– Ладно, будем считать, что в самом деле Бородино. Пошли.
Они вошли, Ростик, как старший по должности, приготовился докладывать, но перед Достальским стоял навытяжку весьма молодцеватый и какой-то очень уж негрязный, в превосходной теплой куртке, с летным шлемом в руке паренек. Даже со спины его светло-русые кудри доходили чуть не до воротника.
– …замечаний и нарушений в пути следования не было. ЧП не произошло. Командир отряда Бахметьев.
– Бялый, о чем это он? – спросил в четверть голоса Ким ближнего к себе летуна, крайнего справа в немалом строю растянувшихся позади Бахметьева ребят.
– Командир… – обрадовался Бялый, но тут же посерьезнел: – Докладывает, что бочки в количестве 15 штук подлетели.
Так и не придумали единственного названия для гравилетов, подумал Ростик. Но, видимо, Ким слишком уж громко спросил или Бялый громко ответил, но Достальский тут же встрепенулся.
– Кто там? А, Гринев… Проходи. Мне доложили, но я не сразу поверил, что ты тут, как всегда, с особым заданием. Думал, ты где-то на юге… Рад, что вместе будем.
Ростик строевым шагом вышел к капитану, вытянулся рядом с Бахметьевым, доложил по форме. И как он ни старался, но рапорт его прозвучал куда менее уставно, чем у бравого летчика с легкими, светлыми волосами. Достальский тем не менее выслушал доклад совершенно серьезно, без смеха в глазах, отдал честь.
– Вольно, Гринев. – И почти тут же перешел к делу. – Говоришь, с тобой Ким? Ким, старый летун, выходи пред начальство!
Ким вышел, постоял с таким видом, что вот-вот брякнет что-нибудь вроде «здрасте», потом снял шлем. Докладывать он, разумеется, ничего не стал. Но Достальский на это отреагировал правильно:
– М-да, со строевой у тебя всегда было не очень. Ничего, врага одолеем, я тобой сам займусь. – И вполне добродушно улыбнулся. Подошел к Ростику, хлопнул по плечу, потом к Киму, чуть не обнял. А потом увидел и Антона. Вот его облапил так, что даже доспехи заскрежетали. Оказалось, они не виделись чуть не со времен обороны завода.
Вернувшись за свой составленный из бумагоделательных досок стол, Достальский еще раз осмотрел троих новоприбывших. Огласил итог наблюдений:
– Вот теперь у меня душа спокойна. Повоюем, как в прежние времена. – Постоял, опустив голову, рассматривая самодельную карту, лежащую на столе, видимо, собираясь с мыслями. И собрался: – Принимай, Ким, командование над летунами. Их целых пятнадцать, с тобой шестнадцать будет. И кроме того…
Договорить он не успел. Бахметьев вдруг подал голос. Ростик повернулся к нему, и лишь тогда понял, что это никакой не парень, а просто очень здоровая, сильная и уверенная в себе девица. Лишь лицо ее выдавало, помимо волос, – тонкое, с очень нежной кожей, с белыми висками и чересчур спелыми, как раньше говорили, губами.
Это же надо, удивился про себя Ростик. И ростом – всего на пяток сантиметров ниже меня, и плечами…
– Товарищ командир, – заявила Бахметьева, – Председатель приказал именно мне возглавить отряд.
Договорить она, разумеется, не успела.
– А мне Председатель приказал отразить нашествие пернатых. И дал для этого все полномочия, которые необходимы. Все – понимаешь? Так что, если не хочешь, чтобы я тебя прямо тут за неподчинение приказу арестовал, сдай командование тому, кто этого больше заслуживает. Хотя бы в силу опыта.
Достальский походил по палатке туда-сюда, шага три влево, столько же вправо. Он был зол. И напряжен сверх меры, только раньше это было не очень-то заметно. Зато сейчас стало очевидно.
– Есть, – не стала больше спорить Бахметьева. Хорошо, что хоть свой шлем натянула на голову, когда бросила ладонь к виску.
– Вот так-то. Ступайте в строй. – Достальский повернулся к Киму, обозначая, что недоволен бывшим командиром отряда.
Или командиршей, подумал Рост. Но тут же забыл свою мысль. Поворачиваясь через левое плечо, девица обдала его таким взглядом яростных, светлых, словно из оникса вырезанных глаз, что Ростик только диву дался. Между тем капитан излагал:
– Думаю, тебе следует разбить пятнадцать машин на три пятерки, и командование одной из них поручить вот этой… Виноват… Поручить младшему лейтенанту Бахметьевой. – Подойдя поближе к летуну, подождав, пока девица станет среди других командиров летающих лодок, Достальский добавил, приблизив голову к плечу Кима, понизив голос так, что только сам Ким да Ростик могли его слышать. – Она ничего, на последних учениях всех мужиков за пояс заткнула. Но характер…
– Сделаю, – согласился Ким. Подумал и добавил: – Тогда же прошу утвердить командиром второй пятерки Бялого. А третьей… – Ким быстро, чуть прищурившись, осмотрел ряд летунов. Ни на ком его взгляд не остановился. – Да, так и сделаем – третью пятерку я заберу, так сказать, под свое крылышко.
– Утверждаю. Ну, летуны, идите пока, снаряжайтесь. Будет у нас с вами еще одно дельце, но после.
Пилоты вышли. Остались только Ростик, Антон, да в углу палатки вдруг из полутьмы вышел Каменщик. Ростик, почувствовав себя спокойнее, поздоровался с ним взглядом, но завести разговор не успел. Потому что Достальский торопился изо всех сил и думал только о деле.
– Теперь вот что, товарищи офицеры. Кстати, Антон, ты все еще лейтенант? Пора тебе старшего присваивать, а? Гринев, как думаешь, он достоин?
– По мне, он и капитаном потянет.
– А что сам думаешь, Антон?
Антон чуть замедленно, неумело улыбнулся. Потом посерьезнел и очень негромко, но уверенно, как всегда, ответил:
– Я думаю, что это все какие-то ненастоящие чины. По-настоящему я только старший сержант, как в армии на Земле дослужился.
– Это ты брось. – Достальский нахмурился. – Ладно, теперь о деле. Как думаешь, Гринев, утром они пойдут?
– Непременно.
И Ростик рассказал все, что они видели сверху, что удалось разведать. Сделав особенный упор на сопротивлении, которое устроила пернатым охрана холма, и на том, что теперь к регулярным бегимлеси подходит подкрепление.
– Не знаю, не знаю. Сопротивление всего одного солдатика, пусть даже и такого геройского, как эта Курицына… Кстати, я ее помню, действительно девица была… Если бы не война, подумал бы, что немного не в себе, уж очень инициативная, хотя и толковая, – задумчиво ответил Достальский. Переводя взгляд на свою карту, заговорил о другом: – Значит, говоришь, хотят всей дурной силой на наш Бумажный холм вторгнуться. Ну что же, милости просим и даже спасибо не забудем сказать, по-своему, разумеется, по-русски… И за то, что устраивают правильное полевое сражение, и особенно за то, что потеряли время, дали подвести резервы. Ты представляешь, если бы эта тьма пернатых нас на марше застала? А застала бы непременно, если бы вчера продолжила наступление, а не отошла за речку… Да еще без прикрытия с воздуха.
Все помолчали, представляя, что было бы, но никто свои идеи вслух не высказал. Да и не стоило чересчур останавливаться на том, чего не произошло. Достальский продолжил:
– К утру, если Председатель меня не обманул, много что еще может произойти. Но об этом после. А пока – расстановка такая. У меня за палаткой стоит более сорока латников, самые элитные вояки, какие только есть. Отбирайте по шесть человек, лучше, если это будут проверенные ребята. Сделаете из них ротных с заместителями и каждому придайте по сотне орлов из тех, что я привел. Учтите, взводные в этой колонне, как правило, уже есть, так что взвод не ломать, они уверенней воевать будут, если спелись. А если не спелись… Все равно, до завтра ничего сделать уже не успеем, придется так драться, как получается. – Он взял в тонкие, грязноватые пальцы двойной красно-синий карандаш и провел два синих полукружия от холма на запад, замкнув их метрах в тридцати от той точки, где, по представлению Ростика, находилась площадка для машин. И продолжил объяснение: – Диспозиция будет такая – занимаем круговую оборону, другой возможности выстоять против противника, имеющего такой перевес, у нас нет. Роты расставите метрах в ста, самое дальнее, от вот этих стенок. – Его карандаш указал на строения, венчающие холм. – По фронту отведете не более восьмидесяти метров на роту. Думаю, должно получиться… Гринев – ты справа, то есть займешь северное полукружие. Антон, станешь слева, на юге. И окапываться, окапываться, чтобы к утру все было готово. Вопросы?
– А ты где будешь, капитан? – спросил Антон.
– Я-то? Я с двумя сотнями остальных займу верхушку холма. Что-то мне подсказывает, что пернатые – ребята примитивные, попробуют ударить строго вверх, где я… буду делать то же, что и вы. Только с учетом резервов, связи и общего командования боем. – Он почти весело осмотрел своих подчиненных. – Будем выстраивать бой по всем правилам. И победим, непременно победим. За нами же… никого больше нет, кроме города, разумеется.
– А если они просто возьмут нас в осаду, а десятой частью сил, скажем, продолжат марш на Боловск? – спросил Ростик.
– Знаешь, Рост, – капитан Достальский обратился к Ростику по имени, такого раньше не бывало, – хотели бы рвануть вперед, давно бы рванули. Так нет же, они вздумали нас тут зарыть, ну а мы… Мы со свойственным нам прямодушием посопротивляемся.
Снова помолчали, промеряли глазами карту. Она была самодельная, но почему-то внушала доверие. По ней можно было, вероятно, и расстояния правильно определять, и угловые замеры… В общем, хорошая карта, такая бы и мне не помешала, решил Рост. Будет время, может быть, скопирую. Хотя вряд ли, как раз времени уже не будет.
Словно прочитав его мысли, это подтвердил и капитан.
– Кстати, Рост, ты свою роту организуй, расставь на местности, но учти – даю тебе на это два часа, не больше. А потом вали ко мне. У меня к тебе еще дело будет.
– Капитан, – покрутил головой Ростик, – если я еще чем-нибудь займусь, солдаты, пожалуй, спать улягутся.
– Для такого дела я даю тебе… – Он обернулся. – Вот тебе зам по батальону. Степан Лукич Горячев, прошу любить и жаловать. Во время войны был гвардейским комбатом.
Ростик встретил взгляд Каменщика, улыбнулся.
– А я думал, вы – каменщик.
– Так вы знакомы? – удивился Достальский, а впрочем, не очень. Народу в городе осталось настолько мало, поэтому каждый всех хоть когда-нибудь, но видел. Случай с Бахметьевой, которую не знал ни Ростик, ни Ким, был каким-то из ряда вон.
– Сначала был комбатом, потом стал каменщиком. Меня ведь в сорок пятом с фронта прямым этапом в лагерь… Там, спасибо партии, эту специальность и приобрел.
Так, теперь Ростику, пожалуй, стало чуть более понятно, откуда у этого человека такой авторитет и сила. Ну, то есть, разумеется, не из лагеря, хотя и там, вероятно, можно было кое-чему научиться, но главное – с войны, с привычки принимать на себя ответственность, с умения и желания делать дело, а не балаболить. Он настолько поверил в свой вывод, что, не задумываясь, вдруг спросил:
– А за что?
– За что, за что… – ворчливо отозвался его новый зам по батальону. – Что-то я там с лагерниками напутал, которых мы на их территории освобождали. Не тех отпустил или, наоборот, кого-то прижал не вовремя. Я и сам не понял.
Ох, хитрил он, но в таком деле каждый может хитрить.
– Ладно, не хочешь говорить – твое дело, – отозвался Достальский. Оказывается, его тоже интересовали эти проблемы. – Ты теперь – реабилитированный, так что иди помощником к Гриневу.
– И пойду, – как-то очень не по-военному отозвался Горячев.
Ростик присмотрелся и вдруг понял, что и в самом деле – пойдет. И что не так уж он стар, не намного больше пятидесяти.
Для Достальского этого было и вовсе достаточно.
– Вот и ладушки. Вперед, комбаты. Антон, извини, что тебе зама не нашел, народу, понимаешь, маловато.
Но это Ростик слышал уже краем уха. Он торопился организовать батальон, выстроить бой, как сказал Достальский. Со своей стороны, разумеется.
Для начала он построил латников. Каково же было его удивление, когда в ряду, освещенном пятью факелами, воткнутыми перед строем, он нашел Тельняшку, которого заприметил еще по бою с губисками, да еще с Ванькой, который всегда сначала отвечал «нет», но потом делал как надо.
Вызвал из строя к себе Тельняшку, оказался он старшина второй статьи Иванов. Имя, правда, Иванов почему-то не сообщил, но завороженный фамилией, на которой, по Константину Симонову, держалась вся Россия, Ростик на дальнейшем и не настаивал.
Во вторую роту он неожиданно для себя определил командиром тоже старого знакомого – того белобрысого паренька, которого в свое время послал обезвредить пост губисков у парка «Металлист» и на которого потом оставил стадион с летающими лодками, с чем парень, кажется, справился.
Его фамилия оказалась Катериничев, а в свои замы он предложил, серьезно глядя в глаза Ростику, своего старшего брата, которого представил только по имени – Семеном. Брат так брат, решил Ростик, ничего в этом плохого не будет, а может, будет все отлично. К тому же они были похожи как две капли, и потому взаимодействие у них должно было получаться на телепатическом уровне.
А вот третьего ротного Ростик, как и Ким в свое время, найти не мог. Он и ходил вдоль шеренги, и вглядывался в ребят… Уже было отчаялся, как вдруг невесть откуда вынырнувший Горячев посоветовал очень черного паренька. Рекомендация была красноречива:
– Возьми, командир, не пожалеешь.
Ростик не стал упрямиться, внимательней посмотрел на кандидата. – Как зовут?
– Ефрейтор Жуков, – очень спокойно, даже вальяжно ответил паренек.
Что-то в нем было от Цыгана из «Неуловимых», а потому он мог и подойди. Вот только… Взгляд у него был уж слишком горячим и в то же время по-цыгански уклончивым. Ростик еще раз прикинул, и получалось, что новый командир роты может оказаться невыдержанным. Но в таких ситуациях всегда существовал выход. Он повернулся к Каменщику, вернее, к Лукичу, как теперь следовало привыкать, и вполне по-начальственному объяснил:
– Под твою ответственность.
– Есть, – ответил Лукич и тем подчеркнул обычаи дисциплины, которые стали между ними складываться.
Потом Рост из общего ряда пришедших с Достальским солдат, которых Антон к тому времени уже построил по взводам, набирал себе полные роты. Представлял ротных, расставлял сами роты на местности, шагами определяя расстояния, и лишь часа через три вместо предписанных двух наконец решил, что теперь Лукич и сам может погонять ребят, чтобы они к утру действительно подготовились. После этого он снова отправился на верхушку холма, в палатку к Достальскому.
Тот, несмотря на опоздание Ростика, был занят. У него находились два врача, что без труда читалось по хрестоматийным белым халатам, наброшенным поверх вполне офицерских гимнастерок.
Ростик постоял, послушал разговор, тем более что его никто не гнал. И оказалось, что из Боловска прибыли автобусы, оборудованные под передвижные лазареты, предназначенные для эвакуации раненых. Но не они вызвали разговор на повышенных тонах, а пришедший за автобусами «ЗиМ» с врачами. По этому поводу Достальский и высказывался:
– Вы бы еще на «Чайке» прикатили! Ваш «ЗиМ» жрет бензина, как самосвал, а толку от него…. Вы бы в нем хоть лекарства привезли, что ли?
– Это не простой «ЗиМ», – вдруг прервал капитана врач постарше. – А специальный, от «Скорой помощи».
Даже со спины Ростик вспомнил его. Это был большерукий врач, тот самый, который вылечил Любаню. Неожиданно Ростик вспомнил его фамилию – Чертанов. И еще он вспомнил, что о нем говорили и мама, и сама Любаня. Но вопреки своей известности среди медперсонала, да и среди тех, кто хоть раз попадал к нему в лапы, сейчас Чертанов выглядел спокойным и слегка сонным.
– В нем, если придется, можно и операции делать, – вдруг заговорил медик помоложе. – А остальные машины просто не «пошли». За ними же ухода не было.
Его Ростик тоже разок видел, в больнице, в тот самый день, когда расстреляли Борщагова. Он еще отказывался оперировать без анестезии.
– Вы, извините, не знаю вашей фамилии… – очень вежливо заговорил Достальский.
– Сопелов, – представился молодой хирург.
– Вы, когда старшие по званию говорят, не вмешивайтесь. Здесь не совсем больница, тут уже действуют условия армии, если позволите. – Подождав мгновение, пока его слова дойдут до медиков, капитан продолжил: – Товарищи врачи, я не против «ЗиМа», но меня смущает, что вы… например, бинтов привезли – на две перевязки не хватит. А у нас завтра ох какое сражение. И раненых будет…