Полковником был бесцветный. Он картинно стряхнул пылинку с лацкана пиджака и спросил:
– Скажите, Брусилов, как Вы намерены распорядиться Вашей способностью производить человекокопирующие сибры?
Ах вот оно что! Мне выдали щедрый аванс и ждут теперь ответных уступок. Ну, что ж, ждите. Я отчеканил:
– Намерен распорядиться точно так же, как распоряжался до сих пор.
Сибр не будет человекокопирующим.
– Вы хотите сказать, – уточнил бесцветный, – что никогда, даже с личных целях и при исключительных обстоятельствах не станете пользоваться этой своей способностью?
– Да, – ответил я.
– Не верю, – сказал он. – Никаких оснований нет, чтобы верить.
– Никаких, – поддержал академик-психолог, – человек не способен удерживаться от соблазна сколь угодно долго.
– А я не человек, – съязвил я.
Психолог только рукой махнул, а Папа Монзано заметил:
– Между прочим, это серьезный аргумент.
– Да нет же! – чуть не закричал я. – Как Вы не понимаете? Я просто не могу иначе. Человекокопирующий сибр – это же конец света.
– Полноте, – улыбнулся бесцветный, – а разве Вы не допускаете, что при соблюдении строжайшего контроля человекокопирующий сибр можно использовать во благо?
– А как Вы представляете себе строжайший контроль?
– Абсолютная монополия специальной службы на применение… Давайте введем аббревиатуру – ЧКС.
– Но специальная служба – это тоже люди, – сказал я.
– Категорическое запрещение использования ЧКС в личных целях для всех без исключения, – продолжал формулировать бесцветный.
– Под страхом смерти? – спросил я.
– Под страхом смерти, – сказал он. – Других страхов, насколько я понимаю, Вы человечеству не оставляете.
– Страх бессмертия, – проговорил Угрюмый тихо, но так, что все услышали.
И я подумал: «А он, однако, себе позволяет! Похоже, что ему просто наплевать на любое начальство».
– Простите, товарищи, – встрянул краснолицый генерал, – а кто отменял страх лишения свободы? И я уже не говорю о возможности возврата к наказаниям телесным.
Юрист поморщился, а психолог стал перечислять:
– Как то: отрезание ушей, вырывание ноздрей, ногтей, языка, отрубание рук…
– Я попросил бы, – прервал его Папа Монзано, – ближе к делу.
– Никаких тюрем, – сказал бесцветный. – За применение ЧКС – только смертная казнь.
– Хорошо, – сказал я. – Человек скопировал сам себя. Кого казнить?
– Обоих, – решительно ответил краснолицый.
А бесцветный улыбнулся:
– Хороший вопрос. Честно говоря, было бы неплохо оставить в живых копию.
– А различить Вы их сумеете? – поинтересовался я.
– А вот это вопрос к Вам. Ваш Альтер знает, что он Альтер?
– Знает, но может и не сказать.
– Это сегодня не проблема, – бесцветный не хвастался, просто сообщал факт.
– Отлично, – сказал я, – но это еще не все. Что, если скопировать человека во время сна?
– Разрешите мне, – попросил Угрюмый. – Есть мнение, что во время копирования спящего, копия проснется или, во всяком случае, воспримет свое появление на свет в форме сновидения. А вот если человек будет в состоянии анабиоза, тогда, я думаю, даже теоретически не будет разницы между оригиналом и копией. С изобретением покойного ныне Станского («Зачем он это подчеркивает?» – подумал я) мы не можем не принимать во внимание и такой вариант.
– Я же говорю, казнить обоих, – упрямо повторил краснолицый.
– Слишком много крови, – сказал вдруг Папа Монзано, и я искренне удивился такой его реплике.
– Если хотите знать мое мнение, – заявил юрист, – я категорически против ЧКС. Мы еще можем с грехом пополам разработать уголовный кодекс для бессмертных, но в мире, где будет неограниченное число идентичных личностей, любой уголовный кодекс можно бросить в воронку питания.
– О неограниченном числе никто пока еще не говорит, – проворчал бесцветный.
– А придется, – поддел его психолог.
– Напрасно Вы так считаете, – не сдавался бесцветный, – ведь суровый закон искореняет, в сущности, любые преступления.
– Не любые, – возразил юрист. – И не всегда.
А Папа Монзано повторил задумчиво:
– Слишком много крови.
– Товарищ генерал-лейтенант, – обратился к нему краснолицый, – но ведь товарищ полковник говорил о какой-то пользе…
– Да, – с готовностью откликнулся бесцветный, – польза будет.
– Потрудитесь объяснить, какая, – в голосе психолога отчетливо слышались нотки яда.
– Пожалуйста. Практическое бессмертие личности. Сохранение гениев сегодняшнего дня для будущих поколений. Возможность успеть за несколько жизней то, чего не успел за одну. Дальше: фактическое воскрешение погибших при несчастных случаях. При условии сокрытия факта смерти от родственников вместо смерти будем иметь просто частичную амнезию. Разве это не гуманно?
– Это страшно, – сказал психолог. – Это девальвация личности.
Но бесцветный пропустил реплику мимо ушей.
– Думаю, что есть и другие положительные аспекты.
– Резонно, – заметил Папа Монзано. – Никогда не следует пренебрегать дополнительными возможностями.
– Да не удастся нам удержать ЧКС под контролем! – психолог был в панике. – Как Вы понимаете?
– И я тоже против, – упорствовал юрист, – я в любом случае против.
– А вам не кажется, товарищи, – встрянул краснолицый, – что мы делим шкуру неубитого медведя?
– Неубиваемого медведя, – изящно подправил я, – бессмертного медведя. Я дарю ему вечную жизнь.
Все улыбнулись. Кроме бесцветного. Я видел, что он не верит мне ни на йоту.
– Да, – сказал он, – но время от времени Вы будете охотиться на этого вечного медведя и тайком от всех снимать шкуру. Это же ясно, как дважды два. Так может, Вы разрешите нам хотя бы постричь разок этого зверя, принципиальный Вы наш?
– То есть? – не понял я.
– То есть, на время под Вашим неусыпным контролем предоставьте нам ЧКС для исследования. Неужели Вы не понимаете, как это важно для науки?
– Нет, – сказал я. – Это невозможно.
Я не хотел с ним спорить. Я боялся спорить с ним. Они могли переубедить меня, а этого нельзя было допустить. И я добавил очень резко:
– Других вопросов ко мне нету?
– Идите, Брусилов, – произнес Папа Монзано совсем сонным голосом, и я вдруг увидел, какой он сделался усталый и больной за эти два месяца.
Уперев локти в стол, он сжимал ладонями голову, словно боялся, что она лопнет, и уже выходя за дверь, я услышал, как он говорит кому-то:
– И зачем я бросил курить? Не пойму…
Да, безусловно, это был еще один великий день, но будничная обстановка директорского кабинета и яростные нападки полковника в штатском как-то совершенно выбили меня из колеи. И только, когда я ввалился в свой номер, и уже целый час не находившие себе места Альтер, Ленка и Алена повернулись ко мне в безмолвном вопросе, до меня наконец дошло.
– Ребятишки, – выдохнул я, – монстрики мои! Мы победили. Мир спасен.
Послесловие автора к первому изданию
Мир не был спасен в одночасье. Биография катаклизма не завершилась в тот день, когда Всесоюзный центр сибрологии дал добро на повсеместное распространение сибров. Но все, что началось вслед за этим, стало всеобщим достоянием, и мое скромное перо едва ли может соперничать с описанием, которые уже дали и, несомненно, еще дадут профессионалы. А лежащая перед тобой книга, читатель – это исповедь человека, стоящего у истоков Великого Катаклизма, это репортаж, это дневник, пусть ни день в день, но по горячим следам.
И теперь, когда у меня совсем другой статус, другая жизнь, другие заботы, другие взгляды на многое, я, разумеется, все написал бы иначе. Но стоит ли?
Да, мы многого не успели сделать в те счастливые дни. И многое сделали неправильно. Да, мы многого не успели понять. И многое интерпретировали не так. Но главный свой выбор мы сделали верно. Я говорю это теперь и буду повторять впредь. Потому что одно в моей жизни останется неизменным всегда – мое отношение к сибру.
Сибр спас человечество от гибели. И потому я не стыжусь этого слегка ребячливого, очень высокопарного, придуманного мною в порыве экзальтации названия – «Спасенный мир».
Нет, я не претендую на роль Спасителя. Я даже не называю себя гениальным изобретателем. Я избран по воле случая, я лишь один из многих, кто желал счастья всем людям и представлял себе более или менее правильно, в чем именно они нуждаются. Я избран по воле случая, но я избран. И с этим уже нельзя не считаться.
Операция по спасению человечества началась. Началась успешно. Но она далеко не закончена. Она продолжается. И ответственность за ее проведение по-прежнему лежит на мне. На мне одном. А одному всегда трудно. И я обращаюсь за помощью к вам, люди планеты. Вы прочитали эту книгу, вы теперь лучше понимаете меня и, быть может, сумеете разделить со мной часть моей ответственности. О наших с вами судьбах мы начнем думать вместе, и мир от этого будет становиться все счастливее и счастливее.
Предисловие автора к пятому изданию
Всякому, кто открыл эту книгу, я советовал бы тут же закрыть ее и швырнуть в ближайшую воронку питания. Конечно, я понимаю, что такое вступление является для читателей лучшей приманкой, но не спеши, читатель, поддаться дешевой рекламе, тебя ждет разочарование под этой обложкой. Так что лучше спроси у своих родителей, стоит ли читать мою книгу, и если скажут «да», смело называй их дураками.
Будь моя воля, я уничтожил бы все экземпляры этой жалкой книжонки, но мне не под силу такое, и потому я просто предупреждаю: пятое издание «Спасенного мира» (Какое нелепое название, читатель!
Подумай сам, разве мир можно спасти?) организовано мною лишь для того, чтобы эту глупую книгу никогда больше не читали.
Послесловие автора к пятому изданию
Очень жаль, читатель, что ты все-таки прочел эту книгу. Постарайся теперь забыть ее. И слава тебе, если ты просто заглянул в конец, потому что привык так делать. В этом случае одумайся, пока не поздно, и забрось мое произведение в первый попавшийся утилизатор.
Послесловие автора к четырнадцатому изданию
Дорогой читатель, в тринадцатом издании моей книги объем предисловий и послесловий, сделанных мною, Конрадом, Якуниным, Кротовым, Петрикссоном, Угрюмовым, другими видными политиками и сибрологами был сопоставим с объемом основного текста. Этими наслоениями книга обрастала зачастую вопреки моей воле. Что поделать, если многие, да и сам я на каких-то этапах жизни, придавали слишком большое значение моей «Биографии катаклизма».
Сегодня я не склонен относиться столь серьезно к этому в общем-то любопытному, но представляющему в основном исторический интерес документу. «Спасенный мир» – это не шедевр мировой литературы и не «новая библия», как назвали его оранжисты. «Спасенный мир» – всего лишь биография катаклизма.
Я приветствую инициативу очередного переиздания моей книги, но настаиваю на повторной публикации (теперь и в дальнейшем) лишь четырех собственных дополнений к тексту, включая это маленькое послесловие.
Часть третья
Коммунизм из помойного ведерка
Чтоб вы жили в эпоху перемен!
(Древнее китайское проклятие)1
Книг было несколько, и всех по три экземпляра, так что пока Женька, начавший позже, дочитал «Биографию катаклизма», Черный со Станским принялись за изучение других материалов, предложенных Кротовым. Впрочем, Эдик то и дело вновь раскрывал брусиловское сочинение, перечитывал какие-то места и бормотал себе под нос что-нибудь вроде: «Вот уж действительно спасенный мир!» или «А наш студентик-то маньяк!», и поднявшись, ходил по комнате, и мотал головой, и фыркал, словно это была бредовая диссертация, принесенная ему на рецензию.
А Черный сказал:
– «Катехизис» лучше почитай. Толковая вещица.
Из книги «Катехизис сеймерного мира»На вопросы директора Всемирного института сибрологии доктора Сиднея Конрада отвечают:
– Виктор Брусилов,
– председатель партии зеленых Кнут Петрикссон,
– заместитель директора ВИС доктор Хао Цзы-вэн,
– директор Всемирного института геометродинамики доктор Джиованни Пинелли,
– член ученого совета Всемирного института геронтологии академик Иван Угрюмов,
– лидер фракции черно-зеленых в партии Петрикссона Игнатий Кротов,
– председатель партии оранжистов, директор Антарктического института оранжелогии Питер Уайтстоун,
– верховный жрец единой брусилианской церкви преподобный Тимур Сингх.
Комментирует ответы Сидней Конрад.
Вопрос. Что такое Апельсин? Какова цель его появления?
Брусилов. Апельсин – представитель некой сверхцивилизации, образ жизни и мышления которой в корне отличен от нашего. Единственное, что нас объединяет – это разум. Отсюда и цель Апельсина: обнаружив, что на нашей планете разум находится в опасности, Апельсин появился, чтобы спасти его.
Петрикссон. Апельсин – представитель чуждой нам цивилизации, находящейся на более высоком уровне развития. Взаимовыгодный контакт с такой цивилизацией невозможен. Более того, невозможно даже взаимопонимание. Поэтому бессмысленно рассуждать о целях Апельсина. Каковы бы ни были эти цели, они не имеют и не могут иметь ничего общего с целями человечества. И потому мы должны считать Апельсин враждебным человеку.
Хао Цзы-вэн. Апельсин – не представитель, а только зонд сверхцивилизации, универсальный исследовательский автомат, сложно запрограммированный наблюдатель. Его единственная цель – изучение нашей цивилизации.
Пинелли. Апельсин связан с понятием разум не более, чем всякое другое небесное тело. Сгусток оранжита – это гигантская информационная емкость естественного происхождения. Очевидно, во Вселенной существует закон притяжения информации. Когда объем информации, накопленной на нашей планете, достиг определенной величины, эта информация автоматически, самопроизвольно притянула к себе Апельсин. Несерьезно в такой ситуации говорить о цели «пришельца» – мы с вами просто наблюдаем проявление очередного физического закона нашего мира.
Угрюмов. Апельсин – гость не из нашей Вселенной, так как химия его принципиально отличается от известной нам. Цель его – безусловно, контакт между мирами.
Кротов. Апельсин – оружие сверхцивилизации, бомба замедленного действия. Цель – уничтожение человечества.
Уайтстоун. Апельсин – посланец галактического союза цивилизаций, и цель его – включение Земли в этот союз путем постоянного превращения людей в Апельсины.