– Брешут! – в восторге выпалил кто-то.
Ратмир улыбнулся. Дина Григорьевна, напротив, нахмурилась и чуть подалась вперёд, высматривая, кто это там без команды подал голос.
– Преувеличивают, – мягко поправил Ратмир. – Но суть не в этом. Главное, что сусловчане в результате завоевали все мыслимые права, в том числе и право на собачью жизнь. Однако возникает вопрос… – Он вновь приостановился, оглядел серьёзные внимательные мордочки. – Почему именно собаки? Есть же ведь и другие домашние питомцы: канарейки… бурундучки…
Вкрадчиво произнесённая фраза была заготовлена заранее и сработала безотказно. Класс обезумел. Хохотали с завизгом. Мысль о том, что кто-то может работать бурундучком, показалась нестерпимо смешной. Толстячок на передней парте раздвинул щёки, округлил глазёнки и, втянув голову в плечи, мелко застриг выставленными напоказ передними зубами. Получилось довольно похоже.
Чувствуя, что овладел аудиторией, Ратмир покосился на строгий и, как сказали бы в девятнадцатом веке, длинночутоватый профиль Дины Григорьевны. Кажется, та была довольна.
– Собака, – переждав заливистый ребячий смех, проникновенно пояснил он, – не просто первое животное, приручённое человеком. Рискну сказать, что собака – лучшее из человеческих творений. Вы спро?сите: «А как же ракеты? Компьютеры?» Да, конечно. Ракеты. Компьютеры. Но они ведь, согласитесь, не живые. Бездушные. А в собаке человек хотел видеть не просто помощника, он хотел видеть прежде всего друга и поэтому стремился вложить в неё всё лучшее, что было – или чего не было – в нём самом: верность, преданность, честность… – Ратмир насупился, крякнул и зачем-то огладил оттопыренный правый карман джинсов.
– А кошкой работать можно? – прозвенел жалобный голосочек.
– Руку, руку поднимать надо, если хочешь спросить! – немедленно одёрнула Дина Григорьевна.
Слово «кошка» Ратмира покоробило, но внешне на нём это не отразилось никак.
– Нет, – несколько отрывисто ответил он. – Кошкой работать нельзя. Это животное лишено понятия дисциплины, оно по природе своей не может ни служить, ни работать… Поймите меня правильно: лично я ничего против них не имею. Экстремалы наподобие булгаковского Шарикова с их незабвенным «душили-душили» симпатии у меня не вызывали и не вызывают. Да, я преследую кошку, но исключительно из охотничьего азарта. Без азарта в нашем ремесле – запомните это накрепко! – вообще ничего не достигнешь. Как, наверное, и во всяком другом… Взять исследователя или ещё лучше – следователя. Вот он раскручивает уголовное дело, реализует, так сказать, свой охотничий инстинкт. И конечная цель его – отправить виновного за решётку. Дальше он теряет к нему интерес – во всяком случае, до следующего преступления. А моя задача – загнать кошку на дерево. Что с ней будет дальше – уже её забота… Но я даже не о том. Кошка – это совершенно иная, а самое главное, чуждая нам психология. Не могу не вспомнить мой любимый анекдот. Старый-престарый…
Заскучавшие было детишки встрепенулись, уставились, предвкушая. Дина Григорьевна занервничала, тревожно повела длинным хрящеватым носом. Лада почему-то сидела, надув губёшки.
– А анекдот такой. Пёс лежит, думает: «Хозяин меня кормит, поит, лечит… Наверное, он – Бог». Кот лежит и думает: «Хозяин меня кормит, поит, лечит… Наверное, я – Бог…»
Снова засмеялись: бонна – с облегчением, детишки – несколько разочарованно. Лада не засмеялась вообще. Ратмир повысил голос:
– Кошка – эгоист, не имеющий ничего святого. В отличие от собак. Не знаю, правда это или нет, но мне говорили, будто в Советском Союзе спецслужбы брали на карандаш каждого кошковладельца, справедливо полагая, что такой человек просто не может не набраться от своего… м-м… любимца… подрывных антигосударственных идей. И, видимо, не случайно на значках легионов Спартака, едва не погубившего своим восстанием Римскую Империю, была изображена именно кошка, а не какой-либо другой зверь… Однако вернёмся к нашим барбосам. (Смех в классе.) В принципе любое животное может совершить подвиг, если речь идёт о дележе добычи или о сохранении потомства. Та же, скажем, кошка проявляет чудеса героизма, защищая своих детёнышей. Но пожертвовать жизнью из чувства долга, то есть из принципа – на такое способны только люди и псы! Причём чаще псы, чем люди. Почему? Да потому что человек, повторяю, постарался вложить в собаку лучшие свои качества. Лучшие! Проделайте простой опыт: читая о чьём-либо самоотверженном поступке, мысленно замените фамилию героя собачьей кличкой – и вы увидите, что подвиг как будто слегка потускнел. И это вполне понятно, поскольку собаке, в нашем понимании, вообще свойственно совершать подвиги. Для неё это в порядке вещей… А теперь для сравнения возьмите историю о преданном верном псе, погибшем, защищая своего хозяина, и произведите в ней точно такую же перестановку, только наоборот. Замените кличку фамилией! Вы поразитесь: какой исключительный был человек!..
Ратмир передохнул и взял на полтона ниже:
– И, естественно, на каком-то этапе истории люди обратили внимание, что собаки, которых они сами и вывели, превосходят своих создателей в моральном плане. Начался обратный процесс: человек начал подражать псу… Ваша школа носит имя Диогена Синопского. Не зря же этот удивительный древнегреческий мудрец называл себя собакой и жил в конуре. Большинство источников, правда, утверждают, что в бочке, но, честно сказать, оба перевода неточны. На самом деле Диоген жил в пифосе – большом глиняном сосуде. И логично предположить, что старые пифосы вполне могли использоваться древними греками в качестве собачьей конуры… Далее! О благородном человеке без страха и упрека мы обычно говорим: «Вот настоящий рыцарь!» А в древности таких людей называли «псы-рыцари». Впоследствии этому выражению стараниями Карла Маркса был придан отрицательный окрас, что вполне естественно, поскольку вождь мирового пролетариата, как говорят, недолюбливал собак, видя в них защитников отживающего, по его мнению, строя…
Как и предвидела Дина Григорьевна ни в полчаса, ни даже в сорок пять минут оратор не уложился. Звонок прервал его на полуслове. К счастью, вопросов почти не было – получив разрешение идти на перемену, притомившийся, чтобы не сказать – одуревший, выводок ринулся к дверям. В помещении остались только Лада и двое дежурных.
– Ну и почему пёсики такие сердитые? – осведомился порядком измочаленный Ратмир, возлагая руку на капризно дёрнувшееся плечико дочери.
– Конечно! – разобиженно буркнула она. – Со всеми – как со взрослыми, а дома со мной – как с маленькой…
Фыркнула – и припустила со всех ног за остальными. Да. Постаралась Регина. Как говорят собаководы: в себя потомство отпечатала.
– Большое вам спасибо, Ратмир Петрович, – сердечно поблагодарила бонна. – Было очень, оч-чень интересно. Всё-таки одно дело, когда рассказывает преподаватель, и совсем другое, когда специалист… А что, Карл Маркс, действительно недолюбливал собак?
– Пёс его знает… – рассеянно отвечал бронзовый призёр. – Наверное…
* * *Городским транспортом Ратмир предпочитал не пользоваться. Окраины его не интересовали, а до любого объекта в центре проще добраться на своих двоих. Тем более что после публичного выступления он чувствовал себя усталым, как собака. Пешая прогулка и сто пятьдесят граммов хорошего коньяка в подвальчике Адмирала были ему теперь просто необходимы.
До конца рабочего дня оставалось ещё прилично. В сводчатом каменном зале находился всего один посетитель, при виде которого у Ратмира шевельнулась шкура на загривке. Рыжий Джерри. Надо полагать, упросил хозяев сдвинуть ему время обеденного перерыва на пару-тройку часов. Что ж, мудро… При появлении коллеги ублюдок уткнулся в тарелку и, не поднимая глаз, торопливо заработал вилкой. Разумеется, не поздоровавшись, вошедший миновал рыжее ничтожество и, отойдя как можно дальше, обосновался за столиком в каменной нише.
Заказ делал неторопливо, обстоятельно. Отпустив официанта, окинул рассеянным взглядом обеденный зал и с удовлетворением отметил, что понятливый Джерри не стал искушать судьбу – убрался восвояси. «Собакою потёк, собацки и пропадёт…» Откуда бы это? Кажется, из наказа о Курбском…
Далее Ратмир впал в оцепенелую задумчивость, из которой его не смогло вывести даже возникновение перед ним коньяка и закуски.
«Собственно, что меня смущает? – хмуро мыслил он, разглядывая рюмку. – Тимур на моём месте не колебался бы ни секунды. Рогдай – тоже…»
Пригубил, задумался вновь. Затем высвободил из тесного бокового кармана тугой бумажник, положил на колени. Над хитрыми агрегатами, венчающими стойку, виднелась лишь макушка бармена. Официанта вообще не наблюдалось. А первый посетитель должен был, по расчётам Ратмира, заглянуть сюда через полчаса, не раньше.
Увы, расчёты оказались ошибочными. Уже пару минут спустя обслуга за стойкой подала признаки жизни – и под каменные своды зала по широким деревянным ступеням торопливой побежкой скатился взъерошенный маленький Боб. Косматые бровки вздёрнуты выше обычного, в руке, как всегда, свежая пресса. Изделие из натуральной кожи со всем его неисследованным содержимым пришлось снова отправить в карман. Очень вовремя, поскольку Боб уже углядел Ратмира и устремился прямиком к нему. Шлёпнул газеты о столешницу, сам же упал на табурет.
– Опять Америка нашкодила? – сочувственно осведомился Ратмир.
Боб лишь отмахнулся с досадой.
– Ты тоже считаешь, что я вёл себя по-человечески? – с места кинулся он в атаку.
– Когда? – опешил Ратмир.
– Утром. На площадке.
Сегодня утром? Да-да, сегодня утром… Когда терьерчик гонял безответного беднягу ризеншнауцера и в итоге нарвался на лютого боксёра. Сбеситься можно! Такое чувство, будто несчастливая прогулка со Львом Львовичем приключилась как минимум недели полторы назад…
Надо полагать, на лице Ратмира отразилось столь сильное удивление, что Боб посчитал это ответом.
– Так вот ты это Тамерлану скажи! – завопил он. – Два дня как с гор слез, а туда же! Что он вообще понимает в скотч-терьерах? Нэнатурално… – весьма похоже скопировал он недовольное ворчание Тимура.
Ага. Видимо, в отсутствие Ратмира между приятелями состоялся жаркий спор на узко специальные темы.
– Ну! Чего молчишь?
– Да как тебе сказать… – замялся бронзовый медалист. Более всего на свете он ненавидел два занятия: врать в глаза и говорить в глаза правду. – С одной стороны, тебя, конечно, куда-то в гротеск занесло… А с другой… Гротеск, он ведь тоже, знаешь, имеет право на существование… – Тут Ратмир вспомнил о своём намерении попросить на пару часов ключи от холостяцкой квартиры Боба и, мигом избавившись от комплексов, с бесстыдной искренностью вскинул глаза на разобиженного терьерчика. – Да не слушай ты Тимура! – вскричал он. – Пёс, не спорю, хороший, но… Овчар. Кавказец. Он же не притворяется. Он же в самом деле полагает, что все породы обязаны вести себя одинаково. А скотч-терьер – это врождённая неугомонность, это…
Ратмир говорил долго и убедительно. Боб слушал, заворожённо уставив на единомышленника увлажнившиеся вишенки глаз. Когда речь зашла о ключах, отдал без ропота.
Публика собиралась быстро. Возникли в середине зала обесцвеченные кудряшки Мадлен и пепельная гривка Артамона Аполлоновича. Спустился по лестнице слегка перекормленный Макс со своим дружком Борманом. Потом показался Тимур. Углядев в нише обоих приятелей, подошёл. Молча обменялись рукопожатием, после чего угрюмый горец извлёк из наплечной сумки и установил на столе ноутбук. Достал витой проводок со штекерами, оглядел стены в поисках гнезда.
– Телевизор смотреть будешь? – полюбопытствовал Ратмир.
– Брат выступает, – важно пояснил Тимур. – В Капитолии.
– Депутат? – жадно спросил Боб, мигом позабыв о мелких разногласиях.
– Депутат.
– От Гильдии?
– Зачем от Гильдии? От национальных меньшинств… – Тимур подсоединил устройство, включил, поколдовал с программой. На экранчике соткался разобиженный морщинистый субъект, тычущий себя кулаком в грудь.
– Я же с хвостом, с хвостом родился! – восклицал он. – Да если бы не родители, мне бы сейчас цены не было! Под корешок купировали! Загубили карьеру…
– Не то, – хмуро сообщил Тимур, переходя на следующий канал.
– Хватит собачиться! – ещё более пронзительно взвизгнуло в крохотном динамике. – Сейчас, когда блок «Единой сворой» уступает по численности одним лишь либералам…
– То, – удовлетворённо известил Тимур. Временно уменьшил громкость, взглянул на часы. – Чего на обед не приходил?
– Отгул у меня… – уклончиво отозвался Ратмир. Он ещё не решил, стоит ли рассказывать о сегодняшних приключениях прямо сейчас. Так и так завтра обо всём узнают. Из газет.
– Родственник тебя искал, – изронил кавказец. – Артур зовут.
– Где искал?
– Здесь искал.
Этого ещё не хватало! Обычно дядя Артур «Собачью радость» своими посещениями не жаловал, предпочитая питаться из экономии в людских забегаловках.
– Слушай, зачем твой родственник так много водки пьет? – сокрушённо качая кудлатой башкой, спросил Тимур.
– Цепной он, – с неловкостью ответил Ратмир. – Их же там почти не проверяют…
Но тут коллега вновь прибавил звук – и разговор прервался сам собой. Боб отложил газету, все трое придвинулись к монитору. Возникший у микрофона парламентарий был точной копией Тимура – такой же косматый, угрюмый. Не иначе, одного помёта. И манера речи очень похожая.
– Шовинизм проникает повсюду! – лаял он отрывисто и гортанно. – Отравляет сознание! Эта книга… – В воздетой руке оратора трепыхнулось тоненькое, изрядно потрёпанное полиграфическое изделие в мягкой обложке. – …издана пятьдесят лет назад и до сих пор не изъята из библиотек. «Служебная собака в сельском хозяйстве». Предназначена для широкого круга читателей… Сейчас прочту, – пригрозил он. Бросил книжонку на кафедру и, склонившись над отмеченным листом, вскинул указательный палец. – Страница тридцать семь. «Усложняя игру, воспитатель забрасывает чурку на глазах у щенка в кусты, в пустой сарай и тэ пэ. Командуя собаке «Ищи!», рукой показывает направление. За розыск чурки немедленно даёт лакомство…» – Замолчал, поднял кудлатую голову и с гневным недоумением оглядел заёрзавших под его взглядом прочих парламентариев.
– Ай, молодец… – тихонько выдохнул Тимур.
Глава 9.
Высший кобеляж
Кто сравнил тебя с колли, Ляля? Ты – борзая. Лёгкое сухое сложение, узкий таз. Вот ты принимаешь собачью стойку – и спина у тебя, как полагается, с лёгкой напружиной. Пытаешься оглянуться, чуть закатывая крупный, выразительный, словно подёрнутый влагой глаз. У знатоков это называется – «глаз на слезе». Один из первых признаков породы. Правильный постав конечностей, пальчики собраны в комок. И окрас удачно выбрала: рыжеватый со светлыми подпалинами. За каким же ты чёртом прозябаешь в секретаршах, Ляля? В хорошие руки тебя – глядишь, года через полтора ходила бы уже на поводке…
Ратмир и сам чувствует, что неисправим. Даже в моменты интимной близости он остается профессионалом. Однако в чём-то тут, конечно, виновата и Ляля, возжелавшая пережить настоящую вязку. Раньше Ратмир к подобным предложениям немногочисленных своих подружек относился с досадой. Во-первых, воля ваша, а присутствовало в этом что-то от скотоложества. Во-вторых, профанация претила бронзовому призёру во всех её видах. Ну, представьте себе нетренированную даму, силящуюся удержаться в должной позиции! Садку страшно делать. Подломленная пясть, как водится у дилетантов, поставлена отвесно, сустав неминуемо уходит вперёд – того и гляди свихнет себе любительница экзотики обе ручонки, и тебе же с ней потом возиться… А в-третьих, мало ему службы?
С Лялей всё было по-другому. Расположились они прямо на полу, застелив ковёр купленной по дороге простыней. Ратмир понимал, что ревнивая секретарша из кожи вон лезет, стараясь доказать и ему, и себе, что ничем она не хуже той боксёрши. А ведь и впрямь не хуже. Девочка одарённая, с самомнением. Удивительно, что, не владея в принципе техникой случки, Ляля по наитию ухитрилась избежать серьёзных огрехов, за которые жюри накидывает обычно штрафные очки. Мелкие же допущенные ею ошибки вполне могли сойти за стиль.