Зимой бы у приезжего такого впечатления не сложилось.
Двигался люд преимущественно в направлении набережной, где к вечеру становилось очень красиво: в погромыхивающем сумеречном небе за Сусла-рекой возникало нечто вроде отдалённого фейерверка. Оборзевшая, сорвавшаяся с цепи Америка давала прикурить Лыцку (по другим сведениям, он – ей).
Попадались навстречу и граждане типа ретро, то есть более или менее одетые. Некто с претензией на крутизну вёл на поводке мохноногую девицу компактного сложения. Что ж, красиво жить не запретишь! Только вот подлинность крутизны вызывала некоторые сомнения: шорты – явно левые, да и класс девицы, изображавшей, судя по причёске, коккер-спаниэля, был не слишком высок. Надо полагать, из дилетантов – нанимается по случаю, а оплата – почасовая.
Примечательно, что вокруг хозяина и его четвероногой питомицы наблюдалось пустое пространство, говорящее о некой неприязни сусловских нудистов к служебным псам.
Если в любой другой точке земного шара нудизм – явление дикорастущее, то в Суслове его некоторое время насаждали сверху, наивно полагая хотя бы таким образом привлечь к себе внимание мировой общественности. Шли в ход чёрные технологии. Издавались статьи, доказывавшие, что нудизм экономически выгоден. Придумывались всяческие льготы для любителей обнажёнки.
А зарубежная пресса клюнула на собак.
Предательски лишённый льгот и поддержки властей, нудизм тем не менее выжил, поскольку был и впрямь выгоден экономически. Но затаённая обида осталась.
Ратмир приостановился посмотреть, как девица-коккер выполнит команду «апорт», ибо владельцу вздумалось кинуть трость в фонтан. Зрелище, однако, вышло столь жалкое, что бронзовый призёр «Кинокефала» крякнул и поспешил убраться подальше.
– В-вау! – совсем уже непрофессионально взвыл за спиной девичий голос.
Ратмир ускорил шаги.
– Ратмир!
Оторопело обернулся. Вот те на! Оказывается, взвыли-то не по-собачьи – взвыли по-человечьи. Со стороны павильона с надписью «Хот-дог» к нему чуть ли не бегом направлялась юная, абсолютно голая незнакомка.
– Ратмир? Из «Киника»?
– Да… – несколько оторопело признался он.
– Автограф! – выпалила она, вручая ему маркёр.
– М-м… – Ратмир был не на шутку польщён. – А на чём?
Она сказала, на чём, и, изогнувшись, подставила названное место. Ратмир примерился – как вдруг заметил, что на правой ягодице незнакомочки красуется росчерк самого Лорда Байрона. Кровь бросилась в лицо. Кое-как уняв внезапную дрожь в пальцах, Ратмир крупно и старательно вывел рядом с подписью мэтра свою – на свободной ягодице…
– Класс! – восхитилась поклонница – и, отобрав маркёр, кинулась хвастаться трофеем к павильону, где её с несчастным видом ждали две такие же подружки, не дерзнувшие по девичьей застенчивости подойти с аналогичной просьбой.
Увлажнившимися глазами Ратмир проводил удаляющийся автограф. Кто бы мог подумать! Оказывается, и нудисточки чувствовать умеют… На сердце у него потеплело. Мерзкий осадок, оставшийся после обидных сегодняшних бесед с Рогдаем Сергеевичем и Тамерланом, растворился бесследно. Как и горькая томительная мысль о сорвавшейся по вине того же Рогдая случке с рыженькой секретаршей Лялей.
«Так-то вот, собаки страшные! – исполнившись демонской гордыни, думал Ратмир. – Разглагольствуйте, поучайте… А всё-таки вровень с Лордом Байроном вам не стоять! Хоть голову себе откусите!»
– У, бесстыжая!.. – с тяжёлой ненавистью произнёс рядом женский голос.
Ну обязательно кто-нибудь попытается испортить праздник! Как же без этого! Ратмир взглянул. Голая баба средних лет в серых туфлях на массивном каблуке и старомодной пышной татуировке испепеляла взглядом любительницу автографов и её застенчивых подружек. Потом, повернувшись к Ратмиру, испепелила и его.
– Автограф ей! – ядовито продолжала она. – Ремня ей, а не автограф! Ни стыда ни совести: в таком виде из дому выйти!..
– Простите, не понял, – холодно промолвил он. – Вы же сами нудистка…
Татуированные телеса всколыхнулись, звякнув продетыми куда ни попадя колечками, и Ратмиру почудилось, что сейчас она выцарапает ему глаза. Или врежет сумочкой. Будь он на четырёх – тяпнул бы, даже не задумываясь. А так пришлось попятиться.
– Да! Нудистка! – Голос её взмыл визгливо. – У истоков движения стояла! Между прочим! И вы меня с этой голосистой не равняйте! Вы что, разницы не видите?..
– М-м… нет, – покривил душою Ратмир.
Тут наконец голая татуированная халда уяснила, что перед ней идиот, причём не от мира сего. Буйство её пошло на убыль.
– Это нудипедалки, – сухо известила она – и брезгливо поджала увядшие ярко накрашенные губы.
– Простите… как?! – не поверил он.
– Босиком ходят!.. Хоть бы сиськи татуировкой прикрыла, позорница! – гаркнула она в сторону павильона (нудипедалочки прыснули). – Воспитали молодежь, нечего сказать!..
Глава 5.
Родная конура
Две большие собаки при виде Ратмира застыли на мусорных баках, как на постаментах. Белый свет фонаря ложился сверху, словно тонкий снежок, делая их ещё более похожими на изваяния. Дворняжки, разумеется. Чуть что не так – метнутся прочь. А вот породистых Ратмир не встречал давненько. Как только держать натуралов стало дурным тоном, псы голубых кровей очутились на улице, а там всё по Сэтон-Томпсону: выживают одни дворняги.
Когда-то Ратмир постоянно таскал в сумке пакет с мослами, чтобы подкормить в переулке какого-нибудь сильно отощавшего мраморного дога. Коллегам он говорил, что таким образом изучает повадки настоящих собак, – и это было чистой правдой. Однако имелась и другая причина: втайне Ратмир чувствовал вину перед благородным зверьем, не выдержавшим конкуренции с ним и ему подобными. Он подавал мосол бездомному миттельшнауцеру, как бизнесмен подаёт милостыню людям, которых сам же и разорил.
Человек стоял неподвижно. Собаки – тоже. Все трое как бы представляли собой скульптурную группу. Прошлое и настоящее.
А может быть, даже и будущее.
У гладкошерстого лопоухого ублюдка, чутко замершего на ближнем баке, среди предков несомненно затесался боксёр. Чуть выдвинутая нижняя челюсть, тигровый окрас, вздёрнутый хвост… Немедленно возникла цепочка нехороших ассоциаций. Ратмиру давно за тридцать, а после сорока долго на четырёх не побегаешь. Вот уже и поясницу поламывает, когда распрямляешься в конце рабочего дня. «Старый станешь – на пенсию будешь жить, да?» – с лёгким акцентом прозвучал в памяти низковатый голос Тимура по кличке Тамерлан. В чём-то, конечно, прав угрюмый кавказец. Это лишь по молодости лет можно не задумываясь бросаться лихой фразой: «А я и не собираюсь жить до пенсии!» Доживёшь, куда денешься…
Вспомнилась, разумеется, и та боксёрша, с которой ему когда-то подвыпившие хозяева веселья ради устроили вязку, о чём он пару дней назад в припадке постельной откровенности опрометчиво поведал секретарше Ляле. Хорошо хоть об остальных умолчал… Опустилась, по мусоркам бутылки собирает… Как же её звали-то? Кара?.. Капа?..
Так и не вспомнив, Ратмир вздохнул и, стараясь не спугнуть монументальных дворняг, двинулся к своему подъезду.
* * *Он только шагнул из лифта, ещё даже ключа не доставал, когда за дверью взвился заливистый радостный лай. Смотри-ка, выходит и впрямь чутье у неё! Чужих встречают по-другому.
Открыв дверь, Ратмир немедленно подвергся нападению. На радостях Лада чуть не сшибла его с ног – это при её-то щенячьей массе!
– Неплохо-неплохо… – с уважением промолвил Ратмир. – Спину уже держишь почти правильно… Как там мама?
Лада тут же встала, сердито вытерла ладошки о шорты.
– Как всегда, – процедила она и ушла к себе.
Ратмир нахмурился. Переобулся, проследовал в зал. Регина в полупрозрачном халатике на голое тело, угнездившись с ногами на сиденье пухлого кресла, по обыкновению пребывала в прострации.
– А-а… – саркастически выговорила она. – Кобелина… Ну? Много сучек покрыл?..
Ратмир огляделся. Внимание его привлекла странной формы складка в нижней части шторы. Подошёл, приподнял. Ничего. Как и следовало ожидать. За шторой – слишком просто. Тогда где же? Поразмыслив, открыл скриплую дверцу платяного шкафа.
– Да я уже там смотрела! – с досадой крикнула из своей комнаты Лада.
Стало быть, и не в шкафу…
Регина с презрительным видом следила за ходом поисков.
– А ты на четвереньках побегай, – надменно посоветовала она. – И носом, носом…
Между прочим, это имело бы смысл. Ратмир и сам хорошо знал, что достаточно влезть в шкуру пса, как чувства обостряются, интуиция растормаживается, а верные решения приходят сами собой и как бы ниоткуда, чуть ли не из Космоса. Помнится, одна знакомая всерьёз уверяла Ратмира, что дело тут в самой позе. Однако последовать в данный момент жёлчному совету жены Ратмир не мог по соображениям морального порядка.
Заглянул наудачу за приглушённый телевизор. Там лежал только переносной пульт, очевидно отобранный Ладой у Регины, которая в подпитии имела обыкновение врубать звук на полную мощность. Уловив в бормотании диктора нечто знакомое, Ратмир мимоходом покосился на экран. Парламентарии дружно задирали лапки на предмет одобрения законопроекта о введении собак в Капитолий.
Может, она просто на ней сидит?
– Поднимись! – приказал Ратмир.
– Подними… – с достоинством ответила Регина.
Он склонился над креслом, сгрёб её в охапку и приподнял с удручающей лёгкостью. За время рекордного марафонского запоя Регина исхудала до прозрачности. Оказавшись в крепких объятиях мужа, дурашливо заскулила по-щенячьи, сделала вид, что хочет лизнуть – и чуть не отхватила ему пол-уха. Спасла реакция. Зубы щёлкнули у самой мочки. Бросив захохотавшую супругу в кресло, где, кстати, тоже ничего не обнаружилось, Ратмир отчаялся и прекратил поиски.
Лечить бесполезно. Холерический темперамент не лечится. Как впрочем и любой другой темперамент.
А ведь великие надежды подавала! Гордость Госпитомника, первая на курсе левреток. При распределении драка за неё шла… Странно вспомнить, но сам Ратмир считался тогда трудолюбивым середнячком, не более того. Можно сказать, на зубах подтянулся до нынешнего своего уровня. Всё-таки ранний успех хуже чумы! Почувствовала себя гением, центром вселенной… Допустим, одно увольнение – случайность. А другое? Третье? Ну как это можно было: на поводок – в нетрезвом виде! Кого-то там укусила из отдела кадров, директора облаяла…
И самый простой выход – обидеться на весь этот сучий мир, уйти в запой… Не первая – значит, никакая!
В подавленном настроении Ратмир покинул зал и заглянул в чистенькую комнатку дочери. Лада сидела за письменным столом спиной к двери. Грызла мосол науки.
– Гав! – не оборачиваясь, поприветствовала она его.
– Гав-гав… – задумчиво отозвался он. Подошёл, ласково потрепал по загривочку. – Ну и как у нас с английским?
– А завтра английского нету! – победно сообщила она.
– Мало ли что нету! – возразил Ратмир, пододвигая стул и присаживаясь рядом. – В английском, доча, надо упражняться ежедневно. И в информатике тоже. Если хочешь стать человеком…
– Щаз! – огрызнулась Лада. – Человеком!
– Я имею в виду: провайдером, супервизором…
– Пойнтером! – сказала она. – У них стойка классная.
В затруднении Ратмир наморщил лоб и почесал за ухом. За своим, естественно.
– Видишь ли, доча… – покашливая, начал он. – Честно говоря, твоему папе не хотелось бы, чтобы ты… э-э… шла по его следам…
– Почему? – Обернулась, уставила на отца округлённые карие глаза.
– Н-ну… Ты, наверное, думаешь, что жизнь у пёсиков – это сплошные выставки, слава, медали… Нет, доча, нет… Вот, скажем, сейчас лето… А зимой? Знаешь, как пёсикам зимой холодно!..
– В попонке? – удивилась Лада.
– Даже и в попонке… Вот застудишь себе что-нибудь…
– Не-а, – успокоила она. – Не застужу!
Да. Характер у неё несомненно в мать.
– И потом, дочура… Как бы это тебе объяснить попроще?.. Видишь ли… пёсику-девочке…
– Сучке? – радостно выпалила она.
Ратмир крякнул, помолчал. Педагог из него, конечно – как из собачьего хвоста сито! Может, вообще не надо отговаривать, а напротив – тащить её на верёвке в питомник? Упрямая – мигом выкрутит головёнку из ошейника, увлечётся чем-нибудь другим… Ага, другим! Наркотиками, например…
– Да, – несколько отрывисто сказал он. – Сучке. Так вот, ей на работу устроиться гораздо труднее, чем мальчику… кобелю. Видишь ли, хозяевам не нравится, что девочки то и дело берут отпуск за свой счёт… Ну, там… критические дни…
Лада понимающе кивнула с самым серьёзным видом – и Ратмир, испугавшись, что сейчас из розовых детских уст выскочит ещё и слово «течка», поспешил продолжить:
– Э-э… уходят в декретный… Вечно у них кто-то на бюллетене – мужья, дети… – Замолчал, недовольный собою. Во-первых, всё было изложено слишком по-взрослому, а во-вторых, вполне приложимо к любой другой профессии. Пусть даже Лада пока об этом не знает, но узнает ведь рано или поздно!
– А у меня не будет мужа и детей!
Ратмир крякнул ещё раз.
– А вот тогда, – угрюмо и веско изронил он, – папа будет очень огорчён…
Как ни странно, фраза произвела сильное впечатление. Лада тревожно свела тёмные бровки, задумалась.
«Всё время забываю, что она ребёнок, – удручённо мыслил Ратмир. – Не логикой надо убеждать, а образами… Как сейчас».
И тут же, губя на корню свой первый педагогический успех, осведомился:
– И чем же тебе так нравятся пёсики?
Личико дочери оживилось, просветлело.
– Они храбрые, – сказала она. – Верные. Умные. А люди – уроды… Водку пьют, курят, матными словами ругаются! Дядя Артур, пока на четвереньках, хороший… А встанет с четверенек – урод…
«А папа?» – холодея, хотел спросить Ратмир, но в этот миг за стеной что-то упало, стукнуло, покатилось. Поднялся, вышел в большую комнату. Искомая бутылка (теперь уже пустая) лежала посреди ковра. Регина спала в кресле, уронив голову на грудь.
* * *Перенеся её на супружеское ложе, Ратмир сдвинул стекло книжного шкафа и задумчиво провёл пальцем по корешкам. Нет худа без добра. Отрубилась – значит можно будет без помех, со вкусом, а главное, с пользой для дела перечесть Михаила Чехова. Внезапно палец провалился в узкую щель между книгами. Та-ак… А вот за акты вандализма карать будем беспощадно. Полка – папина, рабочая, запретная. Детского здесь ничего нет. Этология, собаководство, сценическое мастерство…
Отсутствовал томик Станиславского.
Беспощадная кара, однако, была отсрочена в связи с воплем дверного звонка. Ратмир задвинул стекло, ругнулся вполголоса, бросил опасливый взгляд на свернувшуюся калачиком Регину. Та лишь вздёрнула тяжёлое веко и, язвительно пробормотав: «Пиль!», – вернулась в забытьё.
Ратмир открыл. За дверью обнаружился дядя Артур, нужный в данный момент хозяину квартиры, как собаке пятая нога. Да и в любой другой момент тоже.
Легок на помине и несказанно хорош собою. Тяжёлая голова с плоским лбом, незаметно переходящим в прямоугольную морду с толстыми отвисшими губами. Спина – прямая, с ярко выраженной холкой. С виду медлителен, добродушен. На деле же злобен, силён, чуток и неприхотлив. Большей частью используется на караульной службе для охраны самых различных объектов.
– Здорово, – буркнул он. – Как там сеструха? Усыплять не пора?
В другое бы время не миновать ему взбучки и за «сеструху», и за «усыплять», однако в данный момент Регина, приходившаяся Артуру дальней родственницей, услышать его не могла.
– Спит уже, – мрачно ответил Ратмир, прикрывая дверь в зал.
– А племяшка моя? – спросил Артур, без церемоний запуская глаз в малую комнату.
– Уроки учит, – сказал Ратмир, прикрывая и эту дверь.
– Да? – насупившись, молвил Артур. – Тогда пошли на кухню…
Из внутреннего кармана пиджака была извлечена бутылка – и Ратмиру вдруг нестерпимо захотелось, чтобы их фирмы учинили между собой разборку – стравили его с Артуром. Порвать волчару в клочья, а потом, после работы, подойти, потрепать сочувственно по забинтованному загривку и сказать, как бы извиняясь: «Ну ты ж понимаешь, братан! Ничего личного…»