземелья, и не помогут ему ни увещевания, ни мольбы, ни слезы, ни симуляция внезапного сумасшествия. Он знал все это, но тем не менее не удержался от вопроса:
– А если я не соглашусь? Если при старте специально раскурочу что-нибудь в вашей машине?
Дон Корлеоне сдвинул мохнатые брови, потеребил лацкан пиджака:
– Давайте, я изложу вам суть дела, Андрей Николаевич, а вы послушаете. А потом зададите вопросы. Договорились? И сразу скажу одно: назад вы не вернетесь.
3
Кононов, сгорбившись на заднем сиденье автомобиля, смотрел в окно и ему казалось, что вокруг простирается какой-то иной мир. Была пересечена некая невидимая черта – и все волшебным образом изменилось. Там, позади, остался душный и жаркий июньский кошмар, а здесь с мрачного неба хлестал распоясавшийся дождь, неистово, как пьяный хулиган, колотя по листве, подоконникам и асфальту. Там, позади, осталась привычная, пусть и не всегда веселая – а вернее, только изредка веселая жизнь, а здесь открывались невиданные ранее и потому пугающие горизонты.
Автомобиль, разбрызгивая колесами воду, скользил по мокрым, вмиг растерявшим свой макияж улицам, совершая обратный путь от центра к окраине, вдоль тротуаров неслись мутные потоки, сплавляя к сточным решеткам окурки и обертки от жвачек и конфет, народ толпился на троллейбусных остановках, под тентами кафе и козырьками магазинов, то и дело сверкали молнии и катился над крышами торжествующий рокот грома. Синоптики наконец-то угадали с грозой, доказав, что не зря получают зарплату, и даже перевыполнили свое обещание – хляби небесные разверзлись не вечером, как обещалось, а в четвертом часу дня.
Впереди, рядом с роботоподобным шофером сидел молодой бугай с могучим бритым затылком и широкими, обтянутыми белой футболкой плечами – еще один сотрудник седьмого отдела, не удосужившийся представиться; ему было поручено обеспечить целость и сохранность Кононова – ну и пресечь любую попытку к бегству, которую мог предпринять бывший охранник, чья должность отныне называлась «ППВ». Путешественник по времени. Герберт Уэллс мог довольно потирать руки на небесах. Кононов в последний раз ехал домой, чтобы покопаться в вещах, выбросить всякие личные бумаги, о которых совсем необязательно знать посторонним – тем, кто вселится в эту квартиру после него, – а потом ему предстояло вернуться в подземные вместилища отдела номер семь и готовиться там к выполнению «маленького, но очень ответственного поручения», то бишь к погружению в прошлое. На тридцать семь лет назад, в тысяча девятьсот семьдесят первый год от Рождества Христова.
Кононов отрешенно созерцал грандиозное представление «летняя гроза в мегаполисе» и никак не мог поверить в реальность произошедших за этот день событий. То, что он услышал от Сулимова, действительно, казалось сказкой бабушки Арины, вернее, даже не сказкой, а заурядным фантастическим рассказом эпигонов Уэллса, но Кононов знал, что это отнюдь не сказка, не выдумка фантастической братии, всяких там казанцевых и гуляковских – и он вряд ли когда-нибудь вернется в июнь две тысячи восьмого. Потому что не доживет. А если даже и доживет – это будет уже другой июнь...
Сулимов поведал ему, что есть человек, который изобрел устройство, с подачи Уэллса давным-давно называемое «машиной времени». Эта машина могла возвращать человека в прошлое, и путешественник, при соответствующей подготовке, способен был натворить всяких дел в этом прошлом, тем самым внеся коррективы в будущее. Конечно, никто не ответил бы на вопрос, насколько серьезно изменится сегодняшняя реальность, говорил Сулимов, если пришелец вмешается в события прошлого. Вряд ли можно повлиять на будущее, срубив в прошлом лишнее дерево или стащив на рынке яблоко у зазевавшейся торговки. Вряд ли долетит до будущего звон разбитого стекла в окне дома номер пять по Сретенскому переулку или стук среди ночи в дверь каких-нибудь супругов Рогачевых из Вышнего Волочка, нарушивший сон хозяев...
Но путешественнику под силу учинить не только мелкое хулиганство. Зная о «судьбоносных» событиях двадцати – или тридцатилетней давности, он может повлиять на ход этих событий – или же и вовсе предотвратить их.
В Кононове взыграло его не до конца еще забытое историческое образование и он, не дослушав Сулимова, принялся возражать.
Разве одна-единственная личность – не царь, не президент, не министр обороны, а обыкновенный средний человек способен повлиять на ход истории, а тем более изменить ее, да еще и не в древние времена, когда что-нибудь такое и могло проскочить, а в двадцатом веке? Разве в состоянии он предотвратить Вторую мировую или ташкентское землетрясение, чернобыльскую катастрофу или экспансию СПИДа?
Нет, отвечал Сулимов, путешественнику по времени, конечно же, не под силу оказать решающее воздействие на социальные, техногенные и природные катаклизмы, но сделать он все-таки может немало. Например, подпоить и спровоцировать на дебош ставропольского комбайнера Горбачева – и прощай, комсомол, и дальнейшая политическая карьера. Отравить в Свердловске паленой водкой молодого строителя Ельцина. Утопить в Днепре двуличного хитрюгу Кравчука. Послать в ЦК КПСС анонимку о том, что на Чернобыльской атомной занимаются опасными экспериментами; поверят не поверят, но сигнал проверять будут – глядишь, и пропадет охота баловаться с «мирным атомом». Позвонить в милицию накануне представления «Норд-Оста» и сообщить о готовящемся теракте, указав номера автобуса, на котором приедут террористы. Такими же звонками остановить вылет самолетов с взрывными устройствами на борту...
«Так что же в этом плохого?» – вскинулся Кононов. Спасти жизнь сотням, уберечь от последствий Чернобыля тысячи и тысячи, не допустить развала Союза и прихода теперешней эры отчаяния и мрака, где человек человеку поистине – волк... Ворвавшись в рубку, изменить гибельный курс «Адмирала Нахимова»; размахивая на рельсах какой-нибудь тряпкой, остановить поезд вдали от скопления газа, вырвавшегося из поврежденной трубы; напроситься в попутчики к Виктору Цою, не дать ему заснуть за рулем в тот роковой день; отговорить идти купаться на Волгу Лешку Тарасенко из соседнего подъезда... Разве это плохо – хоть немного уменьшить груз несчастий в подлунном мире?