– И чего они этим добьются?
– Ничего. В этой части Галактики не существует ни одной армии, даже самой слабой, против которой они могли бы выстоять; но сколько пролилось бы крови – их крови? Нет, никто не пойдет на это.
– Зачем же, в таком случае, вы здесь?
– Мой мир хочет знать, что здесь происходит; только и всего. Чтобы не упустить того часа, когда нам придется поднять корабли – не для того, чтобы завоевывать, но чтобы привести хотя бы столько еды, чтобы они тут не начали самым натуральным образом вымирать. Мы близки тивизианам этнически; вероятно, некогда у нас существовали общие предки. Да вы и сами наверняка заметили, что внешне я от них отличаюсь – ну, скажем, значительно меньше, чем любой из вас.
– В таком случае почему же вам приходится скрываться? Если ваша миссия действительно является чисто гуманной…
– А вы попробуйте доказать это! На Тивизе существует культ врага; в таком мире он просто не может не существовать. Да вы же сами участвовали в съемках и изображали не кого иного, как именно врагов. Которых, естественно, в финале разбивают наголову – но тем не менее они есть и они нападают первыми! Нужны ли другие доказательства? И поверьте мне: весь этот мир, когда картина пойдет, будет смотреть ее с великим удовольствием и гордостью за свою непобедимую планету.
– И все же простите, – сказал Изнов, – но до конца поверить во все, рассказанное вами, я не могу…
Монитак покачал верхней частью тела.
– Если бы вы захотели, чтобы я врал, это обошлось бы вам значительно дороже, чем этот скромный ужин – из буфета Центра, как я предполагаю. Вранье вообще стоит дороже: тогда ведь приходится напрягать фантазию, чтобы что-то придумывать; говорить правду куда легче – и дешевле. Так что…
– И тем не менее. Даже во время нашего хождения по кольцу мы видели множество плакатов, транспарантов и всего подобного, на которых ясно говорилось о предстоящих выборах не кого-то там такого, но самого президента. О выборах! Выборы – это демократия. Следовательно, есть возможность избрать в руководство таких тивизиан, которые могут правильно оценить обстановку и принять серьезные меры к ее изменению к лучшему…
– Выборы, да, – проговорил Монитак и усмехнулся. – Но как вы полагаете – кто избирает тут Президента?
– То есть как? Я более чем уверен – избиратели, то есть народ…
– Глупости. Избирает Жизневидение. Оно отбирает кандидатов, оно их показывает – или не показывает, если возникают какие-то, ему не угодные. А поскольку жизнь все знают только по экранам – то, естественно, они и выберут того, кто будет показан чаще и выигрышнее всех остальных. Да и кто бы ни был избран – все равно, общаться с жителями планеты он сможет опять-таки только через Жизневидение – иными словами, будет говорить и делать только то, что Жизневидению окажется угодным. Если же он попробует артачиться – он исчезнет с экранов, и о нем моментально забудут. Его просто не станет, хотя он, вполне возможно, и будет по-прежнему обитать в своей резиденции до следующих выборов. То же самое относится и к любому другому руководителю – или группе их, к парламенту, к генералитету… Ко всей Тивизе, короче говоря. Тут не просто демократия, дорогой коллега. Тут телевизионная демократия – или, если угодно, телевизионная диктатура, это будет более точным названием.
– И все же, все же… Есть же тут, например, культура – а это уже значит очень много. Например, в то краткое время, что мы провели в Центре, мы были свидетелями действительно творческого процесса: некто, кого называли шефом или Отцом Эфира, проводил на наших глазах отбор актеров – видимо, для какой-то новой постановки. Следовательно, их телевидение – или Жизневидение, пусть так – занимается не только политикой, но и искусством…
В ответ Монитак неожиданно расхохотался.
– Отец Эфира! – проговорил он сквозь смех. – Занимался искусством! Кстати, как вам понравились эти актеры?
– Н-ну… Я не думаю, что к ним можно подходить с нашими мерками. В конце концов, эстетические представления в каждом мире отличаются…
– Да какая эстетика! – Монитак наконец перестал смеяться. – Ею там и не пахло! Вы знаете, чему были свидетелями? На ваших глазах Отец Эфира – иными словами, Президент Объединенного Жизневидения Тивизы – производил отбор кандидатов в президенты на предстоящих выборах – тех самых, чью рекламу вы видели. То есть, по сути дела, вы были очевидцами самых подлинных выборов будущего главы этого мира. Главы номинального, конечно же, потому что подлинным правителем этого мира является именно Отец Эфира со своей командой. Других просто не может быть – и их нет.
После этих его слов никому не захотелось продолжать разговор: услышанное надо было еще обдумать. Не то чтобы они узнали все, что их интересовало; однако Монитак всем своим видом дал понять, что считает сеанс передачи информации законченным.
– Я столько говорил, – заявил он после паузы, – что снова проголодался. Ну-ка, вытряхивайте, что там у вас еще сохранилось? Мы опять хотим есть. – Он ласково провел рукой по маленькой голове, откинув прикрывающий ее лоскут. – Мы ведь растем, мы крепнем, нам нужна пища, много всякой еды… Куда только запропастился мой курьер? Ума не приложу. Неужели его… Да нет, не может быть.
Федоров переглянулся с Меркурием; тот едва заметно кивнул. Тогда советник посольства громко сказал:
– Вы и в самом деле рассказали нам весьма немало, так что вам пора подкрепить силы. Мерк, у нас там, по-моему, есть кое-какие укрепляющие препараты. Может быть, угостим любезного хозяина?
– С удовольствием, – отозвался Меркурий и вытащил из своей сумки одну за другой две бутылки.
– Что-то стало холодать, – пояснил Федоров.
Глаза Монитака блеснули.
– Немного согреться не мешало бы, – согласился он. – Но что касается меня – то очень умеренно. В положении, в каком я сейчас нахожусь, не могу злоупотреблять.
– Ну, – сказал Гост, – не думаю, чтобы ваше положение было намного сложнее нашего. Наливай, Мерк. Понемножку.
– В моем положении вы ничего не понимаете, – заявил Монитак едва ли не сердито. – Вы, половинчатая раса…
– Что вы хотите этим сказать?
– Ничего не хочу. Просто волнуюсь за своего связника.
– Что значит – «половинчатая раса»?
– Если не знаете, то вам и ни к чему. Не собираюсь обижать вас. Это мне? Ну, спасибо… А вы сами?
– Давай, Мерк, – сказал Федоров. – Но понемножку.
– Я пас, – сказал Изнов. – Мне не холодно.
– Ладно, – сказал Федоров. – Итак – за процветание Тивизы?
– Будь она проклята, – заявил Феномен и выпил.
– Закусывайте, – предложил Изнов.
– Непременно. Но не сразу. Чтобы не отбить вкуса. У нас, например, принято первые две принимать дегустационно, ничем не перебивая.
– Мерк, это, по-моему, намек, – сказал Федоров.
– Я так и понял, – сказал синерианин. – Пожалуй, он прав.
– Вот и действуй.
Меркурий не замедлил.
– Хорошо-о! – сказал Монитак после паузы. – Так о чем мы с вами, собственно, собирались говорить?
– Да ни о чем, – проговорил Изнов. – Просто так – болтаем. Например, мне интересно: почему бы эти ваши экраны…
– Они вовсе не мои, – окрысился Монитак. – Прошу не забывать!
– Ну, разумеется, они, конечно же, не ваши.
– Они принадлежат Тивизе. Точнее – Центру.
– Но неужели они никогда не портятся? Не выходят из строя?
– Крайне редко. Высокое качество. Постоянный технический контроль.
– Но ведь можно им, так сказать… посодействовать?
– Вы имеете в виду – привести аппарат в негодность? Есть более безболезненные способы самоубийства. Нет, об этом и думать не приходится. Да и к чему? Все останется по-старому. Здесь не будет никаких перемен еще тысячу лет – а может, и больше.
– В таком случае мне не совсем понятно, – сказал Федоров. – Вот вы – специалист явно не низшего класса.
– Совершенно верно, – подтвердил Монитак.
– Зачем же вы теряете время здесь – и к тому же не только терпите неудобства, как, например, сейчас, но и подвергаете, возможно, опасности вашу собственную жизнь?
– Если бы только мою, – мрачно пробормотал Монитак.
– Какой в этом смысл? По вашим же словам, завоевывать Тивизу никто не собирается – и ваш мир в том числе; никаких перемен здесь вы тоже не ожидаете. Так кому же нужно это ваше пребывание здесь?
– Оно имеет один-единственный смысл, – ответил Монитак. – Сбор информации и передача ее в наш мир.
– Да какой информации? К чему? Кому она нужна?
– Ах, вы ничего, совершенно ничего не понимаете…
И Монитак даже безнадежно махнул своей верхней конечностью.
– Совершенно верно: ничего не понимаем. Но почему бы вам не объяснить?
– Пожалуйста. Да тут, собственно, и объяснять почти нечего. Все дело в том, что нас на свете только двое, два родственных мира: мы, монитаки, и они – тивизиане. Точнее, они тоже монитоны – только потом придумали себе такое название, захотели быть самостоятельными и независимыми даже и в этом. Раньше они назывались просто Малой Монитой, в то время как мы были Большой. У нас, как я уже упоминал, одни предки, да и центр нашей цивилизации находился некогда – очень, очень давно – именно на Малой Моните, Большая была заселена позже. Понимаете, мы просто морально не можем бросить их совершенно на произвол судьбы и царящего здесь идиотизма, но не начинать же с ними войну ради установления разумного порядка: мы не хотим проливать их кровь… Вот и приходится пока ограничиваться лишь регулярным сбором информации. Разумеется, когда ситуация созреет окончательно… Но, по моим впечатлениям, это произойдет не сегодня и не завтра. Вот почему я здесь; и не один я…
– И все же я, например, так и не понял, – сказал Гост, – почему вы считаете, что вас только двое в огромной Галактике – вы и тивизиане? Разве мало других миров, с которыми можно прекрасно не только уживаться, но и торговать, дружить, я бы даже сказал – породниться?
– Торговать, дружить – все это Монита делает. Но что касается более тесных отношений – есть препятствие. Одно-единственное – но, уверяю вас, непреодолимое.
– Ну уж прямо… В чем же оно заключается?
– Да я ведь сказал уже: и мы, и они – монитоны!
– Ну и что же? Вам что – название мешает?
– О Высшие Силы, до чего же все вы тупы! Вы что – не понимаете, что значит – монитоны?
– Клянемся – нет, – торжественно заявил посол.
– Мы – это единственная известная сегодня в Галактике однополая раса, достигшая не только разума, но и создавшая цивилизацию. Истории известны, правда, и другие, существовавшие некогда; но их нет. Мы не имеем, как вы, например, двух начал, которые вы именуете мужским и женским, – мы все одинаковы. С нашей точки зрения, это весьма целесообразно, однако природа в большинстве случаев пошла по другому пути – или, быть может, Творцу угодно было поставить такой эксперимент… Там у вас осталось еще что-нибудь?
– Конечно. Пожалуйста!
– Хорошо-о… Да, о чем мы? Ну да. Почему, как вы думаете, я вынужден, отказавшись от всех удобств, ютиться сейчас, мерзнуть и голодать в этом пустом городе – хотя, могу вас заверить, обычно я живу в куда более комфортабельных условиях: официально я ведь являюсь одним из ведущих инженеров эфира в Центре, и меня ценят – но сейчас мне пришлось на некоторое время скрыться. Почему же?
– Наверное, вам все это до чертиков надоело, – предположил Гост.
– Глупости! Просто мне пришла пора почковаться. Произвести на свет крошку – еще одного монитона. Вот он, – и Монитак нежно провел рукой по маленькой головке. – И он будет расти еще не менее трех недель, пока не отделится от меня и не сможет существовать самостоятельно.
– Простите, – сказал Изнов, – я, видимо, чего-то все же не понимаю. У вас что – это считается неприличным, позорным? Но раз это не связано ни с какими межполовыми отношениями…
– Конечно же, не связано, периоды почкования у каждого монитака наступают регулярно, через каждые несколько лет – у одних несколько чаще, у других реже – и считаются явлением не позорным, но, напротив, совершенно естественным и почетным!
– Тогда почему же вы скрываетесь?
– Беда в том, что за прошедшие века мы и тивизиане, естественно, мутировали – но несколько по-разному. Вообще мутации в наших мирах – явление естественное и распространенное, оно ведет к эволюции, совершенствованию вида – иными словами, заменяет вашу двуполость. Однако со временем мы начали отличаться друг от друга все больше. В частности: у тивизиан почка формируется на внешней стороне левого бедра, у нас же, как вы видите на моем примере, – справа на груди. И только так. Далее: у них до самого момента дозревания и отделения почка закрыта тонкой кожицей, повреждение которой ведет к заболеванию почки от всякого рода инфекций. У нас же почка растет, как вы видели, совершенно открыто, мы гораздо более устойчивы против всяческой микрофлоры. Теперь вам ясно: стоило бы кому угодно увидеть, как я почкуюсь, – и меня сразу же разоблачили бы как агента Мониты; а тут страшно не любят агентов – хотя, как вы уже поняли из моего рассказа, наше присутствие на Тивизе никому ничем не грозит – кроме, возможно, некоторой огласки, но именно ее они и не хотят: им угодно, чтобы все остальные миры судили о них по программам Жизневидения, которые они с удовольствием транслируют на весь регион, – а вовсе не по нашим донесениям. Так что… Но последствия вы можете представить и сами.
– Наверняка, – проворчал Федоров.
– Но скажите, – вновь заговорил Изнов, – неужели вы так уверены, что на всем галактическом просторе нет других монополовых рас, что вы и тивизиане – единственные? Почему бы вам не поискать как следует?
– Ну а вам, например, известны такие? Вы, как я понимаю, представляете разные регионы Галактики, достаточно отдаленные друг от друга.
– Нам? Откровенно говоря, нет. Но ведь мы и не искали ничего подобного. А если бы…
– Ну а мы, как вы сами понимаете, искали. Не год, не десять, не одно столетие.
– И никакого результата?
– Еще относительно недавно мы были настроены куда более оптимистически. У нас были немалые надежды, в частности, на тот галактический виток, в котором, если не ошибаюсь, обитаете вы. – Монитак перевел взгляд с Изнова на Федорова и обратно. – Признаюсь вам: мы направляли к вам разведчиков – именно для того, чтобы удостовериться – или разочароваться… Скажу даже больше: в молодости я был одним из таких посланцев, побывал в очень многих местах – проблема передвижения уже тогда не представляла для нас никаких сложностей – и в том числе на вашей Терре, или, как ее еще называют там, у вас дома, – на Земле.
– Это мы уже успели понять, – проговорил Федоров. – Что же, я охотно приглашаю вас посетить наш мир еще раз – у вас будет о чем потолковать с нашими учеными… Как вы полагаете, посол?
– О, разумеется, мы будем весьма рады и беремся уладить все формальности в кратчайший срок…
– Вы сможете даже улететь с нами – если, конечно, поможете нам выпутаться из этой передряги.
Монитак грустно усмехнулся.
– К великому сожалению, это невозможно.
– Там вы смогли бы без помех отпочковаться…
– Я все понимаю. Но – увы! – мое пребывание на Земле несколько осложнилось вследствие… да вследствие моей крайней неопытности: я ведь уже сказал вам, что был крайне молод, самонадеян и догматически воспитан. Короче говоря: боюсь, что с точки зрения Земли я являюсь преступником. И очень серьезным к тому же…
– Вы? – сказал Изнов. – Ни за что не поверю.
– И тем не менее…
– Может быть, вы расскажете нам, в чем заключался ваш проступок? У нас на Терре законодательство по традиции меняется достаточно быстро, и, может быть, то, что вы нарушили тогда, сейчас уже вовсе не считается…
– Я не могу рассказать. Мне стыдно. И… и страшно. Нет, даже не просите. Не могу!
– Ну, нет так нет, – проговорил Федоров. – Мерк, как насчет еще по одной?
– Без проблем, – сказал Меркурий, едва заметно усмехнувшись, – чего Монитак, впрочем, не заметил.
– Хорошо-о!.. – сказал он в третий раз. Потом помолчал.
– Нет, все-таки не могу рассказать. Но если хотите… Я ведь, естественно, после случившегося немедленно донес обо всем моему начальству на Моните. У нас, монитаков, великолепная память – прошли годы и годы, но это донесение – едва ли не первое в моей жизни – я до сих пор помню от слова до слова.