Наконец сообразил, что один из адресов подчеркнут не случайно, вернулся в машину и включил зажигание. Если все верно, то не так уж и хреново. Худо, если бы девочку держали в каком-нибудь лесном домике. Зато городские джунгли – это для меня. Спрятать ее в подвале дорогого особняка в элитном поселке для крутых – самое то. К лесному домику могут и не подводить воду, а в таком элитном поселке инфраструктура на высоте…
Городской я человек, дитя асфальта, а не природы.
Глава 7
В этот элитный поселок так просто не попадешь: на въезде шлагбаум, охранник внимательно рассматривает всех въезжающих. Я оставил машину возле водоразборной колонки, но так, чтобы из поселка не увидели даже в бинокль, дальше уже почти привычно скользнул внутри железа вниз, вниз, там вышел, сверился с картой.
Есть люди, у которых все в памяти, но я даже на поверхности могу заблудиться. Продвинутый я потому, что это у примитивных еще сохранилось чувство направления, как у червяков или птиц. А у меня интеллект зато.
В длинной толстой трубе я остановился, странное ощущение, когда я вот он, есть, но не чувствую тела, а только вроде бы как-то шевелю ластами или машу жабрами. И остановился в нужном месте только потому, что сделал усилие остановиться, а как это получилось, еще не понимаю. Такие базовые функции организм берет на себя, помнит, что однажды сороконожку спросили, как так бегает и не запутывается ногами, Бедная сороконожка задумалась и… не смогла сделать ни шагу.
Из трубы втиснулся в бетон, выждал, пока тот станет серым неопрятным туманом. Когда прутья арматуры засветились багровым, я сделал шаг и начал подниматься, следя, чтобы не касаться грани между бетоном и воздухом, а то вдруг выдвинется быстро скользящее по стене, как по глади озера, ухо, случайно увидевший такое заикой станет…
Дважды уходил так далеко, что высовывался из наружной стены ниже только в земле, а там двигаться невероятно трудно, словно в вязкой глине, возвращался, снова искал, будь он проклят, такой дворец, наконец отыскал стену, что уходит вниз и вниз, а с одной стороны чувствуется пустота.
Я прислушался, тишина, рискнул потихоньку приблизиться. Серая дымка бетона рассеялась, я увидел небольшую камеру с таким же цементным полом, в углу деревянная лавка, а на ней лежит, укрытый одеялом с головой, человек.
Я смотрел сверху, на всякий случай снизился, чтобы не выглядывать из-под потолка. Человек спит, одеяло чуть сползло, видны длинные волосы. Судя по росту, ребенок Бойко вполне взрослая девушка. Или девочка-старшеклассница.
Спит. Я торопливо осмотрел камеру. Голо, сама скамья утоплена железными ножками в бетон. Вообще железная, а дерево только сверху, где ложе… В камере пусто, металлическая дверь почти на метр над полом, к ней четыре ступени. Дверь выглядит сделанной из танковой брони.
В кино всегда открывается вовнутрь, чтобы заключенный мог спрятаться за нею, а потом прыгнуть из-за спины на входящего охранника, но здесь все по правилам: такой трюк не пройдет. Но мне это на пользу, такие мощные петли приварены к железу, что, если бы здесь существовал засов, к спящей малышке пробраться оказалось бы непросто…
Я осторожно отступил, очень медленно, сохраняя силы, поднялся в стене на этаж выше. От усталости бетон начинаю ощущать уже не серой дымкой, а липким клеем. Я успел просмотреть стену, ничего, кроме арматуры, водопроводных труб и электропроводки. Во всяком случае, видеонаблюдения нет, что уже снимает кое-какие добавочные движения.
Из стены почти вывалился на ту сторону. Здесь чистый бетонный пол, в ряд выстроились блестящие машины: джип, «шестисотый» и открытый кабриолет ярко-красного цвета. Три стены в стеллажах с инструментом, запчастями, банками с элитным маслом, горка шин, отдельно диски, канистры с бензином…
Вот бы спичку, мелькнуло в голове. Или зажженную зажигалку… Я зябко передернул плечами, совсем замерзаю, поспешно вытащил коробочку с энерджайзерами и заглотил сразу тройную дозу. Среди бутылей отыскал емкости с дистиллированной водой, сделал осторожный глоток, все нормально, в самом деле вода, запил капсулы, для надежности добавил еще две и тоже запил.
Едва живительное тепло начало размораживать внутренности, я заставил себя встать и пошел обыскивать полки. На выбор отыскались сразу четыре ломика, так называемые воровские фомки, которыми так удобно взламывать двери. Выбрал самую короткую, мне лишь бы хватило в петли, дождался, когда тепло разольется по телу, вдвинулся в стену.
Серый туман течет навстречу, быстро проскальзывают багровые прутики арматуры и оранжевые линии проводки, через две-три минуты я пошел вниз вдоль нужной стены, выступил из стены…
Девчонка сидит на лавке, согнулась в три погибели, лицо спрятала в ладони. Мне показалось, что плачет, но густые темные волосы падают на лицо, плечи вроде бы вздрогнули пару раз, то ли плачет, то ли тяжело вздыхает.
Я мучительно раздумывал, что же делать, как вдруг она встала и, подойдя к стене напротив, начала там что-то царапать. Присмотревшись, я заметил пять едва заметных черточек. Пока она пыталась провести шестую, ногти уже все стерты, это же сколько она здесь, пока отчаявшийся Бойко решился позвонить мне, я торопливо выдвинул лицо из стены ровно настолько, чтобы губы могли двигаться, сказал громким шепотом:
– Не оборачивайся!.. Только не оборачивайся!.. Там стой и слушай…
Она дернулась, едва-едва не обернулась, я уже пугливо отпрянул, но девчонка удержалась, только замерла вся, я видел, как трепещет всем телом, снова вздрогнула, когда я сказал:
– Сюда уже едет твой отец со спецназом. Ты не должна подходить к двери ни в коем случае!.. Перепрятать тебя не удастся, не бойся. Помощь уже идет. А сейчас, когда я скажу тебе «можно», ты медленно повернешься и снова ляжешь на лавку. Лицом к стене! И даже не вздумай подниматься, если будут стучать в дверь… А стучать будут яростно. Можно!
Я быстро отдернул голову, девушка медленно повернулась, ее огромные глаза в изумлении и страхе обшаривали камеру. Ничего, решил я про себя, длинноногий такой подросток, уже с сиськами, лет не больше четырнадцати, а то и тринадцать, волосы длинные, даже удивительно, что не обрезала, все обрезают, дуры. Наверное, родители строгие.
Она медленно пересекла камеру и послушно легла лицом к стене. Я поднялся выше и видел, как вздрагивают длинные черные ресницы от усилий держать глаза плотно закрытыми.
Из двери я выдвинулся чуть выше петель, осторожно вложил, стараясь не звякнуть, ломик в петли, колеблясь, не предупредить ли еще раз, но решил рискнуть: у олигарха дочка должна быть натасканной на разные случаи.
Снова оказавшись в гараже, я быстро набрал номер Бойко. Он ответил почти сразу же, как только прозвучал сигнал:
– Алло!.. Я вас слушаю!
– Это хорошо, – сказал я, – слушайте. Ваша дочь в подвале особняка господина Прибалтова. Ниточки ведут от Лисовского, он тоже работает в вашей фирме…
– Вы… уверены? А где этот особняк?
– Записывайте адрес, – сказал я. Быстро продиктовал и почти видел, как он тут же отдает приказания своим телохранителям, охране, а те разбегаются за добавочными силами, шустрые, как огромные мыши. – В особняке пока хозяина нет, зато пятеро довольно крутых парней. Трое из них вооружены… огнестрельным, понятно.
Он выкрикнул:
– А девочка? Что с нею?
– Заперлась в подвале, – сказал я. – Там толстая железная дверь, придется ее выламывать. Ну разве что убедите ее вытащить засов…
Он переспросил с торопливым изумлением:
– Засов? Там есть засов?
– Да, – ответил я. – Вот такие там непредусмотрительные люди.
Я слышал шум, голоса, даже донеслось взревывание мощного мотора. Он крикнул торопливо:
– Мы выезжаем!.. Можно с вами держать связь?
– Можно, – ответил я устало. – Только я некоторое время буду вне зоны приема… Ну, вы понимаете, есть такие зоны…
– Да-да, – сказал он еще торопливее. – Я позволю себе такое только в случае самой крайней необходимости!
Дома я долго отогревался в ванне с горячей водой, настолько горячей, что мама пришла бы в ужас, но у меня стучали зубы от холода, я глотал приготовленный ацетил-L-карнитин и ацефен, запивал энерджайзерами, растирался жесткой щеткой и все добавлял горячей воды.
Наконец дрожь ушла, я долго лежал обессиленный, чувствуя, как тепло вытесняет из застывших мышц холод. Дико захотелось есть, я заставил себя выбраться из ванны и, шлепая босыми ступнями по кафельному полу, пробежал на кухню, ухватил банку с сахаром и бегом вернулся в ванную.
Снова начала бить дрожь, я добавил горячей воды, ел сахар, снова терся щеткой, пока тепло не вошло в тело окончательно, а я откинулся обессиленный, но уже набирающий силы.
Значит, если у нормального организма существует, по Павлову, предохранительное торможение, это когда организм задолго до настоящей усталости начинает жаловаться, что уже изнемог, надо полежать, то у моего апгрейденного этого чувства еще нет, на его выработку потребуется много поколений. Выходит, если сам не буду следить, то могу вот так и надорваться. Тем более что отдача приходит не сразу, а немного погодя.
В ванне я лежал почти два часа, пока не разогрелся так, что едва вылез. Сердце стучит, как у мыши, весь как свежесваренный рак, аппетит играет, даже не аппетит, а откровенный голод. Сунулся в холодильник, опустошил там почти все, запоминая, что съел, а затем уже с отвисшим пузом торопливо пошел в ближайший продуктовый магазин, купил там, иначе мама встревожится от такой прожорливости.
Мама, вернувшись с работы, застала меня над картой города.
– Все работаешь? – сказала она с одобрением и сочувствием.
– Да вот маршруты составляю, – пояснил я. – Самые короткие пути… Чтоб сразу два-три заказа по одной ветке. А лучше – четыре.
– Так ты ж больше не посыльный, – напомнила она.
Я победоносно усмехнулся:
– Другим составляю! А то кружными путями ездят, олухи.
Она кивнула, мне стало неловко, с такой любовью смотрит на меня, такое брехло.
– Да, ты наездился, уже знаешь, как и что…
– Знаю, мама.
– Составляй, составляй. О других тоже надо заботиться.
– Дык это в интересах фирмы!
– И просто так надо заботиться, – сказала она нравоучительно.
– Да, мама, – ответил я покорно, все-таки сын учительницы, а наши матери самые занудные, – конечно, мама.
– Ты у меня хороший…
Она поставила на плиту кастрюльку с водой, я обещал вовремя засыпать макароны, ушла в душевую, а я провел вокруг своего дома три расширяющихся круга: зеленый, оранжевый, красный. Зеленый – внутри этого круга чувствую себя прекрасно, оранжевый – устаю, а красный – это предел для меня, как вот этот особнячок. Дальше – смертельно опасно.
Конечно, все приблизительно: по прямой трубе из металла я могу проскользнуть намного дальше, но в целом ареал я очертил верно.
Глава 8
Поздно вечером раздался звонок. Я сразу узнал голос Бойко, уже повеселевший, напористый, исполненный силы.
– Господин… Виталий?.. Вы можете говорить?
– Да, – ответил я и лег поудобнее, готовый слушать благодарности.
– Мы с женой бесконечно признательны вам. Я, конечно, не сказал ей, кто помог, намекнул на могущественные структуры, у которых весь мир под колпаком, но она видела, как я счастлив, и велела передать, что все-все, чем можем хоть когда-то и хоть в чем-то оказаться полезными…
Я отмахнулся, будто он видит мой исполненный барскости жест.
– Ерунда, пустяки. Уверяю вас, это было легко.
– Вы спасли мою дочь, – сказал он другим голосом. – Я собрал наличными миллион долларов… как я полагаю, вы предпочтете наличными?.. И готов передать вам в любой момент, который вы назовете. И там, где вы скажете. Если хотите, привезем в вашу фирму…
– Нет-нет, – сказал я поспешно, – в фирме не все знают обо мне. Точнее, никто не знает, чтобы яснее. Эта фирма, как вы догадываетесь, тоже в некотором смысле прикрытие. Потому… деньги… да что деньги?.. Не все меряется деньгами. Оставьте их, пригодятся. У меня хватает на мои скромные нужды. В некоторых случаях большие деньги только привлекают внимание.
Он сказал озадаченно:
– Но как-то же я должен отблагодарить?
Я ответил весело:
– Благодарят чаевыми лифтеров, официантов, барменов… Представьте себе, что один джентльмен оказал услугу другому джентльмену. Не станете же давать ему на чай? А миллион или миллиард – это все равно чаевые. Потому давайте забудем про деньги. Но если вдруг наступит день, когда ваша помощь понадобится мне…