– Цыплят по осени считают, Иван Васильевич, – произнес негромко Аким Ксенофонтович, перевел взгляд на экран и добавил: – Давайте-ка проследим за следующим этапом.
Что-то явно беспокоило старика, но Суровцев не стал его расспрашивать: знал по собственному опыту – это бесполезное занятие.
Метеоритная полоса, которую, в общем, успешно, если не считать нескольких штрафных минут, преодолел Тобор, представляла собой имитацию поверхности планеты, лишенной атмосферы, – вроде Луны.
Организаторы испытаний, обсуждая проект полосы препятствий, которую предстояло преодолеть Тобору, стремились к контрастным эффектам, к максимальному «перепаду условий» между двумя соседними участками экзаменационной трассы. Чем сильнее, чем неожиданнее для Тобора эта разница физических условий, тем труднее ему придется…
Вакуумный участок отделялся от соседних силовым полем, которое не давало просачиваться снаружи воздуху: в атмосфере метеориты сгорали бы, не достигая поверхности.
В последнем прыжке Тобор с налета протаранил невидимую силовую стену, которую загодя, метров за пятьдесят – шестьдесят, нащупали его локаторы, и метеоритный дождь за его спиной, как по команде, прекратился.
…В первый миг Тобор замер от неожиданности: из царства безмолвия он без всякого перехода попал в царство оглушающих звуков – грома, треска, свиста, грохота.
По замыслу испытателей, этот участок имитировал молодую планету, снабженную мощной, к тому же еще не устоявшейся, атмосферной оболочкой. Здесь Тобора подстерегали передряги другого рода – грозы, вихри, ураганы, буйство газовых потоков, непрерывно пронизываемых электрическими разрядами.
Люди в зале оживились. Ведь именно такие физические условия ожидались на предполагаемой планете, которая, согласно расчетам астрофизиков, вращалась вокруг Бета Лиры. Именно туда должен был полететь первый Тобор вместе с экипажем людей…
– Не многовато ли нагрузки для одного дня?.. – бросил кто-то реплику.
– С утра это уже девятый этап! – подал голос представитель Космосовета.
– Думаю, что нет, не многовато, – произнес Аким Ксенофонтович. – А вы что скажете на сей счет, товарищ Суровцев? обратился он к Ивану.
– Потенциал Тобора до сих пор точно не определен, – сказал Суровцев. – Но, во всяком случае, потолок его возможностей чрезвычайно высок, и нечего опасаться, что мы его достигли или хотя бы приблизились к нему… Тобор способен за день выполнить и втрое, и вчетверо больший объем работы.
– Откуда это видно, Иван Васильевич? – спросил представитель Космосовета.
– Перед нынешними испытаниями мы проводили контрольные тесты, – ответил Суровцев. – Тобор находился в непрерывном напряженном действии более двенадцати суток…
– Непрерывном? – переспросил представитель Космосовета и, когда Суровцев кивнул, сделал какую-то пометку в блокноте, который в течение всего времени испытаний лежал перед ним раскрытый на пюпитре.
– Без отдыха… – вздохнул альпинист.
В зале заулыбались.
– В горах мы с Тобором всегда устраивали привалы, – добавил альпинист, поняв, что опять сморозил что-то не то.
– Видите ли, дорогой товарищ, как ни крути, Тобор – машина, – снисходительно пояснил пожилой усатый инженер, до сих пор молчавший. – А машина не ведает усталости. Привал, видимо, был необходим вам, но отнюдь не Тобору.
– Иногда и металл устает, – возразил ему альпинист, вдруг обуянный бесом противоречия.
– Значит, это плохой металл, – отрезал Аким Ксенофонтович резко.
…Солнца на экране не видно – лучи его бессильны пробиться сквозь низкие, стремительно бегущие куда-то плотные, как войлок, облака. Изредка из них брызжут косо летящие по ветру дождинки. «Набухшие тучи, как груди волчицы, по хмурой сентябрьской земле волочатся, тяжелые капли спокойно ложатся, и чудится: осень на землю сочится», – припомнились Суровцеву строки с детства любимого поэта.
Тобор уже освоился с новой обстановкой, приспособился к ней и уверенной, спорой трусцой продвигался вперед.
Путь ему преградил шумливый широченный поток. Берег приборы-трансляторы показали его крупным планом – был топкий, болотистый, щупальца Тобора увязали в нем почти целиком, так что оттолкнуться для прыжка он никак не сумел бы.
Порывы ураганного ветра рябили и лохматили тяжелые метановые волны, которые с грохотом перекатывали валуны.
Тобор подошел к самой кромке пенящейся пузырчатой жидкости и, снова выдержав – в который раз за сегодняшний цикл!.. – томительную паузу, бросился в поток. Он плыл словно угорь, избегая столкновений с каменными глыбами и стволами деревьев.
Когда Тобор, подняв целое облако брызг, выпрыгнул на противоположный крутой берег, инструктор по плаванию. маленький тщедушный человечек, оглянулся и, не в силах скрыть ликующую улыбку, победоносно оглядел зал. С самого утра, в ожидании этого мгновения, он не проронил ни слова, и все разговоры и споры ученых шли как бы в стороне, не задевая его сознания. Теперь наступил и на его улице праздник. Как-никак это именно он ведь обучал Тобора плаванию, он, и никто другой, передал, привил ему сложное искусство балансирования в бегущей, неверной жидкости, так и норовящей перевернуть тебя щупальцами кверху… И теперь инструктор по плаванию наслаждался своим законным триумфом, как победитель древней Олимпиады – лавровым венком. Глядя на счастливую улыбку инструктора, альпинист позавидовал ему в душе.
Берег был усеян острыми камнями. Легко миновав их, робот стал подниматься по крутому каменистому склону. Он полз по-пластунски, используя малейшие неровности почвы.
Завывал ураган, в ослабленном виде доносимый в зал динамиками, стихия пыталась оторвать Тобора и швырнуть его вниз, на разнокалиберные клыки скал.
Как только предоставлялась возможность, Тобор перемещался излюбленным своим способом – огромным прыжком. Кто-то из ученых заметил, что на этом участке Тобору сподручней было бы передвигаться с помощью гусеничного хода, и его реплика сыграла роль спички, поднесенной к сухому валежнику: в сферозале тотчас разгорелся спор. Точнее сказать, это был отголосок и продолжение прежних споров, которые возникли в давние времена. Тогда обсуждался вопрос, какой способ перемещения предоставить юному Тобору, только что покинувшему материнское лоно – камеру синтеза. Одни предлагали поставить Тобора на гусеницы, другие – на колесную площадку.
Академик Аким Ксенофонтович Петрашевский, бессменный координатор гигантского проекта «Тобор», тогда же веско заявил, выслушав предварительно все мнения, все доводы «за» и «против»:
– Шаги, шаги и только шаги! Бег – пожалуйста! Прыжки превосходно! Природа за миллионы лет эволюции не придумала колеса, и это неспроста. Будущее за шагающими и прыгающими механизмами.
…Суровцев припомнил, как четыре года назад он переступил порог Института самоорганизующихся систем.
– К чему вообще Тобору ползать по земле? Дадим ему крылья – и пусть летает!.. – предложил тогда вгорячах юный бионик, только что окончивший биофак МГУ и получивший – жутко ему повезло, просто сказочно, весь курс завидовал! – назначение в Зеленый городок.
– Летать-то мы его научим, коллега, – махнул рукой Аким Ксенофонтович и обстоятельно пояснил: – Это от нас не уйдет. Белковый, как правило, неплохо ориентируется в пространстве и перемещается в нем. Тем более белковый такого класса, как Тобор. Куда труднее научить его ходить по земле, да так, чтобы никакие преграды не были ему помехой. Без такого умения пользы от нашего Тобора будет на грош – что на грешной Земле, что в дальнем космическом поиске.
Уши Суровцева пылали от неловкости и стыда, а Петрашевский, вроде бы не замечая неловкости, продолжал размеренным тоном свою импровизированную лекцию. Ее слушали все, кто был в биолаборатории, окружив их плотным кольцом.
– Видите ли, коллега, для того, чтобы выполнять нужную для человека работу, Тобор прежде всего должен уметь прилично ходить, а не перепархивать с места на место на манер бабочки… – сказал Аким Ксенофонтович.
– Перелетать с места на место проще, чем пройти, – пытался защищаться Суровцев.
– Не всегда, коллега, – улыбнулся Петрашевский. – Кроме того, прошу учесть, что некоторые планеты, которые предстоит осваивать, лишены атмосферы. Как на них Тобору летать прикажете?..
– Можно срастить модель с реактивным двигателем.
– Здравая мысль, – согласился Аким Ксенофонтович. – Представьте, коллега, мы тоже думали об этом. Такие двигатели, наверно, понадобятся небольшому проценту Тоборов. Точно так же, как и крылья. Но это все потом, потом… Сначала Тобор пусть научится ходить. Это для него – самый главный способ передвижения.
…Вот они и учили Тобора – изо дня в день, из года в год. И не только ходьбе, разумеется, но и многому, многому другому.
А ту первую лекцию, которую прочел ему в присутствии биоников института академик Петрашевский, Суровцев запомнил надолго. Вероятно, навсегда. Его почему-то уязвило словечко «коллега», хотя тон Акима Ксенофонтовича был безукоризненно вежлив.
Впоследствии Суровцев много общался с Петрашевским. И чем больше узнавал его, тем большей симпатией проникался. Бывали у них и споры, и размолвки, но если Петрашевский бывал неправ – случалось и такое, – он публично признавал свою неправоту. Человек нелегкой судьбы, Аким Ксенофонтович прожил большую жизнь, сохранив, однако, юношескую живость и непосредственность характера. И как-то так уж получилось, что с течением времени Петрашевский все реже именовал Суровцева «коллега».
Ивану это было приятно: он понял, что ядовитым «коллега» Петрашевский именовал всех выскочек от науки, которых всегда сурово осаживал, хотя и наживал на этом врагов.
Ныне Суровцев не мыслил себя без Зеленого городка. Здесь он пустил, как говорится, корни, женился, защитил кандидатскую диссертацию и теперь подумывал о докторской. Ни в Москву, ни в Марсоград он не стал переезжать, хотя получил несколько заманчивых предложений. А ведь работать ему тут ох как непросто: все время под требовательным, беспощадным оком академика Петрашевского – директора Института Самоорганизующихся систем…
Тобор уже заканчивал очередной участок испытательной трассы, в зале снова обрадованно оживились, а альпинист даже решился снова поаплодировать, но Суровцев не выказал особых эмоций: беспокойство Акима Ксенофонтовича передалось ему.
Путь Тобора уперся в почти вертикальную скальную плоскость, взметнувшуюся ввысь. Инженеры испытательного полигона и тут не ударили лицом в грязь – каменная скала выглядела великолепно.
Гигант замешкался, принимая решение, и опять-таки эта пауза длилась дольше, чем хотелось бы Суровцеву.
…Луч лазерного зонда сообщил Тобору, что толщина скалы, преградившей дорогу, не столь уж велика, как могло бы показаться в результате визуального наблюдения: у основания она составляет примерно с десяток метров.
Тобор стал торопливо перебирать варианты, не обращая внимания на то, что каждая частица его тела продолжала наливаться какой-то странной тяжестью, – ничего подобного с ним никогда ранее не случалось. Хорошо бы радировать об этом Аксену или Иву (так Тобор именовал Акима Ксенофонтовича и Суровцева, по привычке сокращая имена людей, с которыми имел дело). Увы, он знал, что это невозможно и нужно рассчитывать только на собственные силы и возможности.
Обойти стену нельзя.
Сделать подкоп?
Чуткие щупальца робота протянулись к основанию стены. Они снова и снова мяли, расшатывали, рвали косную материю – порода не поддавалась, в точном соответствии с расчетами сопроматчиков.
Оставалось единственное решение, связанное, правда, со смертельным риском. Вот когда пришел черед поволноваться альпинисту, который обучал Тобора сложному искусству скалолазания.
Переступая щупальцами, Тобор перемещался вдоль основания скалы. Никаких подручных средств, даже самых примитивных, испытанием предусмотрено не было.
– Какая там высота стены? – спросил, не оборачиваясь, Аким Ксенофонтович.
– Шестнадцать метров, – ответил вместо горного инженера альпинист, взволнованно дыша.
Тобор все медлил.
– Боюсь, мы привили ему слишком сильный инстинкт самосохранения… – не выдержав, произнес Суровцев. Реплика его словно повисла в воздухе.
В этот момент Тобор средним, самым чувствительным щупальцем нерешительно потрогал острый как штык алмазный шип – такими шипами была обильно усеяна почва у подножия стены.
– Вычисляет степень риска, – заметил биокибернетик, сидевший за альпинистом.
Тобор поднялся на задние щупальца, его огромное тело вытянулось и напряглось, словно струна. Казалось, он влип в скалу, в которую не унимающийся ураган продолжал швырять пригоршни колючего песка.
Несколько осторожных, ювелирно точных движений – и Тобор, действуя щупальцами, словно пневматическими присосками, оторвался от земли и двинулся вверх по скале. Теперь главную опасность представлял для него ветер, направление и силу которого в каждый последующий миг предугадать было невозможно.
Это было в высшей степени опасное предприятие: Тобора могло погубить одно-единственное неверное движение. Для него, не защищенного обычным панцирем, падение на алмазные шипы означало бы мгновенную смерть.
– Какой скалолаз пропадает! – громко восхитился альпинист. – Любого чемпиона за пояс заткнет. Представляете, он запомнил все приемы, которые я хоть раз показал ему. Вот это память!..
– Не память, а запоминающее устройство, – буркнул кислым тоном Аким Ксенофонтович, настроение которого все более портилось.
Когда Тобор достиг верхушки плоской, стенообразной скалы, все в сферозале облегченно вздохнули.
Правда, этой своей промежуточной цели он достиг дорогой ценой: Тобор поднимался по скале настолько медленно и нерешительно, что запас штрафных очков стал угрожающим.
Даже жизнерадостный альпинист приуныл.
– Не пойму, что происходит, – сказал он. – Таким вялым Тобор никогда не бывал.
Теперь вопрос состоял в том, что экзаменуемый станет делать дальше: будет ли столь же медленно соскальзывать со стены, теряя драгоценные секунды и зарабатывая штрафные очки, или же решится на прыжок.
Полоса острых шипов по другую сторону скалы была построена с таким расчетом, что Тобор мог перескочить через нее, лишь напрягши до предела все без исключения мышцы.
Иван Суровцев в душе был уверен, что уж в чем, в чем, а в прыжках Тобор не подведет. На бесчисленных тренировках этот вид перемещения в пространстве был отработан чуть ли не до микрона.
Тобор сжался, словно стальная пружина, и прыгнул. Все вроде было правильно. Суровцев мог бы голову дать на отсечение: и стартовый угол, и толчок, и наклон тела перед прыжком – все соответствовало тому, что Тобор сотни и тысячи раз проделывал и притом великолепно, без каких бы то ни было погрешностей, в условиях учебного полигона.
А тут…
Еще когда Тобор находился в воздухе, описывая дугу, Аким Ксенофонтович закрыл ладонями лицо.
Да, соскок со скалы оказался неудачным. Тобор не сумел перепрыгнуть через полосу шипов, и один из них вонзился в щупальце. Робот судорожно дернулся, преодолевая жаркую боль. Еще одно штрафное очко, и весьма весомое…
Положение сразу осложнилось. Травма Тобора на первый взгляд вроде бы была и пустяковой, но кто знает, к каким последствиям могла она привести? Что, если робот еще больше замедлит свою скорость?.. Весь экзамен полетит к чертям!..
А Тобор, прихрамывая на пораненное щупальце, уже входил в трехмерный лабиринт, где его ожидала не одна логическая головоломка.
Румяный альпинист теперь не очень-то вникал в то, что происходило на экране. С него достаточно было того, что с «горной» частью, пусть не без потерь, Тобор справился, проявив свое искусство скалолаза. Все остальное альпиниста мало интересовало. Он поднялся, сошел по проходу и выскользнул в фойе – немного размяться и выпить тоника. Эти фанатики своего дела сидят в сферозале, не шевелясь, почти не отрываясь от экрана, подумалось альпинисту. Как будто теперь можно что-то изменить, в чем-то помочь Тобору или вообще как-то повлиять на ход испытаний. Это убедительно объяснил ему Ваня Суровцев, его новый приятель, ответственный за все «воспитание» Тобора Первого.