Ратмир зарычал и устремился из комнаты. Регина с бумажкой и чеками последовала за ним. Семейная жизнь входила в наезженную колею. Через пять минут уже не хотелось идти ни в какой кинотеатр. Мечта была одна: как можно скорее покинуть родную конуру и как можно дольше в неё не возвращаться.
Нарождающуюся ссору прервал телефонный звонок.
– Да? – рявкнул Ратмир.
Звонил Рогдай Сергеевич.
– Тут тебе повестка пришла, – ворчливо известил он. – Зайди забери.
– Повестка?
– Из «Кинокефала». Медаль отчеканили.
– Да ну? – изумился Ратмир. – А когда зайти? Сейчас?
– Лучше к обеду. Раньше двух они тебе её всё равно не выдадут… Только не задерживайся, смотри. Завтра ты мне нужен с медалью…
Настроение стремительно повышалось. Положив трубку, Ратмир настолько утратил осторожность, что не устоял перед соблазном и поделился новостью с супругой. Регина была приятно поражена.
– Ну, это надо вечером обмыть… – сказала она, хорошея на глазах. – А то носиться не будет.
* * *Выйдя на проспект, он сразу же угодил в негустую толпу, состоящую в основном из нудисток среднего возраста и направляющуюся в сторону Капитолия. Тётки все как на подбор были старорежимные, злобные, с явными признаками гормональной недостаточности. Ратмира немедленно затолкали, зацепили картонным плакатиком, на котором значилось коряво и крупно: «Президента – в намордник!»
– Мужчина! А вы почему такой несознательный? Почему вы не идёте протестовать?
– Против чего? – не понял Ратмир.
– Нашла кого звать! – перекривившись, одёрнула агитаторшу кряжистая, обильно татуированная товарка. – Сам из таких – не видно, что ли?
У парапета двое МОПСов провожали разрозненную эту процессию вполне равнодушным взглядом. Видимо, опять стряслось что-нибудь судьбоносное. Откуда-то подсунулся старикан в пыльно-чёрном костюме, на лацкане которого тускло отсвечивали крестообразные и звездовидные регалии.
– Р-разнагишались! – гневно молвил он и ткнул в асфальт палкой. – Протестантки… голосистые! Там не протестовать – туда гранату кинуть разок…
В голове немедленно зазвучал зачин полузабытого стишка:
– У тебя что, дед, гранат много? – осведомился позабавленный Ратмир.
– Да уж одна-то найдётся! – отрезал тот.
Ратмир хмыкнул, покрутил головой и пошёл своей дорогой, с удовольствием восстанавливая в памяти охальные строки:
Где-то он уже с этим дедом встречался.
Приобретя в магазине кожгалантереи бумажник, двинулся к реке. Там, как и было задумано, он упокоил на песчаном дне опустошённое портмоне Льва Львовича и, разложив деньги по отделениям нового кошелька, огляделся. Нигде ни души. Все ушли протестовать. Над безлюдным сильно замусоренным пляжем возносилась круча с двумя разбегающимися тропинками. Левая стёжка уползала по склону в городской парк, правая вела к малому предприятию Лорда Байрона.
* * *Возможно, Лорд Байрон, лёжа в своё время под столом во время заседаний, тоже, подобно Ратмиру, не слишком прислушивался к людским речам. Во всяком случае, капиталец он сколотил куда скромнее, нежели Адмирал. Уйдя с поводка, арендовал шесть соток пустыря под учебную площадку, плату за вход взимал умеренную, давал частные уроки мастерства – словом, концы с концами сводил, но не более того. В данный момент он натаскивал будущего шар-пея, хотя, по мнению Ратмира, приостановившегося понаблюдать снаружи за дрессурой, о будущем говорить не стоило, поскольку лет воспитуемому было многовато. Фактура у толстячка имелась, но, судя по всему, на четвереньки он стал недавно, если не впервые. Особенно не давалась ему команда «сидеть» – никак не мог достать травы ягодицами. А вот подход к столбику выполнил на удивление удачно – вероятно, увлекался когда-то борьбой сумо.
Сам мэтр монументально возвышался в центре площадки, благосклонно взирая на давно уже вывалившего язык ученичка. Иногда лишь скупым жестом подзывал к себе и вполголоса указывал ошибки. Песочного цвета костюм, розовый коллекционный галстук. На лацкане, обратите внимание, ни значка, ни медальки. Это лишнее. Известно, что награды свои Лорд Байрон надевает только раз в году – на парад в День Собаковода, причём, далеко не все. Два килограмма регалий – шею сломишь!
И лицо у мэтра породистое, внушительное, под стать прикиду. Дорогая, выделанная возрастом кожа.
– Ползи! Ползи! – негромко, но властно прикрикнул он на воспитуемого, выполнявшего весьма непростое для новичка задание – доставить поноску полуползком.
Ратмир усмехнулся. Вспомнилось, что на первом курсе зверюга Цербер требовал не только выполнения данной команды по разделениям, но ещё и заставлял зубрить всю эту дребедень наизусть.
«Для переползания на получетвереньках встать на колени и опереться на предплечья или на кисти рук. Подтянуть согнутую правую (левую) ногу под грудь, одновременно левую (правую) руку вытянуть вперёд. Передвинуть тело вперёд до полувыпрямления правой (левой) ноги, одновременно подтягивая под себя другую, согнутую ногу, и, вытягивая другую руку, продолжать движение в том же порядке».
До сих пор в памяти сидит.
Приняв у старательного толстячка поноску, маэстро взглянул на часы, одобрительно потрепал воспитуемого за ухом.
– Хор-рошо отработал пёс, – похвалил он и, выдержав паузу, резко скомандовал: – Место!
Кандидат в шар-пеи подхватился и со всех четырёх ног неуклюжим галопом припустил к низкому зданию раздевалки. Лорд Байрон проводил его задумчивым взглядом, затем обернулся и увидел стоящего по ту сторону сетки Ратмира.
– Ба! – молвил он. – Какие люди!
– Приветствую вас, Василий Степанович, – отозвался тот. – Вот шёл мимо…
– Да уж ясно, что мимо… – Мэтр шагнул к сетчатому ограждению, извлекая на ходу из кармана свёрнутую в трубку газету, но тут под ноги ему подвернулась розовая пухлая дамочка средних лет, изображающая не то коккера, не то болонку. Одна из тех любительниц, что, оплатив час беготни по площадке, имеют потом наглость именовать себя ученицами самого Лорда Байрона. Едва с ног не сбила, дурёха, за что немедленно заработала хлёсткий удар газеткой по звонкой бездарной заднице. Радостно взвизгнув, метнулась прочь. Ну теперь уже точно ученица!
– Значит, говоришь, украсть пытались? Славно, славно… Поздравляю… – рокотал мэтр, потряхивая нечаянным средством воспитания. – Купить-то успел? А то «Парфорс», сам знаешь, газетёнка скандальная, расхватывают быстро…
– Успел. Последнюю…
– Ну, на, мою ещё возьми, – великодушно предложил Лорд Байрон, просовывая газету в ячейку сетки-рабицы. – Тебе-то нужнее…
– Спасибо… – поблагодарил Ратмир. – Василий Степанович! А почему вы в Госпитомнике не преподаёте?
Мэтр неловко усмехнулся и поглядел через плечо в дальний конец площадки, где среди барьеров и канав, тряся вскинутыми филейными частями, бегало то, что в среде профессионалов именуется пренебрежительным словом «самотёк».
– Госпитомник… – повторил он то ли скорбно, то ли иронически. – Чести много, денег мало… Шар-пея видел?
– Видел, – удручённо подтвердил Ратмир.
– Первый урок… – таинственно промолвил Лорд Байрон. – А всего договорились о шести. Примерно месячный оклад декана в Госпитомнике…
Ратмир был поражён:
– За шесть уроков? Он что, миллионер?
– Платит не он. Платит организация.
– Это какая же, позвольте спросить?
Лорд Байрон хотел ответить, но не успел, потому что дверь приземистого строения отворилась и на плоский порожек ступил всё тот же толстячок, но уже облачённый в чёрный плащ с капюшоном и белую тунику.
– Послушайте, – сказал Ратмир. – Да ведь я ж его знаю!
Глава 10.
Пёс господень
Храня молчание и с любопытством поглядывая друг на друга, они шли по скрипучему гравию безлюдной парковой аллеи: статный среднего роста мужчина с лицом несколько бульдожьих очертаний и улыбчивый морщинистый толстячок в чёрном монашеском одеянии. Каждый ждал, что спутник его заговорит первым. Картина в духе Честертона.
– Стало быть, вы за мной наблюдали… – отважился наконец толстячок, удивительно похожий на шар-пея. – И-и… какое же у вас сложилось впечатление? Только честно… Нет-нет, не подумайте, я полностью доверяю оценке уважаемого Василия Степановича, но… Хотелось бы услышать непредвзятое мнение очевидца…
Тот, что помоложе, задумчиво выдвинул бульдожистую нижнюю челюсть, помедлил.
– Н-ну, учитывая ваш возраст… – не менее деликатно приступил он к ответу. – Скажем так: неплохо… Для первого урока очень даже неплохо. Хотя я не знаю, какие вы перед собой ставите цели. Если, допустим, выступать на соревнованиях…
Предположение прозвучало настолько нелепо, что развеселило обоих. Некоторая церемонность, присутствовавшая до этого в их беседе, исчезла бесследно.
– С восторгом займу уготованное мне последнее место, – лучась приветливостью, заверил шар-пей. Тут же, однако, стал серьёзен. Складки, из которых состояло его квадратное личико, словно бы укрупнились. – Нет, – решительно промолвил он. – Бега, бои – это всё для честолюбцев. Моя цель, конечно же, иная…
Разговор их был прерван появлением из-под скамейки чёрной кошечки с белой манишкой. Брезгливо ступая по мелкому гравию, киска достигла середины дорожки и, приостановившись, дерзко уставила на приближающихся прохожих зеленющие бесстыжие глаза. Узрев Ратмира, вмиг утратила вальяжность и опрометью кинулась в кусты.
Бронзовый медалист инстинктивно дёрнулся вослед, но, разумеется, сдержался. Толстячок был несколько озадачен.
– Вы суеверны? – полюбопытствовал он.
– Нет, – буркнул Ратмир. – Это профессиональное.
Они поравнялись со скамейкой.
– Давайте присядем, – жалобно попросил толстячок. – По правде сказать, меня уже ноги не держат…
Оба опустились на деревянные брусья скамьи. Вымотавшийся с непривычки доминиканец издал лёгкий стон наслаждения. В развалах серо-зелёной листвы чернела парковая решётка, сквозь которую за невидимым отсюда обрывом поблёскивали пыльной сталью медлительные воды Сусла-реки. Слава богу, день выдался пасмурный. Всю прошлую неделю жара стояла такая, хоть кожу снимай.
– Иными словами, вы решили испытать на собственной шкуре, каково нам живётся… – с уважением предположил Ратмир.
– Мне придётся испытать это в любом случае… – меланхолично отозвался шар-пей, разминая натруженную кисть.
Ратмир непонимающе взглянул на собеседника.
– Не собираетесь же вы работать псом!
– А почему бы и нет?
Произнесено это было с кроткой улыбкой, однако юмора в подобных вопросах бронзовый медалист не терпел.
– Хотя бы потому что ни одна солидная фирма вас не примет в штат, – холодно одёрнул он занёсшегося новичка. – Говоря профессионально, вы не в рабочем теле. У вас врождённый неправильный постав задних конечностей. О таких мелочах, как диплом, я уже молчу. И потом подумайте, падре, сколько вам лет! Собачья служба – это дрессура с младых когтей…
– О, не беспокойтесь! Считайте, что работой меня обеспечили.
– Кто?! – ужаснулся Ратмир.
– Те, кто заплатил за моё обучение. Среди доминиканцев-мирян есть весьма состоятельные люди… Кстати, позвольте вам выразить признательность за тот наш разговор на остановке. Вы мне очень тогда помогли…
Ратмир несколько успокоился, пожал плечами. Служба у частных лиц, как правило, особой подготовки не требует. «Сегодня я тебя на поводке выгуливаю, завтра ты меня». Баловство…
– А смысл? – с искренним недоумением спросил он. – Зачем вам всё это?
Собеседник ответил не сразу.
– Видите ли… – сказал он. – Вчера утром, как вы мне и советовали, я вышел к собачьей площадке: наблюдал ваших собратьев за работой, пытался говорить с ними… снаружи, разумеется…
– Ого! – подивился Ратмир. – И как? Успешно?
– Трудно сказать. Они лизали мне руки сквозь решётку, некоторые лаяли, один даже укусил… Нет, не беспокойтесь, ничего серьёзного! Это удивительно доверчивые и наивные создания. Во всяком случае должен признаться, что давно уже не встречал столь благодарных слушателей. Но вот закончился рабочий день… – При этих словах складчатое чело проповедника заметно омрачилось. – Все они вышли из своих офисов уже в человечьем обличье – и, знаете, я ужаснулся. Совершенно другие существа: расчётливые, циничные… Словом, у меня сложилось впечатление, что общаться с ними можно только в служебное время…
– Вы же с этого начали!
– Нет, – сказал доминиканец. – Вы не поняли меня. Вспомните апостола Павла! «Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых». Для эллинов – эллином, для евреев – евреем… И, если я собираюсь проповедовать собакам, я сам должен стать собакой.
Застигнутый врасплох последней фразой, Ратмир секунды три сидел неподвижно. Нижняя губа оползла, открыв для обозрения зубы, что для боксёра, как известно, недопустимо в принципе. Наконец бронзовый призёр тряхнул головой и оторопело уставился на безумца в чёрном плаще.
– Вы собиратесь проповедовать в качестве пса?! Каким образом?
– Условные телодвижения, богатейшая мимика морды… – без тени улыбки напомнил доминиканец. – Добавьте к этому акустические сигналы: рычание, скуление, фырканье, визг! А главное – собственный пример. Делай, как я! Неужели этого мало?
– Ересь какая-то… – честно сказал Ратмир.
Шея у толстячка была, как выражаются специалисты, загруженная, с подвесом, то есть короткая, в тяжёлых складках, поэтому голову он повернул не без труда.
– А знаете, что говорил по этому поводу упомянутый вами в прошлый раз Святой Франциск Ассизский?
– Вы переоцениваете мою начитанность… – кисло заметил Ратмир. – И что же он говорил?
– «Проповедуй Евангелие постоянно. – Толстячок приостановился и закончил, таинственно прищурясь: – Если нужно, пользуйся словами».
Ратмир недоверчиво хмыкнул. Сказано было изрядно.
Вдалеке под чьими-то неровными шагами заскрипел гравий. Затем из-за изгиба аллеи быстрой расхлябанной походкой вывернулся отрок в чёрной майке и камуфлированных штанах с подтяжками. Подтяжки, впрочем, были скинуты с нешироких плеч и свисали петлями вдоль бёдер. Стриженная под ноль голова покачивалась, как у китайского болванчика. Вскоре бросилось в глаза, что чёрная матерчатая грудь шалопая украшена изображением повешенной собаки с вываленным языком. Рисунок сопровождали кровавые нарочито расплывшиеся письмена, разобрать которые на ходу не представлялось возможности.
Почти уже миновав скамью, прохожий остановился, как споткнулся, и, повернувшись к сидящим, с вызовом вскинул средний палец правой руки. Но поскольку зрачки его были при этом полностью расфокусированы, собеседники невольно оглянулись, полагая, что неприличный жест адресован не им, а кому-то за их спинами.
В кустах, однако, никого не обнаружилось, и оба вновь вопросительно посмотрели на задиру, заодно ознакомившись с надписью на его груди. «Она съела кусок мяса!» – гласили письмена.
– Вы это, юноша, кому? – полюбопытствовал Ратмир.
Юноша засуетился, отбежал подальше и уже оттуда, сочтя себя в относительной недосягаемости, ликующе объявил:
– Собаки противные!
Ратмир сделал движение, но не вверх, как это свойственно человеку, намеревающемуся подняться со скамейки, а вперёд и вниз, словно бы собираясь пасть на четвереньки. Реакция юноши в точности повторила реакцию чёрной кошечки с той лишь разницей, что та, умница, сразу порскнула в кусты, а этот придурок сломя голову задал прямика по аллее.
– А-а… – начал толстячок, заворожённо глядя вслед.
– Да эти… – Ратмир пренебрежительно повёл ухом. – Кинофобы…
– В смысле!