– А граф Фордариан тоже так считает? Ведь власть – не единственное, что вы можете предложить. Мне кажется, вы недооцениваете своей личной привлекательности.
– На Барраяре власть – единственное, что имеет значение. – Лицо принцессы стало отчужденным. – А что до всего остального… Я когда-то попросила Негри составить мне доклад о Вейдле. Со своими наложницами он обращается вполне прилично.
Такой отзыв, на взгляд Корделии, не вполне соответствовал признанию в страстной любви. И все-таки она была уверена, что во время вручения подарков видела в глазах Фордариана не просто стремление к власти. Может быть, регентство Форкосигана каким-то образом расстроило брачные планы этого человека? Может, именно этим объясняется окрашенная сексуальными тонами враждебность в его разговоре с ней?..
Друшикко на цыпочках вошла в гостиную.
– Он уснул, – нежно прошептала она.
Карин кивнула и откинулась на спинку дивана – секунда отдыха. Но почти тут же в дверях возник ливрейный лакей.
– Не откроете ли вы бал в паре с лордом-регентом, миледи? Все ждут.
Просьба или напоминание об обязанностях? Бесстрастный тон слуги заставлял даже танцы воспринимать скорее как долг, чем как приятное развлечение.
– Последняя обязанность сегодняшнего вечера, – успокоила принцесса свою гостью, пока они обе поспешно всовывали ноги в туфли. Корделия могла бы поклясться, что с начала вечера ее обувь уменьшилась размера на два. Она заковыляла следом за Карин, а Дру замыкала процессию.
Выложенные из драгоценных пород дерева цветы, фантастические животные и виноградные лозы сплелись в замысловатый узор на мозаичном паркете огромного зала. В Колонии Бета такое полированное деревянное чудо украсило бы стену музея – а эти невероятные люди ходили по нему и даже танцевали! Оркестр – не электронный, а из живых музыкантов (Корделии объяснили, что попасть в него можно, лишь победив на жесточайшем конкурсе) – играл какую-то национальную мелодию. О-ох! Даже вальсы здесь напоминали военные марши.
Эйрела и принцессу подвели друг к другу, и они двинулись по кругу в торжественном танце, состоявшем из зеркального повторения шагов и поворотов партнера. Протянутые руки ни разу не соприкоснулись. Корделия была очарована – она и не подозревала, что Эйрел умеет танцевать. На этом официальная часть закончилась, и к танцу присоединились другие пары. Раскрасневшийся адмирал вернулся к жене.
– Потанцуем, миледи?
«После такого обеда? Скорее, поспим». Как ему удается сохранять такую активность? Наверное, из-за тайного ужаса. Она с улыбкой покачала головой:
– Я не умею.
– А-а. – Они медленно пошли вокруг зала. – Я мог бы тебя научить, – предложил он, когда они вышли на террасу, уходившую ступенями в сад, где царили приятная прохлада и темнота. Лишь редкие цветные фонарики слегка освещали дорожки.
– Не знаю… – с сомнением отозвалась она. – Если только сможешь найти укромное местечко.
– А вот и… Ш-ш…
Его улыбка сверкнула в темноте, а пальцы предупреждающе сжали ей руку. Они оба неподвижно застыли у выхода на небольшую аллею, скрытую от посторонних глаз тисами и каким-то перистым розовым растением. Из зала лилась музыка.
– Попробуй, Ку, – уговаривала Друшикко. Дру и Ку стояли лицом друг к другу на дальней от Корделии и Эйрела стороне аллеи. Куделка нерешительно положил свою трость на каменный парапет и протянул ей руки. Они начали ступать, скользить и наклоняться, и Дру с серьезным видом считала такт: – Р-раз-два-три, р-раз-два-три…
Куделка оступился, девушка его подхватила; его руки сжались на ее талии.
– Это все напрасно, Дру! – И он в отчаянии замотал головой.
– Ш-ш-ш. – Она дотронулась пальцами до его губ. – Попробуй еще раз. Я – за. Сколько тебе пришлось практиковаться в координации движений рук, прежде чем у тебя все получилось? Готова спорить, не один раз.
– Старик не позволил мне сдаться.
– Ну, может, я тоже тебе не позволю.
– Я устал, – пожаловался Куделка. «Ну, так переключись на поцелуи, – мысленно посоветовала ему Корделия, с трудом подавив усмешку. – Этим можно зани– маться сидя».
Однако Друшикко не отступала, и они начали снова:
– Р-раз-два-три, р-раз-два-три…
И снова их попытка закончилась, на взгляд Корделии, подходящей ситуацией – если бы только одному из них хватило ума и смелости продолжить.
Эйрел покачал головой, и они молча отступили за кусты. Увы – их деликатность оказалась напрасной: какой-то лорд-фор невидяще прошел мимо них, проковылял через полянку, заставив Ку и Дру замереть на полушаге, и, перегнувшись через каменный парапет, привычно блеванул на кусты внизу. Вдруг из темной зоны, ставшей его мишенью, послышались проклятия. Мужскому голосу вторил женский. Куделка схватил свою трость, и пара незадачливых танцоров поспешно ретировалась. Лорда-фора вырвало еще раз, и ставший его жертвой мужчина полез вверх по скользким камням, грозя обидчику физической расправой. Форкосиган осмотрительно увел Корделию.
Позже, дожидаясь машин у одного из выходов, Корделия оказалась рядом с лейтенантом. Куделка грустно оглядывался через плечо на императорскую резиденцию, откуда по-прежнему доносились громкие голоса и музыка.
– Хороший вечер, Ку? – приветливо спросила она.
– Что? О да, поразительный. Поступая на службу, я и думать не мог, что окажусь здесь. – Он моргнул. – Было время, когда я и думать не мог, что вообще где-нибудь окажусь. – А потом он добавил, совершенно огорошив Корделию: – Право, жаль, что к женщинам не прилагаются инструкции.
Корделия расхохоталась:
– Я могу то же самое сказать о мужчинах.
– Но вы с адмиралом Форкосиганом… вы совсем другие.
– Нет… ничуть. Может, мы просто научились на собственном опыте. Многим это так и не удается.
– Как вы думаете, у меня есть шанс на нормальную жизнь?
Он смотрел мимо нее, в темноту.
– Вы сами создаете свои шансы, Ку. И свои танцы.
– Вы говорите точь-в-точь как адмирал.
На следующее утро Корделия перехватила капитана Иллиана, когда тот заехал в резиденцию, чтобы выслушать ежедневный рапорт начальника охраны.
– Скажите мне, Саймон, граф Вейдл Фордариан у вас где – в большом списке или в малом?
Иллиан вздохнул:
– В большом – все, кого я могу припомнить.
– Я хочу, чтобы вы перевели его в малый список.
Он наклонил голову:
– Почему?
Корделия замялась.
– Мне кажется, у него менталитет убийцы. Такие стреляют в спину.
Иллиан скептически улыбнулся:
– Извините, миледи, но это непохоже на Фордариана. Я его знаю. Он всегда производил на меня впечатление откровенного и не слишком умного человека.
Насколько болезненной должна быть рана, насколько жгучим желание расквитаться, чтобы туповатый человек так тонко почувствовал, куда надо бить? Она не знала. И обязательно ли сочетаются личная и политическая враждебность? Нет. Его ненависть всеобъемлюща, а удар был направлен точно в цель – хоть он и просчитался.
– Переведите его в малый список, – повторила она.
Иллиан приподнял раскрытую ладонь, но это не был успокаивающий жест – скорее знак «довольно, я понял».
– Хорошо, миледи.
Глава 6
Корделия лениво следила за скользящей по земле тенью флайера – темной стрелкой, упрямо бегущей на юг. Стрелка пролетала через поля, пересекала ручьи, реки и пыльные дороги… Дорожная сеть на Барраяре осталась в зачаточном состоянии – ее развитие замерло с появлением, по окончании Периода Изоляции, персональных летательных аппаратов. С каждым километром, отделявшим их от лихорадочной атмосферы столицы, спадало напряжение. День в сельской местности – прекрасная мысль, давно следовало бы уехать. Она только жалела, что Эйрел не смог составить ей компанию.
Сержант Ботари заметил внизу какой-то лишь ему ведомый ориентир и чуть повернул штурвал, заложив плавный вираж. Друшикко, сидевшая рядом с Корделией, напряглась, чтобы не придавить свою госпожу. Доктор Генри – он сидел впереди, рядом с сержантом – разглядывал окрестности почти с таким же интересом, как и Корделия. Неожиданно повернувшись к ней, он произнес:
– Я глубоко признателен вам за приглашение, миледи. Посещение поместья Форкосиганов – редкая честь.
– Правда? – удивилась Корделия. – Я знаю, что они мало кого приглашают, но приятели-лошадники графа Петера наезжают довольно часто. Это удивительные животные, – с чувством добавила она и на секунду задумалась, но потом решила, что доктор Генри и без подсказки поймет, что под «удивительными животными» она подразумевала лошадей, а не приятелей графа Петера. – Вы только намекните, что вас интересуют лошади, и граф Петер лично проведет вас по конюшне.
Похоже было, что доктор не слишком обрадован такой перспективой; во всяком случае, он начал нервно теребить воротник своего зеленого кителя. Врач-исследователь из императорского госпиталя привык общаться с достаточно высокопоставленными лицами, чтобы не трепетать перед титулом или званием; видимо, дело объяснялось героическим ореолом, теми давними подвигами, которые превратили Форкосигана-старшего в живую легенду.
Петер стал генералом в возрасте двадцати двух лет, сражаясь с цетагандийцами в яростной партизанской войне, кипевшей когда-то в Дендарийских горах, синие силуэты которых только что возникли на горизонте. Император Дорка Форбарра мог дать ему только звание – в тот отчаянный момент так необходимые подкрепления, припасы и деньги взять было неоткуда. Двадцать лет спустя генерал Петер еще раз изменил историю Барраяра, поддержав Эзара Форбарру в гражданской войне, которой закончилось правление императора Ури Безумного.
– С графом легко поладить, – успокоила доктора Корделия. – Вы только восхищайтесь его лошадьми и задайте несколько вопросов о войне – все остальное время можете просто слушать.
Доктор был человеком неглупым, но такое напутствие его озадачило. Он изумленно покосился на супругу лорда-регента, видимо, подозревая какой-то подвох. Корделия приветливо улыбнулась.
Она заметила, что Ботари то и дело посматривает на нее в зеркало заднего обзора. Вот опять… Похоже, сержанту сегодня не по себе, решила Корделия, об этом говорят и слишком резкие движения его рук, и напрягшиеся мышцы шеи. Но понять, что творится на душе у Ботари по взгляду его желтых, чересчур глубоко и чересчур близко посаженных глаз было заведомо безнадежным делом. Беспокоится из-за визита врача? Что ж, такая тревога вполне понятна.
Пологие холмы внизу постепенно перешли в каменистые кряжи. За ними поднимались горы, и Корделия уловила отблеск первого снега на самых высоких вершинах. Ботари провел флайер над тремя рядами скал и снова повернул, бросив машину вверх по узкой долине. Еще несколько минут, еще одна гряда, и они увидели длинное озеро. На мысу, увенчанном черной короной гигантского лабиринта выгоревших укреплений, приютилась деревня. Ботари посадил флайер в центре круга, нарисованного посреди самой широкой улицы.
Доктор Генри взял чемоданчик с инструментами.
– Осмотр займет всего несколько минут, – заверил он Корделию. – А потом можно лететь дальше.
Корделия чувствовала, что доктор немного побаивается Ботари. Даже сейчас он обращался к ней, а не к сержанту, словно она – переводчик, который сможет переложить его речь в слова, доступные Ботари. Сержант, конечно, способен испугать кого угодно, но ведь если делать вид, что его нет, он все равно никуда не исчезнет.
Они свернули в переулок, спускавшийся к самой воде, и Ботари постучал в дверь аккуратного двухэтажного домика. Им открыла улыбающаяся пожилая женщина.
– Доброе утро, сержант. Входите, все готово, миледи. – Она приветствовала Корделию неловким книксеном.
– Доброе утро, мистрис Хисопи. Как у вас приятно!
Внутри все сверкало чистотой: вдова военного, мистрис Хисопи прекрасно знала, что такое инспекторский смотр. Корделия понимала, что в обычные дни обстановка в доме нянюшки более непринужденная.
– Ваша малышка ведет себя прекрасно, – сообщила мистрис Хисопи, поворачиваясь к сержанту. – Утром она выпила всю бутылочку. И мы только что искупались. Вот сюда, доктор. Надеюсь, вы найдете, что все в порядке…
Она провела их наверх по узенькой лестнице. Одна из двух спален на втором этаже принадлежала ей, другая, выходившая окном на озеро, была превращена в детскую. В колыбельке ворковал темноволосый младенец с огромными карими глазами.
– Вот и умница, – улыбнулась мистрис Хисопи, беря девочку на руки. – Ну-ка, поздоровайся с папой! А, Элен? Лапочка моя.
Ботари остановился в дверях, опасливо глядя на малышку.
– У нее сильно выросла голова, – наконец выговорил он.
– Так обычно и бывает между двумя и тремя месяцами, – подтвердила мистрис Хисопи.
Доктор Генри разложил свои инструменты на пеленке, а мистрис Хисопи снова уложила девочку в колыбельку и начала ее раздевать. Они с доктором завели разговор о молочных смесях и младенческом пищеварении, а Ботари прошелся по тесной комнате, все рассматривая и ни до чего не дотрагиваясь. Здесь он выглядел вопиюще неуместным – огромная мрачная фигура в темном мундире. Голова сержанта коснулась наклонного потолка, и он осторожно попятился к двери.
Корделия с любопытством заглядывала через плечо доктора. Младенцы. Очень скоро и у нее будет такой. Словно в ответ ее живот затрепетал. Их сын, Петер Майлз, пока еще очень слабенький, но если он и дальше будет развиваться теми же темпами, то последнюю пару месяцев ей придется провести без сна. Она жалела, что не прошла в Колонии Бета курс подготовки родителей – пусть даже и не имея перспектив получить лицензию. Впрочем, на Барраяре все женщины как-то ухитряются рожать и без научно обоснованных методик. Мистрис Хисопи обучалась на собственном опыте – и вот сейчас у нее трое взрослых детей.
– Удивительно, – заметил доктор Генри, качая головой и записывая какие-то данные. – Совершенно нормальное развитие, насколько я могу судить. Никаких признаков того, что она вышла из маточного репликатора.
– Я тоже вышла из репликатора, – скромно призналась Корделия, и доктор невольно осмотрел ее с головы до пят, словно ожидая увидеть незамеченную им прежде пару щупалец. – Бетанский опыт свидетельствует, что важно не столько то, каким образом вы появились на свет, сколько то, кем становитесь по прибытии.
– Вот как? – Он задумчиво нахмурился. – И у вас нет генетических дефектов?
– Ни малейшего, – заверила Корделия.
– Нам необходима эта технология. – Он вздохнул и принялся собирать инструменты. – Девочка в полном порядке, можете ее одеть, – добавил он, обращаясь к мистрис Хисопи.
Ботари шагнул вперед и навис над колыбелькой. Между бровями у него пролегли глубокие складки. Он осторожно прикоснулся пальцем к младенческой щечке, а потом потер большой и указательный пальцы друг о друга, словно проверяя их чувствительность. Мистрис Хисопи искоса посмотрела на него, но ничего не сказала.
Ботари задержался, чтобы уплатить мистрис Хисопи по счету за месяц, а Корделия и доктор прошли к озеру в сопровождении Друшикко.
– Когда к нам в госпиталь привезли семнадцать эскобарских маточных репликаторов, присланных из военной зоны, – сказал Генри, – я, честно говоря, просто ужаснулся. Зачем сохранять эти никому не нужные эмбрионы – и с такими затратами? И зачем сваливать их в мою лабораторию? Но с тех пор я с ними свыкся, миледи. Я даже нашел для них применение – в терапии ожогов. Проект был утвержден неделю назад, и сейчас я над этим работаю.
И он начал с увлечением излагать свою теорию, которая, на взгляд Корделии, была вполне здравой.
– Моя мать работает в больнице Силики инженером по оборудованию, – сообщила она, когда доктор замолчал, чтобы перевести дух и услышать ее одобрение. – Она занимается как раз такими вещами.
Генри опять пустился в объяснения, но тут Корделия отвлеклась, чтобы поздороваться с двумя женщинами, шедшими им навстречу.
– Жены вассалов графа Петера, – пояснила она, когда те прошли.
– Я думал, они увозят свои семьи в столицу.
– Некоторые уезжают, другие остаются здесь. Жизнь здесь намного дешевле, а платят этим людям гораздо меньше, чем я думала. К тому же провинциалы с подозрением относятся к столичной жизни. – Она слегка улыбнулась. – У одного из охранников две жены – одна здесь, вторая в городе. И никто из товарищей пока его не выдал. Надежные люди.