– Лучше бы ты поговорила о чем-нибудь другом.
Джулия засмеялась:
– Но позволь мне рассказать, как это начинается, как они возвращаются к жизни. Я это так ясно себе представляю, – она прижалась к стеклу, пристально глядя на улицу, на дождь и крышку люка на перекрестке. – Вот они там, внизу, высохшие и спокойные, а небо над ними темнеет и электризуется, – она откинула назад свои длинные мягкие волосы. – Вдруг небо взрывается… Капли дождя сливаются в потоки, которые несут с собой мусор, бумажки, старые листья.
– Отойди-ка от окна! – сказала Сильвия, но Джулия, казалось, не слышала ее.
– О, я знаю, что там, внизу. Там огромная квадратная труба. В ней тихо будто в могиле. Только где-то высоко наверху ездят машины. А труба лежит сухая и пустая, как верблюжья кость в пустыне. Но вот капли дождя застучали по ее днищу. Сначала вода сочится узенькими змейками. Змейки извиваются, сливаются вместе, и наконец уже одна огромная плоская змея ползет по дну трубы. Она втягивает в себя все потоки, которые текут с других улиц, из других труб. Она корчится и попадает в те две маленькие, сухие ниши, о которых я тебе уже говорила. Змея медленно огибает двоих людей – мужчину и женщину, лежащих словно японские кувшинки. Джулия сжала руки, переплетя пальцы в замок.
– Оба тела впитывают воду. Вот они уже пропитались водой насквозь. Вода поднимает руку женщины. Сначала кисть: чуть-чуть. Потом предплечье, и вот уже всю руку, и еще ногу. А ее волосы… – она провела по своим волосам, спадающим на плечи. – Ее волосы свободно всплывают и распускаются подобно цветам. У нее голубые глаза, но они закрыты…
На улице стемнело. Сильвия продолжала вышивать, а Джулия все говорила и говорила. Она воображала во всех подробностях, как поднимается вода и увлекает с собой женщину, приподнимает ее, ставит вертикально.
– И женщина не противится: она долго лежала без движения и теперь готова начать ту жизнь, которую подарит ей вода. Немного в стороне вода приподнимает мужчину.
Джулия подробно рассказывает, как потоки медленно сближают их.
– Вода открывает им глаза. Вот они уже могут видеть друг друга, но еще не совсем. Их тела кружатся в водовороте, не касаясь друг друга, – Джулия повернула голову. Ее глаза блестели. – И вот их взгляды встречаются. Они улыбаются… Они протягивают друг другу руки…
Сильвия оторвалась от вышивания, пристально посмотрела на сестру и выдавила из себя резко:
– Хватит! Прекрати!
– Поток заставляет их коснуться друг друга. Поток соединяет их навсегда. О, какое это совершенство! Совершенство любви – два тела, покачиваемые водой, очищающей и освежающей. И ничего больше. Это ведь совсем безгрешная любовь…
– Джулия! Прекрати сейчас же!
– Ну что ты! – обернулась к ней Джулия. – Они же не думают ни о чем, правда? Они глубоко внизу, и им нет до нас дела. Положив одну руку на другую, она начала мягко перебирать пальцами. Свет уличного фонаря, падавший на них, то и дело затуманивался потоками дождя, и создавалось впечатление, что руки действительно находятся в подводном мире. Между тем Джулия продолжала:
– Он, высокий и безмятежный, широко раскинул руки, – она жестом показала, как высок и легок он в воде. – А она – маленькая, спокойная и какая-то расслабленная. Они мертвы, им некуда спешить, и никто не может приказывать им. Их ничто не волнует, не заботит. Они спрятались от всего мира в своей трубе. Они касаются друг друга руками, губами, а когда их выносит на перекресток труб, встречный поток тесно соединяет их… Они плывут рука к руке, покачиваясь на поверхности, и кружатся в водоворотах, неожиданно подхватывающих их, – она провела руками по стеклу, забрызганному дождем. – Они плывут к морю, а позади тянутся трубы, трубы…
Голос Джулии осекся. Она помолчала и потом спокойно продолжила:
– Но вот день проходит, гроза уносится прочь. Дождь прекращается. Сезон дождей позади, – она, казалось, была разочарована этим. – Вода убегает в океан, медленно опуская мужчину и женщину на пол трубы, – она опустила руки на колени, не отрывая от них глаз. – Вода уходит и забирает с собой ту жизнь, которую дала этим двоим. Они опускаются рядом – бок о бок. Где-то наверху восходит и заходит солнце, все идет своим чередом, а у них – вечная ночь. Они спят в блаженной темноте. До следующей осени.
Ее руки лежат на коленях ладонями вверх.
– Красивый мужчина, красивая женщина… – бормочет она, наклонив голову и зажмурив глаза.
Внезапно она выпрямилась и посмотрела на сестру.
– Ты знаешь, кто это? – горько улыбнувшись, спрашивает Джулия.
Сильвия не отвечает, она вся побледнела, губы ее трясутся. Она с ужасом смотрит на сестру.
– Мужчина – это Фрэнк, вот кто! А женщина – я! – почти выкрикнула Джулия.
– Джулия! Что ты…
– Да, это Фрэнк! Он там!
– Но Фрэнк пропал так давно… И уж конечно, его там нет, Джулия!
Теперь Джулия обращается не к кому-то в отдельности, а ко всем сразу – к Сильвии, к окну, к стене, к улице:
– Бедный мой Фрэнк, – говорит она, глотая слезы. – Я не знаю, где ты. Ты не мог найти себе места в этом мире. Твоя мать отравила тебе всю жизнь! И ты увидел канализационную трубу и понял, насколько там хорошо и спокойно. О, мой бедный Фрэнк! Бедная Джулия, бедная я, бедная! Скажи, сестра моя Сильвия, ну почему я не удержала его, пока он был со мной рядом! Почему я не вырвала его из цепких лап его матери?
– Замолчи! Замолчи сейчас же, и чтоб я этого больше не слышала!
Джулия отвернулась к окну и, тихонько всхлипывая, положила руку на стекло.
Через несколько минут она услышала, как сестра спросила:
– Ты закончила?
– Что?
– Если ты закончила реветь, иди сюда и помоги мне, а то я не справлюсь и до утра.
Джулия подняла голову и подсела к сестре.
– Ну что там?
– Здесь и вот здесь, – показала Сильвия на шитье.
Примерно с полчаса они работали молча. Сильвия почувствовала, что у нее слипаются веки. Она сняла очки, откинулась в кресле и задремала. Разбудили ее хлопок входной двери и чьи-то торопливо удаляющиеся шаги.
– Кто там, дорогая? – Сильвия пошарила рукой в поисках очков. – Кто-то приходил к нам, Джулия?
Когда наконец она надела очки, то с ужасом уставилась на пустой стул, где только что сидела Джулия.
– Джулия! – Сильвия вскочила на ноги и бросилась в прихожую. Наружная дверь дома была распахнута настежь, и по полу злорадно стучали капли дождя.
– Итак, Джулия зачем-то вышла на минутку, – дрожащим голосом сказала самой себе Сильвия, близоруко вглядываясь во тьму. Потоки воды продолжали низвергаться на мостовую.
– Она сейчас вернется… Правда, Джулия, дорогая? Ну где же ты, сестренка? Сильвия не могла заметить, как за минуту перед этим крышка люка на перекрестке приподнялась, вниз нырнула чья-то фигура, и крышка снова опустилась на свое место.
Сильвия слышала только нескончаемый шум дождя в темноте.
The Cistern 1947( Водосток)
Переводчик: С. АнисимовВесь день лил дождь, и свет уличных фонарей едва пробивался сквозь серую мглу. Сестры уже долго сидели в гостиной. Одна из них, Джулиет, вышивала скатерть; младшая, Анна, пристроилась возле окна и смотрела на темную улицу и темное небо.
Анна прислонилась лбом к оконной раме, однако губы ее шевелились, и наконец, словно после долгого размышления, она сказала:
– Мне это никогда раньше не приходило в голову.
– Ты о чем? – спросила Джулиет.
– Просто я сейчас подумала… Ведь на самом деле здесь, под городом, еще один город. Мертвый город, прямо тут, у нас под ногами.
Джулиет сделала стежок на белом полотне.
– Отойди от окна. Этот дождь как-то странно на тебя влияет.
– Нет, правда! Разве ты никогда раньше не думала о водостоке? Ведь он пронизывает весь город, его туннели – под каждой улицей, и по ним можно ходить, даже не наклоняя головы. Они ветвятся повсюду и в конце концов выводят прямо в море, – говорила Анна, завороженно глядя, как капли дождя за окном разбиваются об асфальт тротуара, как дождь льется с неба и исчезает, стекая вниз сквозь канализационные решетки на углах перекрестка. – А тебе не хотелось бы жить в водостоке?
– Мне бы не хотелось!
– Так здорово – я хочу сказать, если бы об этом больше никто-никто не знал! Жить в водостоке и подглядывать за людьми сквозь прорези решеток, смотреть на них, когда они тебя не видят! Как в детстве, когда мы играли в прятки: бывало, спрячешься, и никто тебя не может найти, а ты все время сидишь совсем рядом с ними в укромном уголке, в безопасности, и тебе тепло и весело. Мне это ужасно нравилось. Должно быть, если живешь в водостоке, чувствуешь себя так же.
Джулиет медленно подняла глаза от вышивки.
– Анна, ты моя сестра, не так ли? Ты ведь когда-то родилась, разве нет? Только вот иногда, когда ты что-нибудь такое говоришь, мне начинает казаться, будто мама в один прекрасный день нашла тебя в капусте, принесла домой, посадила в горшок и вырастила вот до таких размеров. И ты какой была, такой всегда и останешься.
Анна ничего не ответила. Джулиет снова взялась за иголку. Комната была совершенно бесцветной, и ни одна из сестер никак не оживляла ее серости. Минут пять Анна сидела, склонив голову к окну. Наконец она повернулась и, глядя куда-то вдаль, сказала:
– Наверно, ты подумаешь, что мне снился сон. Я имею в виду, пока я тут сидела и думала. Пожалуй, Джулиет, это и впрямь было сном.
На этот раз в ответ промолчала Джулиет.
Анна продолжала шепотом:
– Видно, вся эта вода меня как бы усыпила, и тогда я стала размышлять о дожде, откуда он берется и куда потом девается, исчезая в тех маленьких щелях у тротуаров, а потом подумала о резервуарах, которые глубоко внизу. И вдруг увидела там их: мужчину… и женщину. Внизу, в водостоке, под улицей.
– И зачем же они там оказались? – с любопытством спросила Джулиет.
– А разве нужна какая-то причина? – отозвалась Анна.
– Нет, разумеется, не нужна, если они ненормальные, – сказала Джулиет. – Тогда никаких причин не требуется. Сидят в своем водостоке, и пусть себе сидят.
– Но ведь они не просто сидят в этом туннеле, – проговорила Анна, склонив голову к плечу. Глаза ее двигались под прикрытыми веками, как будто она куда-то смотрела. – Нет, эти двое влюблены друг в друга.
– Бог ты мой, – усмехнулась Джулиет, – неужели это любовь загнала их туда?
– Нет, они там уже много-много лет, – ответила Анна.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что они годами живут вместе в этом водостоке? – с недоверием спросила Джулиет.
– Я разве говорила, что они живы? – удивилась Анна. – Нет, конечно. Они мертвые.
Дождь, словно дробь, неистово бил в стекло, капли сливались вместе и струйками стекали вниз.
– Вот как, – обронила Джулиет.
– Да, – с нежностью в голосе произнесла Анна, – мертвые. Он мертвый, и она мертвая. – Казалось, мысль ей понравилась. Словно это было интересное открытие, и она им гордилась. – Он, наверно, очень одинокий человек, который никогда в жизни не путешествовал.
– Откуда ты знаешь?
– Он похож на людей, которые ни разу не путешествовали, но всегда этого хотели. Можно определить по глазам.
– Так ты знаешь, как он выглядит?
– Да. Очень больной и очень красивый. Ну, как это иногда бывает, когда болезнь делает мужчину красивым. От болезни его лицо становится таким худым.
– И он мертвый? – спросила старшая сестра.
– Уже пять лет. – Анна говорила мягко, ее веки то приоткрывались, то опускались, как будто она собиралась поведать длинную историю, которую хорошо знала, и хотела начать ее не спеша, а потом говорить все быстрее и быстрее, покуда рассказ полностью не закрутит в своем вихре ее самое-с расширившимися глазами и приоткрывшимся ртом. Но сейчас она говорила медленно, голос ее лишь слегка дрожал. – Пять лет назад этот человек шел вечером по улице. Он знал, что это та самая улица, по которой он уже много раз ходил и по которой еще множество вечеров подряд ему предстоит ходить. Так вот, он подошел к люку – такой большой круглой крышке посередине улицы – и услышал, как у него под ногами бежит река, понял, что под этой железной крышкой мчится поток и впадает прямо в море. – Анна слегка вытянула правую руку. – Он медленно нагнулся и поднял крышку водостока. Заглянув вниз, увидел, как бурлит пена и вода, и подумал о женщине, которую он хотел любить – и не мог. Тогда он по железным скобам спустился в люк и исчез…
– А что случилось с ней? – спросила Джулиет, не отрываясь от своей работы. – Когда умерла она?
– Точно не знаю. Она там совсем недавно. Она умерла только что, как будто прямо сейчас. Но она действительно мертва. И очень красива, очень. – Анна любовалась образом, возникшим у нее в голове. – По-настоящему красивой женщину делает смерть, и прекраснее всего она становится, если утонет. Тогда из нее уходит вся напряженность, волосы ее развеваются в воде, подобно клубам дыма. – Она удовлетворенно кивнула: – Никто и ничто на земле не в состоянии научить женщину двигаться с такой задумчивой легкостью и грацией, сделать ее столь гибкой, струящейся и совершенной. – Анна попробовала передать эту легкость, грацию и зыбкость движением своей большой, неуклюжей и грубой руки.
– Все эти пять лет он ждал ее, но до сего дня она не знала, где он. И вот теперь они там и будут вместе всегда… В дождливое время года они будут оживать. А сухая погода – иногда это тянется по нескольку месяцев – будет для них периодом долгого отдыха: лежат себе в маленьких потайных нишах, как те японские водяные цветы, совершенно высохшие, старые, сморщенные и тихие.
Джулиет встала и зажгла еще одну небольшую лампу в углу гостиной.
– Мне бы не хотелось, чтобы ты продолжала тему.
Анна засмеялась:
– Ну давай я расскажу тебе, как это начинается, как они вновь оживают. У меня все продумано. – Она наклонилась вперед, опершись локтями о колени и пристально глядя на улицу, на дождь, на горловины водостока. – Вот они лежат в глубине, высохшие и тихие, а высоко над ними в небесах скапливаются водяные пары и электричество. – Она откинула рукой назад свои тусклые, седеющие волосы. – Сначала весь верхний мир осыпают мелкие капельки, потом сверкает молния и раздается раскат грома. Это закончился сухой сезон: капли становятся больше, они падают и катятся по водосточным трубам, желобам, водоотводам, канавам. Они несут с собой обертки от жевательной резинки, бумажки, автобусные билеты!
– Сейчас же отойди от окна.
Анна вытяяула перед собой руки и продолжала:
– Я знаю, что делается там, под тротуаром, в большом квадратном резервуаре. Он огромный и совершенно пустой, потому что уже много недель наверху ничего не было, кроме солнечного света. Если скажешь слово, то в ответ раздастся эхо. Стоя там, внизу, можно услышать только, как наверху проезжает грузовик – где-то очень высоко над тобой. Весь водосток пересох, словно полая верблюжья кость в пустыне, и затаился в ожидании.