Высокий голос звучал непривычно сухо; он сообщал, что случилось самое страшное: вышли из-под контроля и начали терять мощность генераторы дельта-поля. Антивещество в топливных контейнерах «Согдианы» изолировалось дельта-полем; это было новинкой, до сих пор везде использовали для этой цели электромагнитное поле. Причина аварии оставалась неясной, хотя пилот и высказал несколько предположений. Командир – он же и весь экипаж «Галилея» – лишь стискивал зубы: почему на «Согдиане» не пошел он? Привычка всегда выбирать слабейший корабль на этот раз обратилась против него; по ведь дельта-генераторы испытывались не раз и казались весьма надежными. Он еще увеличил скорость, хотя стрелки контроля безопасности уже колебались на красной черте.
Потом голос изменился, он произнес: «Слышу тебя, знаю – ты успеешь, успеешь. Я…» На этом передача оборвалась. Натренированная мысль подсказала, что защитная автоматика корабля, лишившись дельта-устройств, пыталась спасти машину, создавая в АВ-контейнерах электромагнитную изоляцию. Для того чтобы получить необходимую мощность, автоматы отключили все, без чего корабль мог жить, – в том числе и аппаратуру связи. Теперь «Согдиана» боролась молча.
Полученный с «Согдианы» ответ помог уточнить расстояние между кораблями. Оно оказалось даже несколько меньше расчетного; наступила пора начать торможение. Казалось противоестественным уменьшать скорость, когда все требовало сумасшедшего стремления вперед; но пилот «Галилея» знал, сколь многие погибли, мчась до последнего и развивая затем, на сверхсрочном торможении, запретные перегрузки. Он помнил трагические истории, когда спешившие на помощь корабли, вынесшись из глубины пространства, останавливались в намеченной точке, и терпевшие бедствие бросались в скафандрах и катерах под защиту бронированных бортов, стремясь скорее укрыться в надежных помещениях; по подоспевшие корабли оставались безучастными к попыткам людей проникнуть извне в намертво запертые входные камеры; и люди в пространстве сходили с ума, не зная, что великолепные машины несли мертвый, убитый собственной неосторожностью экипаж и открыть люки было некому.
Пилот «Галилея» знал пределы, установленные для машины и для него самого. Он заметил точку «Согдианы» на видеоэкранах точно в рассчитанный момент. До встречи оставались минуты. И тут капитан увидел, что темное тело звездолета внезапно превратилось в яркую звезду.
* * *– Вам случалось наблюдать аннигиляционный взрыв в пространстве? – спросил Старик. – Нет? Это невеселое зрелище, особенно если взрывается корабль, а на корабле летела… летел ваш друг. Это было нестерпимое белое сияние. Оно продолжалось всего лишь долю секунды, от чрезмерной нагрузки выключились предохранители видеоприемников. Но и за этот миг я успел ослепнуть.
Игорь кивнул. Он искал, что сказать. Похоже, глупо было бы выражать сочувствие по поводу истории, приключившейся бог знает сколько десятилетий тому назад.
– Да, – сказал Игорь наконец, – аннигиляционные взрывы – ужасная вещь.
Старик посмотрел на него, кажется, с жалостью. Во всяком случае, он вздохнул.
– Справедливо, – проговорил он после паузы. – «Согдиана» превратилась в излучение. Это был не первый случай взрыва корабля в пространстве, но единственный, когда человеку удалось наблюдать такой взрыв, а приборам – записать его. До сих пор причины взрывов оставались неизвестными: ведь и тогда уже не бывало случаев, чтобы механизмы отказывали.
В первый момент я даже не понял всего, чем это грозило. Слишком велико было горе. А ведь сумей я в тот миг рассуждать трезво, я сообразил бы, что этот случай перечеркивал все надежды на пригодность дельта-защиты АВ. Звездоплавание оказалось бы вновь отброшенным назад. Единственный выход был в том, чтобы обнаружить конкретную причину взрыва – причину постижимую, материальную, которую можно было бы проанализировать, понять и нейтрализовать. Но мне тогда, как вы понимаете, было не до поисков причин. Когда я раскрыл слезившиеся после вспышки глаза, видеоприемники успели включиться, но смотреть было уже не на что.
Игорь повел плечами, вдруг замерзнув.
– И тогда, – сказал Старик, – я увидел это.
Он перевел дыхание.
– Я увидел… Вы наблюдали, как летят журавли, – клином, не так ли? И я увидел на экранах клин. Собственно, я не увидел ничего. Заметил только, что вдруг исчезли некоторые звезды. Потом появились опять. Чем было вызвано это затмение, я не знал. Но, честное слово, мне почудилось, что само пространство в месте взрыва разорвалось на клочки и теперь медленно склеивалось. Мысль эта не показалась мне нелепой, она была как прикосновение к чему-то новому, неизвестному, таинственному. Знаете, бывает такое ощущение… Хотя вы, наверное, не поймете.
– Я знаю, – проговорил Игорь.
Подумав, Старик кивнул.
– Что же, не исключено. Вот и все, что мне тогда удалось заметить. Ни через видеоприемники, ни в инфракрасном диапазоне я не смог увидеть ничего, кроме этого кратковременного, почти мгновенного затмения некоторых звезд. Потом я снова запустил двигатели, обошел весь район катастрофы и, ничего не обнаружив, направился домой. И только там, обработав эту пленку, я рассмотрел Журавли.
Брови Игоря вздрогнули, это движение не ускользнуло от взгляда Старика.
– Нет, я не оговорился: Журавли, не Журавлей. Не будем продолжать дискуссию. Широкие черные полотнища – совершенно черные, они, очевидно, поглощали излучение, падавшее на них, и поэтому видеть их было нельзя: они ничего не отражали, ни кванта. Но на фоне звездного скопления можно было наблюдать их силуэты.
Абсолютно черными казались они и как бы двухмерными, словно совсем не обладали толщиной. Площадь каждого из них составляла десятки, а может быть и сотни, квадратных метров, даже тысячи; по этим кадрам расстояние до них определить не удалось, поэтому предположения об истинной величине Журавлей расходились на целый порядок, а то и два. И они летели клином; впрочем, может быть, конусом, но съемка не была стереоскопической.
Потом, сравнивая с этим фильмом записи, сделанные другими приборами, мы обнаружили следы, оставленные этим явлением на ленте записывающей приставки дельтавизора. Стало ясно, что Журавли все же испускают определенные кванты, а именно – дельта-кванты. Сравнивая обе записи – кино – и дельта-, мы пытались понять, что же представляют собой эти полотнища, застилавшие звезды. Несомненным казалось, что они движутся; но в мире нет неподвижных вещей, а установить величину скорости или вычислить орбиту нам не удалось.
Вот так мы впервые встретились с Черными Журавлями. Так их тогда назвал кто-то из Дальней разведки – за цвет и за клинообразный строй.
Старик умолк, наверное, еще раз переживая рассказанное. Игорь ждал, не решаясь нарушить это молчание: ему хотелось услышать еще что-нибудь, но он понимал, что теперь, когда Старик ушел в размышления, одного не к месту сказанного слова будет достаточно, чтобы разговор прервался надолго. Пауза затянулась.
– Да, вот это и была загадка, оставленная другом, – сказал наконец Старик. – Оставленная в назидание поучающим… – В его голосе неожиданно прозвучала ирония, которая на сей раз относилась, наверное, к его собственной, несколько непривычной словоохотливости, а может быть, просто служила средством, чтобы не расчувствоваться окончательно. – Загадка гибели, как говорилось когда-то. Было создано много гипотез, высказана масса предположений. Но показания дельтавизоров сделали бесспорным одно: именно они, Журавли, явились убийцами.
– Но ведь если они всего лишь явление природы…
– Да нет… Ну, я неточно выразился… Конечно, не они; убийцей в большинстве таких случаев бывает наше собственное неведение законов природы. Но человек не может винить себя в том, что чего-то еще не знает: если бы он поступал так, человечество вечно чувствовало бы себя виноватым. Ведь и жизнь, и смерть – тоже научные проблемы. Как бы там ни было, несчастье показало, чего следует опасаться кораблям, обладающим дельта-защитой. Как только это тело – я имею в виду Журавлиную стаю – будет обнаружено, капитан должен немедленно принять меры для того, чтобы пройти в максимальном удалении от стаи. Своевременно же заметить ее – нетрудная задача для тех дельта-устройств, которыми даже рейсовые корабли оснащены в изобилии. А что касается убийц, то Журавли были ими в той же мере, как молния, сжигающая дом с людьми. Хотя, разумеется, и к молнии можно испытывать ненависть.
Старик произнес это, как будто ставя точку. Но, по-видимому, ему показалось, что рассказ не произвел должного впечатления, и он добавил:
– Теперь вам ясно, почему я брожу на этих задворках мироздания?
* * *Игорь ответил не сразу, похоже было, что он собирается с мыслями.
– Прежде всего, – сказал он наконец, – мне ясно вот что: у каждого из нас – свои интересы, и совместить их невозможно.
Вряд ли Старик ожидал, что разговор повернется таким образом. Однако он не выказал ни удивления, ни осуждения. Он лишь выжидательно взглянул на Игоря.
– То, что вы рассказали, очень интересно, и я не могу не уважать… ваши чувства. Но сама по себе проблема Журавлей кажется мне исчерпанной. Она бесперспективна. По сути дела, их осталось только найти и проанализировать состав. Если говорить откровенно, меня несколько удивляет, что вы не сделали этого до сих пор.
– До сих пор, – сухо ответил Старик, – кроме всего прочего, надо было испытывать корабли. Заниматься более актуальными исследованиями. И затем – вы ошибаетесь, полагая, что это так просто. Попробуйте-ка разыскать их в пространстве! Это и по сей день зависит от удачи. Орбиты их не вычислены, неизвестно даже, обращаются ли они по орбитам, поскольку никто не знает, тела ли это, если нет, они могут и не иметь орбит, а двигаться по прямой, как излучение. Но если даже орбиты имеются, их пока еще нельзя вычислить: не хватает данных. Взаимодействуя с другими полями или телами – а это представляется неизбежным, – Журавли наверняка подвергаются стольким влияниям, что вряд ли можно вообще говорить об орбитах в обычном понимании этого слова. И если на Земле исследователь заранее знает, где он сможет наблюдать, допустим, тех же журавлей, а где надежды на это будут равны нулю, то мне все время приходится бродить наугад.
– И вы так больше и не встречали их?
– Однажды… Тогда у меня еще не было этого корабля. Я сконструировал дельта-ловушку именно на случай встречи с ними и установил ее на «Ломоносове», на котором тогда ходил. Я болтался на нем два года, и программа исследований уже подходила к концу, когда мне повезло: я все-таки наткнулся на Журавлей. Я сблизился и выбросил ловушку – иными словами, создал мощные заряды, статическое поле которых…
Игорь кивнул, внимая рассуждениям о векторе напряженности, суперпозиции полей и прочем, имеющем отношение к ловушке. Потом он ухитрился вставить словечко:
– Но все же вам так и не удалось?..
– Я же говорю: взаимодействуя с полем, Журавли должны были потерять скорость. И одно из этих полотнищ действительно угодило в ловушку. Я кричал от радости, пока не убедился, что мощности моих устройств оказалось недостаточно. Телу удалось вырваться, вернее, оно прошло через ловушку, как сквозь пустоту. Я постарел после этого дня, а точнее – в тот миг, когда стало ясно, что они уходят. Догнать я не мог, скорость «Ломоносова» была, по теперешним временам, невелика. Они беззвучно проносились мимо корабля… Честное слово, в этом было что-то мистическое. Да, стареют только от разочарований.
– Да… – согласился Игорь.
– Но, между прочим, именно тогда мне удалось доказать, что Журавли не могут быть просто движущимися участками перехода, иными словами – проекцией каких-то событий, происходящих в надпространстве, на наш четырехмерный континуум. Такие догадки относительно природы Журавлей существовали, но после этого случая стало ясно, что Журавли – явление, целиком принадлежащее нашему пространству. Немалый результат.
– А кроме вас, их наблюдал кто-нибудь?
– Конечно. Трудно увидеть что-то в первый раз; потом, когда становится понятным, чего можно ожидать, люди стараются использовать каждую возможность. У меня есть записи приборов, отчеты капитанов кораблей… Но они не дают ничего нового. Так что узнать предстоит очень многое, до исчерпания проблемы, как вы выразились, очень далеко.
– И все же я полагаю, что у этой проблемы нет будущего. Не сомневаюсь, что она будет решена, вы все найдете и опишете. А дальше? Дальше – ничего. А мне хочется дальше. И вопросы, интересующие меня, могут простираться очень далеко. Но так или иначе наши интересы несовместимы.