Евгений Лукин
За железной дверью
– Не по-нял… – сказал Кирилл и, туго наморщив лоб, тронул кончиками пальцев замочную скважину. Точь-в-точь усомнившийся апостол Фома с той известной картины, где он влагает перст в одну из Христовых ран.
Собственно, дверь была как дверь – с глазком, железная, на массивных петлях. В любом подъезде, на любой лестничной площадке обязательно столкнешься с подобным страшилищем. Времена тревожные – бережется народ, грабежей опасается…
Однако в данном случае гулкий траурно-черный пласт железа защищал не квартиру в целом, а лишь одну из двух ее комнат. На общем же входе было навешено вполне заурядное древесностружечное полотно, обитое снаружи дерматином. Вышибить пинком – раз плюнуть.
– Вы там что, брильянты храните?.. – спросил Кирилл, вновь обретая дар более или менее связной речи.
Олежка Волколупов насупился, неприязненно покосился на железное чудовище, и Кирилл сообразил наконец, что и впрямь вложил персты в рану.
– Дура… – обиженно буркнул Олежка. – Месяц назад взяла и навесила. Дескать, жить уже со мной боится…
– А-а… – Кирилл ошарашенно покивал. Мало того, что угрюмая железная дверь, разделяющая законных супругов, сама по себе представляла завораживающее зрелище, – она еще и хранила следы недавнего взлома. Замок – разворочен, край листа – приотогнут. Не иначе – ломиком вскрывали. То есть при всей своей внушительности эта броня даже и защитить никого не могла, поскольку запереться в комнате изнутри было теперь просто невозможно.
– Ключ посеяла… – не дожидаясь вопроса, хмуро пояснил Олежка. – Мне же и ломать пришлось…
Не зная, как себя вести в таких случаях, Кирилл покачал головой и, соболезнующе покрякивая, проследовал за хозяином в большую комнату. Кажется, дела у Маринки с Олежкой шли к разводу… Жаль. Хорошие ребята, а вот поди ж ты…
Маринка ему нравилась еще в институте. И не ему одному. Гладкое, крепкое личико, высокая шея, осанка… Помнится, Кирилл изрядно был удивлен, а то и обижен, когда она вдруг взяла и выскочила на последнем курсе замуж за этого увальня. Но Олежка, Олежка! Вроде никогда буяном не был…
– Садись, чего стоишь? – с досадой оглядев собственное жилище, бросил хозяин. – А я пока пойду по сусекам поскребу…
Кирилл однако предложением его не воспользовался и, пока друг Олежка скреб по сусекам, с нездоровым любопытством исследовал комнату. Впечатление складывалось странное… Вот, например, кресло. Прекрасное кресло – несомненно, часть гарнитура, а где же сам гарнитур? За железной дверью?
– Что пить будешь? – сердито крикнул из кухни Олежка, выгружая из холодильника обильную, судя по звяканью, выпивку и закуску.
– А что нальешь, – машинально отозвался Кирилл, изучая содержимое посудной горки. – Кроме цикуты, конечно…
Горка была новенькая, только что приобретенная. В посуде же наблюдался явный недочет и разнобой… Кирилл неуверенно хмыкнул и попытался вообразить следующую сцену: пьяный хозяин стоит с перекошенной мордой посреди комнаты, ворочая налитыми кровью глазами. «Мое… – с ненавистью хрипит он. – Все мое… На мои деньги куплено…» С натужным стоном отрывает кресло от ковра – и вдребезги крушит хрусталь. А в это время зареванная супруга, отгородясь от беды железной дверью, лихорадочно набирает номер местного отделения милиции…
Картина, конечно, колоритная, в духе Шмелькова. Однако в том-то все и дело, что ни Маринка, ни Олежка в роскошное это полотно решительно не вписывались… Или уже вписались?
– Да бери какие попало… – ворчливо произнес за спиной вернувшийся из кухни Олег.
Кирилл нашел пару одинаковых стопок и два более или менее похожих фужера.
– А Мишка Локис в патриоты подался, слышал? – сказал он, водружая посуду на стол.
Олежка обернулся, уставился.
– С ума сошел? – испуганно осведомился он, непонятно кого имея в виду: то ли Мишку Локиса, то ли самого Кирилла. – С такой фамилией – в патриоты?
– Доказал, что русский, из крепостных, – ухмыляясь, пояснил Кирилл. – Дескать, прапрадед у него то и дело баб в рощу уволакивал, ну а помещик начитанный – Локисом прозвал. С тех пор и пошло…
– Оборотни… – угрюмо сказал Олежка и вскрыл коньяк.
Кирилл засмеялся.
– Не принимай близко к сердцу, – посоветовал он. – Каждый устраивается, как может…
Они выпили за встречу и закусили фаршированными оливками.
* * *Несмотря на сверхкороткую стрижку в сочетании с ширящейся лысиной, Олежка Волколупов был и внешне вполне еще узнаваем: тот же толстячок с медвежьими ухватками и лицом обиженного ребенка.
– А Томка на рынке мясом торгует, – расстроенно сообщил он.
– Какая Томка?
– Савина.
– Хм… – неопределенно отозвался Кирилл. Томку Савину он, честно сказать, помнил плохо. Кажется, такая головастая, коренастенькая. – И что?
– Ничего… Глаза прячет, боится, как бы кто знакомый не узнал… Ну, понятно: из редакторов – и вдруг в торговки! Подошел я к ней, поздоровался… «А Игорь, – спрашиваю, – что делает?..»
– Игорь? Позволь-позволь… Напомни.
– Да муж ее! – Олежка недовольно мотнул головой. – Подручным сталевара был. Спрашиваю: «Чем он занимается-то?» Смотрю: а у нее улыбка какая-то… Не знаю, беспомощная, что ли… «Людей, – говорит, – убивает». – Я: «Как?» – «А вот так, – говорит. – В киллеры подался…»
Муж – киллер, а жена мясом торгует? Шуточка о совместном предприятии напрашивалась сама собой, но, взглянув на мрачное лицо хозяина, Кирилл от хохмы решил воздержаться. Надо полагать, чувством юмора Олежка Волколупов с годами так и не разжился.
– Бывает, – с серьезной миной утешил Кирилл, увенчивая бутерброд парой оливок. – По нынешним временам… Еще и не то бывает.
– Вот и благоверная моя так же говорит, – буркнул в ответ Олежек и потянулся к бутылке.
Ага… Кирилл еще раз украдкой осмотрел комнату. Нет, все равно непонятно. У жены – одни взгляды на жизнь, у мужа – другие, но чтобы железную дверь из-за этого навешивать?.. Может, просто спился Олежек?
С угрюмым сопением хозяин разлил коньяк по стопкам – и вдруг настороженно повел ухом. В замке входной двери шуршал ключ.
– Ну вот… Легка на помине, – недружелюбно известил Олег, но встречать не пошел – даже со стула не поднялся.
Глядя на него, Кирилл тоже повременил вставать – просто обернулся, готовя улыбку.
* * *Маринка поразила его нервным сухим блеском глаз. Конечно, возраст и ей не пошел на пользу, и все же, встреться они с Кириллом на улице, прежнюю Маринку в этой деловой даме он бы признал без колебаний.
– Кирюша? – несколько озадаченно проговорила она.
Кирилл вскочил, молодцевато кивнул, щелкнул каблуками – и был допущен к ручке.
– Ну, ты, мать, вообще не меняешься! – молвил он с удовольствием. – Молодец…
Ответив на комплимент беглой улыбкой, Маринка тут же ее пригасила и взглянула испытующе на супруга.
– Ну чего, чего?.. – немедленно заныл тот. – Тыщу лет не видались, случайно встретились…
Ого! Кирилл мысленно присвистнул. Вот это она его держит! Хм… Спрашивается: кто же от кого прячется во дни скандалов за железной дверью? Как там в пословице: не то диво, что жена мужа бьет, а то диво, что муж плачет? Ну-ну…
– Ты его не ругай! – комически заломив брови, вскричал Кирилл. – Я ж наглец, забыла? Сам напросился.
Маринка смерила его оценивающим взглядом.
– Ну сам – так сам… – загадочно изронила она и вышла из комнаты. В коридоре тихонько лязгнула железная дверь.
Олежка понял, что оплошал, начав оправдываться при госте, и поспешно насупился:
– А Ленку где оставила?
– У дедов заночует… – последовал равнодушный ответ, и вскоре Маринка появилась вновь. Широкоплечий белый пиджак с металлическими пуговицами она сменила на долгополый домашний халатик с глубоким вырезом. – В компанию-то принимаете?
* * *Так кто же из них, черт возьми, навесил в дверном проеме эту железяку? По всей видимости, Маринка – но зачем? Вроде бы Олежек вполне безобиден, вдобавок явно заискивает перед супругой. Да оно и понятно: как выяснилось, глава семьи третий месяц болтался без работы. То есть сцена с пьяным хозяином-самодуром, крушащим хрусталь мебелью, отпадала напрочь.
Оставалось предположить, что за истекшие годы Маринка стала окончательной стервой и хладнокровно подготавливается к разводу. У судьи даже вопросов не возникнет: ясно же, что от хорошей жизни броню между комнатами не устанавливают…
А с другой стороны, кто тебе, лапонька, виноват? Столько было вокруг рослых, остроумных, удачливых! Нет, выбрала себе какого-то, прости господи, недотыкомку…
– По-прежнему в газете? – спросила Маринка.
– Не-а… – с дурашливой ухмылкой отвечал Кирилл. – Круто ввысь пошел. Ты, мать, не поверишь, но я теперь в команде у одного депутата. Пресс-центром заведую…
– У которого? – с подозрением вскинулся Олежек.
– У Каторжанского.
– Ты ж демократов терпеть не мог!
– Я их и сейчас терпеть не могу.
– Начнете про политику – укушу обоих! – агрессивно предупредила Маринка. – Босяки! Вы когда правилам хорошего тона выучитесь? Ну кто же это глушит коньяк из водочных стопок?
Стол был немедленно сервирован заново, вместо хрустальных наперстков возникли широкие и довольно объемистые бокалы.
– Эй! – всполошился Кирилл. – Куда такие здоровые?
– Тебя ведь никто не принуждает по самый край наливать, правда? – с холодком отозвалась Маринка и тут же плеснула супругу коньяка чуть ли не до половины. А тот, будучи погружен в тяжкое раздумье, машинально принял бокал.
Так… Чем дальше, тем интересней! Она его что же… нарочно спаивает?
Не забывая приветливо улыбаться, Кирилл с любопытством изучал бывшую сокурсницу. Да, постарела… На высокой шее напряглись, натянулись жилы. Каждую шутку встречает надтреснутым и каким-то, воля ваша, тревожным смехом. Да еще этот сухой нервный блеск в глазах…
– По ящику вчера декана нашего показывали… – с тоской пожаловался вдруг Олежек. – Ну, Витютнева, Витютнева! Сергей Палыча… Так знаете, что говорит? «Эти, – говорит, – художники-модернисты наш православный крест правильно нарисовать не могут… Вечно он у них перекошенный какой-то получается. «Мы, мол, так видим». Это не они так видят, это им дьявол глаза отводит…» – Олежек поставил на край стола кулаки, скрипнул зубами и вновь замотал лысеющей, накоротко остриженной головой. – Тварь поганая!.. – рыдающе произнес он. – Ты же научный коммунизм преподавал! Как же ты можешь? Память отшибло?..
Кириллу стало неловко.
– Н-ну… – разочарованно протянул он, с укоризной глядя на бывшего сокурсника. – Ты чего? Олежк! Все помнить – это с ума сойдешь…
– Оборотни… – хрипло произнес Олежек и залпом оглушил свой коньяк. – Куда ни глянь… Одни оборотни…
– Смешной ты, ей-богу… – начал было Кирилл – и вдруг обратил внимание, что Маринка уже не сидит, а стоит. Секунду супруги Волколуповы пристально смотрели друг на друга. Потом напряжение спало. Олежек отвел глаза и обиженно нахохлился. Маринка помедлила и вновь опустилась на стул.
Решительно не понимая, что происходит, Кирилл осторожно прокашлялся.
– Я, собственно, о чем?.. – с запинкой продолжил он. – Мало ли, что было раньше… Было, да прошло… Настоящим жить надо…
Почувствовал, что порет лютую банальщину, и, устыдившись, выпил. Пора было спасать репутацию.
– Нет, разбаловались мы в застой, – небрежно заметил он, заходя на старую, надежную, бог знает когда придуманную шутку. – Во жизнь была! Очевидное – невероятное. Куда бы ты ни шел, ты идешь навстречу очередному съезду КПСС…
Маринка засмеялась и с восхищением взглянула на гостя. Ободренный Кирилл повернулся к Олегу.
– Так что, Олежек, это не мы оборотни – это время оборотень. Кстати, историей своей про сталевара ты меня не удивил нисколько…
– Сталевара? – не поняла Маринка. – Какого сталевара?
Олежек помялся, заглянул в пустой бокал, немедленно ставший полным, и нехотя повторил свой рассказ о встрече с Томкой Савиной. Маринка слушала с нескрываемым сомнением.
– Станет тебе жена киллера мясом торговать! – резонно возразила она. – Ты вообще заработок киллера представляешь?
Олежек хотел ответить, но не смог – хмелел на глазах. Да что же это она делает? Себе и гостю – по двадцать капель, а мужу – полной мерой. Кирилл всполошился, и сделав вид, что по-прежнему ничего не замечает, принялся пересказывать особо идиотические казусы предвыборной кампании. Олежка клевал носом. Маринка нервно смеялась и лукаво поглядывала на Кирилла.
Чего же она все-таки добивается? Мужа – под стол, гостя – в койку?.. Предположение было настолько ошеломительным, что Кирилл запнулся на полуслове. «Ну это уже вообще ни в какие ворота не лезет!» – хотел было возмутиться он, но вместо этого с новым внезапным интересом оглядел хозяйку. Хм… В койку, говоришь?..
Следует заметить, что к своему прошлому Кирилл относился нежно и бережно. Он никогда, например, не упускал случая исправить ошибку молодости, иными словами – переспать с бывшей одноклассницей, сокурсницей, сослуживицей – неважно, как она выглядит в данный момент и насколько у нее успел испортиться характер. Вступал, короче, в интимную связь не столько с ней самой, сколько с собственными воспоминаниями.
* * *Тем временем Олежек (еще один кусочек прошлого!) качнулся вправо, влево и, промычав что-то невнятное, мягко ополз со стула на пол.
– Слава богу… – тихонько выдохнула супруга.
В горле у Кирилла стало сухо. Обезоруженный бесстыдством Маринки, он уже мысленно раздевал ее. Потом через силу перевел взгляд на поверженного коньяком друга. «Хотя бы на диван его перенести…» – с последней спазмой неловкости подумал Кирилл. Поднялся, сделал шаг к недвижному телу, но, как выяснилось, списывать Олежку было еще рановато: ожил, самостоятельно перевернулся на пузо и, утвердясь на четвереньках, с низким горловым урчанием двинулся к гостю. Явно изображал цепного пса.
– Ну, хорош, хорош! – с досадой сказал ему Кирилл. – Чего дурака валяешь?
Олег шел на четвереньках, и глаза его коньячного цвета были и впрямь круглые, как у собаки. Далее почудилось, что лысина Олежека съеживается, стремительно покрываясь жестким коротким волосом, и лишь потом слуха достиг отчаянный вопль Маринки: «Беги! Беги, дурак!..»
Каким-то образом очутившись рядом с Кириллом, она рванула его за локоть, и оба оказались в коридоре, затем – в малой комнате. Лязгнула, затворяясь, железная дверь, а в следующий миг что-то тяжко и глухо ударило снаружи в металлический лист.
Олежек? Не может быть! Физические возможности сокурсника были хорошо известны Кириллу. А тут такой удар, что кирпичи захрустели! Как будто кабан грянул с разбегу всей тушей…
– Дверь!.. – вскрикнула Маринка. – Дверь держи!..
Кирилл в недоумении глядел, как она, вцепившись обеими руками в длинную вертикально приваренную скобу, упирается босой ногой в железный косяк. Нет, Маринка не притворялась – ни одна женщина не примет добровольно столь вульгарную, а главное – несоблазнительную позу… Да черт возьми! От кого они вообще тут затворились? От Олега? От этого жировичка?.. Дать ему в лоб по старой памяти – и все дела… Или у него там оружие?
– Дер-жи… – простонала Маринка, и Кирилл, чувствуя себя последним идиотом, неуверенно взялся за верхнюю часть скобы.
Далее между косяком и краешком стального листа втиснулись волчьи… нет, скорее медвежьи когти, и рванули полотно с такой силой, что у Кирилла едва не лопнули мышцы. Еще секунда – и он бы выпустил скобу, но когти соскользнули с мерзким скрипом, и дверь гулко захлопнулась.
Боже… Да что же это творится?..
– Хотела ведь… хотела сегодня новый замок поставить… – захлебывалась Маринка. – Утром зашла… заявку сделать… а у них перерыв…
Кирилл изо всех сил стискивал четырехгранный железный прут, чувствуя, что еще немного – и руку сведет судорогой по локоть. Когти… Что за когти? Откуда?.. Может, он там снаружи чем-нибудь этаким зацепил… вроде культиватора?.. Да, но дернуть с такой силой…