– Какая ужасная участь. Мне так его жаль. – Эйми опустила голову, скрывая набежавшие слезы. – Где он живет?
– На Генджес Армс, в портовом районе. Там комнаты метр на метр – как раз для него. А почему ты спрашиваешь?
– Влюбилась. Мог бы и сам догадаться.
Он усмехнулся, прикусив желтыми зубами незажженную сигару.
– Эйми, Эйми! Вечно ты со своими шуточками…
Теплая ночь переросла в горячее утро, а затем в пылающий полдень. Море казалось голубым покрывалом, усыпанным блестками и крошевом битого стекла. Эйми шла по многолюдной набережной, прижимая к груди пачку выгоревших на солнце журналов. Свернув на пирс, она подбежала к павильону Бэнгарта и, открыв дверь, закричала в жаркую темноту:
– Ральф? Ты здесь? – Ее каблучки застучали по деревянному полу за зеркалами. – Ральф? Это я!
Кто-то вяло зашевелился на раскладушке.
– Эйми?
Ральф сел и включил тусклую лампу на туалетном столике. Протерев полусонные глаза, он покосился на нее и сказал:
– Ты выглядишь как кошка, слопавшая канарейку.
– Я кое-что узнала об этом маленьком человечке.
– О карлике, милая Эйми, об уродливом карлике. Маленькие человечки появляются из наших яичек, а карлики рождаются из гланд…
– Ральф! Я только что узнала о нем потрясающую вещь!
– О Боже, – пожаловался он своим рукам, словно призывал их в свидетели. – Что за женщина! Я бы и двух центов не дал за какого-то мелкого гаденыша…
– Ральф! – Она раскрыла журнал, и ее глаза засияли. – Он писатель! Подумай только! Писатель!
– Слишком жаркий денек, чтобы думать.
Он снова лег на раскладушку и с игривой улыбкой осмотрел ее фигуру.
– Я прошлась сегодня утром по Ганджес Армс и встретила мистера Грили – знакомого продавца. Он сказал, что мистер Биг печатает на машинке и днем и ночью.
– У этого карлика такая фамилия?
Ральф начал давиться смехом.
– Рассказы писателей часто связаны с их реальной жизнью, – продолжала Эйми. – Я нашла одну из его историй в прошлогоднем журнале, и знаешь, Ральф, какая мысль пришла мне в голову?
– Отстань. Я хочу спать.
– У этого парня душа огромная как мир; в его воображении есть то, что нам даже и не снилось!
– Почему же он тогда не пишет для больших журналов?
– Наверное, боится или еще не понимает, что это ему по силам. Так всегда бывает – люди не верят в самих себя. Но если он когда-нибудь наберется храбрости, уверяю тебя, его рассказы примут где угодно.
– Так ты думаешь, он богат?
– Вряд ли. Известность приходит медленно, и он сейчас, скорее всего, довольствуется жалкими грошами. Но кто из нас не сидел на мели? Хотя бы немного? А как, должно быть, трудно пробиться в люди, если ты такой маленький и живешь в дешевой однокомнатной конуре…
– Черт! – прорычал Ральф. – Ты говоришь как бабушка Флоренс Найтингейл.
Она полистала журнал и нашла нужную страницу.
– Я прочитаю тебе отрывок из его детективной истории. В ней говорится об оружии и крутых парнях, но рассказ идет от лица карлика. Наверное, издатели даже не знали, что автор писал о себе. Ах, Ральф, прошу тебя, не закрывай глаза. Послушай! Это действительно интересно.
И она начала читать вслух:
– "Я карлик. Карлик-убийца. Теперь эти два понятия уже неразделимы. Одно стало причиной другого.
Я убил человека, когда мне исполнился двадцать один год. Он издевался надо мной: останавливал на улице, поднимал на руки, чмокал в лоб и баюкал, напевая "баюшки-баю". Он тащил меня на рынок, бросал на весы и кричал: "Эй, мясник! Взвесь мне этот жирный кусочек!"
Теперь вы понимаете, почему я погубил свою жизнь и пошел на убийство? И все из-за этого ублюдка, терзавшего мою душу и плоть!
Мои родители были маленькими людьми, но не карликами – вернее, не совсем карликами. Доходы отца позволяли нам жить в собственном доме, похожем на белое свадебное пирожное безе: крохотные комнаты, миниатюрные картины и мебель, камеи и янтарь с комарами и мухами – все маленькое, малюсенькое, микроскопическое! Мир гигантов оставался вдалеке, как шум машин за высокой садовой стеной. Мои несчастные мама и папа! Они делали все, что могли, и берегли меня, словно фарфоровую вазу – единственную драгоценность в их муравьином мире, с домиком-ульем, дверцами для жуков и окнами для бабочек. Лишь теперь я понимаю гигантские размеры их психоза. Им казалось, что они будут жить вечно, оберегая меня, как мотылька, под стеклянным колпаком. Но сначала умер отец, а потом сгорел наш дом – это маленькое гнездышко с зеркалами, похожими на почтовые штампы, и шкафами, которые напоминали своими размерами солонку. Мама не успела выбежать при пожаре, и я остался один на пепелище родного крова, брошенный в мир чудовищ неудержимым оползнем реальности. Жизнь подхватила меня и закрутила в водовороте событий, унося на самое дно общества, в эту мрачную зияющую пропасть.
Мне потребовался год, чтобы привыкнуть к миру людей: на работу меня не принимали, и казалось, что на всем свете не было места для такого, как я. А потом появился Мучитель… Он нацепил мне на голову детский чепчик и закричал своим пьяным друзьям: "Я хочу познакомить вас со своей малышкой!""
Эйми замолчала и смахнула слезу, бежавшую по щеке. Ее рука дрожала, когда она передавала Ральфу журнал.
– Почитай! Это его жизнь! Это история убийства! Теперь ты понимаешь, что он человек? Маленький и сильный человек!
Ральф отбросил журнал в сторону и лениво прикурил сигарету.
– Мне нравятся только вестерны.
– Но ты должен это прочитать. Ему нужен человек, который мог бы поддержать его в такое трудное время. Он настоящий писатель, однако парня надо в этом убедить.
Ральф с усмешкой склонил голову набок.
– И кто же это сделает? Ты и я? Небесные посланники Спасителя?
– Не говори со мной таким тоном!
– А ты тогда пошевели мозгами, черт возьми! Тебе захотелось понянчить его на своей груди, но он уже сыт по горло этой дешевой жалостью. Как только ты появишься у него со слезами и слюнями, он выставит тебя за дверь, и правильно сделает.
Она задумалась над его слова, стараясь рассмотреть вопрос со всех сторон.
– Не знаю, Ральф. Возможно, ты прав. Но это не только жалость. Хотя он действительно может понять меня как-то неверно, и я должна быть предельно осторожна.
Он встряхнул ее и по-дружески ущипнул за щеку.
– Отстань от него, Эйми, я тебя прошу. Ты ничего не получишь кроме проблем и неприятностей. Я еще никогда не видел, чтобы ты так заводилась. Давай лучше сделаем себе хороший день: пообедаем, поболтаем немного, прокатимся немного.
Эйми отрешенно смотрела на небо.
Тихая ночь была такой же жаркой, как и все это лето. Бав, но он сумел пробиться в люди. А мы получили все, чтобы не торчать в балаганах и тем не менее оказались здесь, на этом проклятом пирсе. Иногда мне кажется, что от нас до берега миллионы миль. Мы смеемся над его телом, но у него есть мозги, и он может создавать в своих книгах чудесные миры, которые нам даже не снились.
– Черт, ты даже меня не слушала, – возмутился Ральф, вскакивая с раскладушки.
Она сидела, опустив голову, и ее руки, сложенные на коленях, сотрясала мелкая дрожь. Голос Ральфа казался далеким, как морской прибой.
– Мне не нравится этот взгляд на твоем лице, – произнес он с тяжелым вздохом.
Эйми медленно открыла кошелек и, вытащив оттуда несколько смятых банкнот, начала их пересчитывать.
– Тридцать пять. Сорок долларов. Наверное, хватит. Я собираюсь позвонить Билли Файну и попросить его отправить одно из кривых зеркал на Ганджес Армс для мистера Бига.
– Что!
– Ты только подумай, Ральф, как он обрадуется, когда получит это зеркало. Он поставит его в своей комнате и будет пользоваться им, когда захочет. Я могу позвонить по твоему телефону?
– Делай, что хочешь. Черт возьми, ты просто рехнулась!
Он повернулся и зашагал по коридору. Чуть позже хлопнула дверь.
Эйми подождала еще несколько секунд, потом подняла трубку и с болезненной медлительностью начала накручивать телефонный диск. Перед последней цифрой она затаила дыхание и, закрыв глаза, представила, как тяжело и грустно живется в этом мире маленьким людям. А как, наверное, приятно получить в подарок большое зеркало – зеркало для твоей комнаты, где ты можешь любоваться своим большим отражением, писать рассказы и не покидать уютных стен до тех пор, пока тебе этого не захочется. Но возможна ли такая чудесная иллюзия на нескольких квадратных метрах жилья? Что она принесет ему: радость или печаль, страдание или помощь? Она смотрела на телефон и мечтательно кивала. По крайней мере, за ним перестанут подсматривать. Ночь за ночью, поднимаясь в три или четыре часа, он будет танцевать и улыбаться, кланяться и махать себе руками – высокий-высокий, красивый и мужественный в этом сияющем зеркале.
Голос в трубке ответил:
– Билли Файн слушает.
– О, Билли! – воскликнула она.
И снова ночь опустилась на пирс. Темный океан вздыхал и ворочался, осыпая брызгами деревянный настил. Ральф застыл в своей будке, как восковая фигура. Он навис над картами с приоткрытым ртом, и пирамида окурков у его локтя становилась все больше и больше. Пройдя под паутиной голубых и красных ламп, Эйми улыбнулась и помахала ему рукой. Но он, казалось, не замечал ее приближения. Его холодный взгляд застыл на разложенных картах.
– Привет, Ральф, – сказала она.
– Что нового в делах Амура? – спросил он, поднося ко рту грязный бокал с холодной водой. – Как поживает Чарли Бойер и Гари Грант?
– Посмотри, я купила себе новую шляпку, – улыбаясь, ответила она. – У меня сегодня прекрасное настроение! И знаешь почему? Завтра утром Билли Файн отправит писателю зеркало! Ты только представь лицо этого парня!
– Я не так силен в воображении.
– Ты дуешься на меня, словно я собираюсь выйти за него замуж.
– А почему бы и нет? Будешь носить его с собой в чемодане. Тебя спросят: "Где твой муж?", а ты откроешь крышку и скажешь: "Вот он, голубчик!" Это как серебряный кларнет. В час раздумий ты будешь вытаскивать его из футляра и, немного поиграв, укладывать назад. Только не забудь поставить туда маленькую коробочку с песком.
– И все равно я чувствую себя прекрасно, – ответила Эйми.
– Твоя благотворительность похожа на пощечину. – Поджав губы, Ральф мрачно посмотрел на карты. – Я знаю, с чего все началось. Ты решила наказать меня за то, что я подсматривал за этим карликом. Теперь он получит свое зеркало, а я – пинок под зад. Такие, как ты, всегда перебегали мне дорогу, отнимая маленькие радости и лишая жизнь удовольствий.
– Тогда больше не зови меня к себе на выпивку. Терпеть не могу жалобы слабаков!
Ральф тяжело вздохнул и тихо прошептал:
– Ах, Эйми, Эйми. Неужели ты думаешь, что чем-то поможешь этому парню? Он проклят своей судьбой, и ты напрасно убеждаешь себя в обратном. Я знаю, что у тебя на уме. "Пусть меня считают дурой, но мой подарок сделает его счастливым". Верно?
– Я готова на все, если моя глупость принесет кому-то искреннюю радость, – ответила она.
– О Боже, избавь меня от таких благодетелей…
– Замолчи! – закричала Эйми и закрыла лицо руками. – Замолчи! Замолчи!
После нескольких минут напряженного безмолвия Ральф отодвинул в сторону запятнанный стакан и поднялся.
– Ты посидишь за меня в будке? Мне надо отлучиться по делам.
– Ладно, иди. Я посижу.
Она увидела, как тысячи холодных отражений замелькали среди зеркал по стеклянным коридорам – тысячи поджатых губ и скрюченных в гневе пальцев. Эйми сидела, вслушиваясь в тиканье старых настенных часов. Внезапно по ее телу пробежала дрожь. Она попыталась успокоиться, раскладывая пасьянс. Но озноб усиливался с каждой минутой. В глубине лабиринта застучал молоток, потом раздались странные протяжные звуки. Она ждала, задыхаясь от страха и наступившей тишины. В освещенном проходе зашевелились ряды отражений. Они возникали и исчезали, подпрыгивали и сгибались, пока Ральф шел среди зеркал, разглядывая ее напуганную фигуру. Когда он подошел к двери, Эйми услышала его тихий смех.
– Что тебя так развеселило? – осторожно спросила она.
– Слушай, милочка, – ответил Ральф, – мы же не хотим поссориться, правда? Значит, завтра мистер Биг получит от Билли большое зеркало?
– Ты решил устроить какую-то пакость?
– О нет! Зачем мне это?
Забрав у нее карты, он вышел из будки. Его лицо сияло от удовольствия; проворные руки быстро тасовали колоду. Остановившись у двери, Эйми смущенно смотрела на отрешенную ухмылку Ральфа. Ее правый глаз начал подергиваться, и она прижала пальцем нижнее веко. Старые часы отмеряли минуты. У стен пирса шумели волны, и воздух казался густым от влажной духоты и низких облаков. Далеко над морем змеились вспышки молний.
– Ральф, – прошептала она.
– Успокойся, Эйми, – ответил он.
– Я о той поездке по побережью, которую ты мне предлагал…
– Можем поехать хоть завтра… или через месяц, – произнес он. – Или через год. Старина Ральф Бэнгарт терпеливый парень. Я ни о чем не тревожусь. Вот, смотри. – Он протянул руку к ее лицу. – Я абсолютно спокоен.
Она подождала, пока над морем не утих раскат грома.
– Прости, если я тебя расстроила. Только не надо делать ничего плохого. Обещай мне это, Ральф.
В лицо пахнуло запахом дождя. Порыв прохладного ветра закружил обрывки карнавальных лент. В будке тикали часы, и Эйми кусала губы, наблюдая за картами, которые мелькали в руках Ральфа. Из тира доносились выстрелы и звон падавших мишеней.
А потом появился он.
Карлик шел по безлюдной набережной, и его маленькое тело раскачивалось из стороны в сторону. В свете уличных фонарей смуглое лицо Бига казалось маской боли, как будто каждое движение требовало от него неимоверных усилий. Когда он свернул на пирс, у Эйми забилось сердце. Ей хотелось подбежать к нему и закричать: "Это твоя последняя ночь, и больше никто не будет подсматривать за тобой!" Ей хотелось плакать и смеяться; ей хотелось сказать это Ральфу в лицо. Но она промолчала.
– О, кого мы видим! – воскликнул Ральф. – Сегодня вход бесплатный! Специально для старых клиентов!
Карлик взглянул на него снизу вверх, испуганно отступил на шаг, и в его маленьких черных глазах отразилось замешательство. Зашептав слова благодарности, он поднял руку и начал натягивать горлышко свитера на дрожащий подбородок. Другая рука сжимала серебряную монетку. Осмотревшись по сторонам, он быстро кивнул и вошел в зеркальный коридор. Тысячи перекошенных мукой лиц замелькали на стеклянных стенах лабиринта.
– Ральф, – прошептала Эйми, вцепившись в его локоть. – Что ты задумал?
– Решил поиграть в благотворительность, – с усмешкой ответил он.
– Ральф!
– Тихо! Слушай!
Они замерли в теплой тишине билетной будки, и через пару минут в глубине лабиринта послышался крик.
– Ральф!
– Ты думаешь, это все? – ответил он. – Послушай, что будет дальше!
Раздался еще один крик, за которым последовали горькие рыдания и стремительный топот. Судя по звукам, карлик налетал на зеркала, отскакивал от них и, истерично завывая, метался в тупиках лабиринта. Когда он выскочил в коридор, Эйми отшатнулась, увидев его широко открытый рот и дрожащие щеки, по которым стекали слезы. Мистер Биг пронесся мимо нее в пылавшую молниями ночь и, затравленно осмотревшись, побежал по пирсу.
– Что ты сделал, ублюдок?
Ральф корчился от хохота и хлопал себя ладонями по ляжкам. Она ударила его по щеке.
– Что ты сделал?
Он не мог перестать смеяться.
– Идем. Я все тебе покажу.
Они шли по лабиринту раскаленных добела зеркал, и тысячи пятен ее губной помады казались красными огоньками, сиявшими в серебряной пещере. С обеих сторон мелькали сотни истеричных женщин, за которыми крались хищные фигуры мужчин с искривленными ртами.
– Идем, идем, – шептал он за ее спиной.