— Да, у вас и вправду прекрасный товарищ для охоты.
— Я охочусь, — проворчал пес, — я иду по следу… А иногда я убиваю…
— Так, значит, вы не слышали о собаке по имени Зигмунд и о ее хозяйке — Эйлин Шеллот? — спросил Рендер.
Мужчина покачал головой.
— Нет, Бисмарка прислали мне из Массачусетса, но сам я в Центре никогда не был. И ни с кем из других хозяев не встречался.
— Понятно. Что ж, спасибо. Всего хорошего.
— Всего хорошего.
— Все-го хо-рро-ше-го…
Засунув руки в карманы, Рендер медленно двинулся вперед по узкой улочке.
Он извинился и ушел, не сказав, куда. И теперь шагал вперед без всякой цели. Вторая попытка Бартельметца увещевать его едва не заставила Рендера наговорить резкостей, о чем он сам бы потом пожалел. Прогулка была выходом — слишком тяжелый получался разговор.
Повинуясь неожиданному импульсу, он зашел в лавочку и купил часы с кукушкой, которые привлекли его внимание. Бартельметц правильно поймет его подарок.
Улыбнувшись, Рендер пошел дальше. Интересно, а что это за письмо, которое клерк так торжественно вручил Джилл за обедом? Три штемпеля на конверте и обратный адрес — адрес ее адвоката.
Джилл не стала вскрывать письмо, однако улыбнулась и, наградив старика щедрыми чаевыми, спрятала конверт в сумочку. Пришлось вскользь намекнуть на то, что его интересует содержание загадочного послания. Ну что ж, раз уж он такой любопытный, она пожалеет его и скажет.
Порыв студеного ветра налетел с севера, и как будто сам небосвод зашатался на своих ледяных устоях. Рендер поборол дрожь, еще больше втянул голову в плечи. Зажав под мышкой часы, он поспешил обратно.
В ту ночь змея, что держит хвост в собственной пасти, изрыгнула огонь, Фенрир Волк напал на Луну, кукушка прокуковала в маленьких часах, и утро явилось, как последний бык Манолите, потрясая роговые ворота своим ревом и обещая пролить реку львов на песок.
Рендер поклялся себе, что покончит наконец с сентиментальными бреднями.
Позже, гораздо позже, когда похожий на хищную птицу лайнер мчал их в поднебесье, то и дело проваливаясь в воздушные ямы, Рендер взглянул вниз, на лежащую в темноте Землю, представив звездные огни ее городов, потом вверх — на их небесные отражения, потом — на ряд экранов, на прищуренные лица людей, представил, как автоматы, раздающие кофе, чай и коктейли, пытаются заглянуть в души своих гипотетических клиентов, посылают флюиды, стараясь заставить каждого нажать нужную кнопку, потом посмотрел на Джилл, так привязавшуюся к каменным интерьерам старинных построек, — он знал, что она чувствует его взгляд, и сам, почувствовав команду своего кресла, откинулся, превратив его в постель, и — уснул.
Глава 5
В ее приемной всегда было много цветов, она любила экзотические ароматы и даже иногда жгла ладан. Ей нравилось до изнеможения нежиться в горячих бассейнах, гулять во время снегопада, без конца и, быть может, слишком громко слушать музыку, каждый вечер смаковать ликеры (ее излюбленным был анисовый, в который иногда она добавляла несколько капель полынной настойки).
У нее были длинные, тонкие пальцы. Колец она не носила.
«…Обследован пациент. Жалобы: нервозность, бессонница, боли в области желудка, периодически депрессивные состояния. Имеется запись предыдущих обследований. Поступил в госпиталь в 1995, с диагнозом — маниакально-депрессивный психоз; поступил вторично 2 марта 1996. Также госпитализировался в другую клинику 9 февраля 1997. Артериальное кровяное давление 170/100. Общее физическое состояние удовлетворительное — запись от 12 ноября 1998. Также отмечены жалобы на хронические боли в спине и умеренные симптомы алкогольной абстиненции. В дальнейшем никаких патологий в физическом развитии не обнаружено; мышечные рефлексы выраженные, в пределах нормы. Последствия алкогольной абстиненции. Психопатических симптомов и галлюцинаций за период обследования не отмечалось. Временная, пространственная и самоориентация — удовлетворительные. Психологическое тестирование показало некоторую склонность к мании величия, экспансивности, а также определенную агрессивность. Потенциально может являться источником конфликтных ситуаций. Учитывая опыт работы поваром, определен работать на кухне, после чего наблюдалось значительное улучшение общего состояния. Реакции более свободные, уровень общительности повысился. Диагноз: маниакально-депрессивные реакции (прогрессирующих последствий внешних стрессов не отмечалось). Степень психопатологических отклонений умеренная. Может считаться юридически полноценным лицом. Курс терапевтического лечения в госпитале — продолжить».
Она остановила магнитофон и рассмеялась. Смех прозвучал жутковато. Смех — явление общественное, а она была одна.
Покусывая кончик носового платка, Эйлин отмотала запись к началу, и вновь в тишине зазвучала мягкая скороговорка. Скоро внимание ее переключилось, и она уже не слышала магнитофонного голоса.
Когда запись подошла к концу, она выключила магнитофон, чувствуя себя одинокой. Очень одинокой. Такой одинокой, что, когда она повернулась к окну и небольшое пятно света упало на ее лицо, ей вдруг показалось, что в этом небольшом пятне света — вся жизнь, что в мире нет ничего важнее его. Ей захотелось, чтобы оно разлилось, превратилось в океан света. Или наоборот — самой стать такой маленькой, чтобы утонуть в нем.
Вчера исполнилось три недели с того дня, как…
«Я слишком долго ждала, — решила она. — Нет! Не может быть! Но что, если он исчезнет, как исчез Риском? Нет! Он не может. Не может. Он неуязвим. Что бы ни случилось. Он могуч и закован в латы. И все же, все же теперь придется ждать следующего месяца, чтобы начать снова. Три недели… Обратная реакция зрения — вот что это было. Неужели память не способна удержать то, что я видела? Неужели воспоминания поблекнут? (Как выглядит дерево? А облако? Нет, я не могу вспомнить! Какой он — красный цвет? А зеленый? Господи, да это просто истерика! Я вижу, и я не могу не видеть! Таблетку, скорее принять таблетку!)»
Плечи ее начали вздрагивать. И все же она не стала принимать таблетку, а лишь еще крепче впилась в уголок платка, пока зубы не прорвали ткань.
— Бойся, — повторила Эйлин про себя свою формулу блаженства, — бойся тех, кто алчет справедливости, ибо нам воздастся. И бойся кротких, ибо мы попытаемся унаследовать Землю. Бойся…
Раздался отрывистый телефонный звонок. Отложив платок, она придала лицу обычное сдержанное выражение и включила экран.
— Слушаю?..
— Эйлин, я вернулся. Как вы?
— Неплохо, даже можно сказать, хорошо. Ну, как провели отпуск?
— Пожаловаться не на что. Я уже давно хотел хорошенько отдохнуть, и, думаю, я этого заслуживаю. Послушайте, я тут кое-что привез показать вам — скажем, Винчестерский собор. Может быть, встретимся на этой неделе? У меня все вечера свободны.
«Сегодня? Нет, мне слишком этого хочется. Не надо, чтобы он это заметил».
— Как насчет завтра? — спросила она. — Или послезавтра?
— Прекрасно, давайте завтра, — кивнул Рендер. — Буду ждать вас в «Скальпеле и куропатке» около семи.
— Может быть, заказать столик?
— Почему бы и нет? Я закажу.
— Отлично. До встречи.
— До свидания. Гудки.
И в этот момент красочный водоворот снова закружился у нее перед глазами; она увидела деревья: дубы и сосны, тополя и платаны — они были высокие, кроны их отсвечивали зеленым и коричневым, а стволы отливали сталью; она увидела пышные, кудрявые облака, которые словно окунули в разведенную акварель, и теперь они медленно растушевывали небо; увидела пылающее солнце и маленькую иву у темно-синего, почти фиолетового озера.
Сложив порванный платок, она убрала его. Потом нажала кнопку внизу стола, и по комнате поплыли звуки музыки — Скрябин. Потом она нашла начало записи, которую до того диктовала, и включила, слушая одновременно обе пленки.
Пьер недоверчиво обнюхал еду. Служитель отошел от подноса и, выйдя в холл, закрыл за собой дверь. Огромная миска с салатом стояла на полу. Пьер осторожно приблизился, схватил горсть овощей и стал жадно запихивать их в рот. Вид у него был напуганный.
О, если бы только умолк этот звон стали, ударяющей о сталь, там, во тьме ночной… О, если бы только.
Зигмунд встал и зевнул. Задние лапы на мгновение вытянулись, он настороженно прислушался, потом встряхнулся. Она скоро должна прийти. Повиливая хвостом, он взглянул на часы с рельефным циферблатом, висевшие на высоте человеческого роста, еще раз проверил свою внутреннюю готовность, затем пересек комнату и подошел к телевизору. Встал на задние лапы и, опираясь одной из передних лап о панель, другой нажал сетевую кнопку.
По телевизору как раз передавали сводку погоды. На дорогах ожидалась гололедица.
«Я ехал мимо сельских кладбищ, — записал Рендер, — этих дремучих каменных лесов, которые разрастаются день ото дня. Почему человек так ревниво относится ко всему, что связано со смертью? Не потому ли, что это монументальный и одновременно демократичный способ обрести бессмертие, предельное выражение возможности причинить боль — иными словами, самой жизни — увековечения ее. Унамуно полагал, что дело именно в этом. Если он прав, то в этом году процент людей, активно взыскующих бессмертия, выше, чем когда бы то ни было…»
Чг-чга, чга-чг!
— Ты думаешь, это настоящие люди?
— Нет, они слишком безупречны.
Вечер был ослепительно звездный, сияюще льдистый. Рендер завернул С-7 в подземный гараж, осторожно выруливая, поставил его на свободное место. Исходящий от бетонных стен сырой холод мелкими крысиными зубами впивался в кожу, кости.
Рендер провел свою спутницу налево; оба выдыхали клубы пара, которые медленно таяли в воздухе.
— Слегка прохладно, — заметил Рендер. Она кивнула, покусывая губы.
В лифте он со вздохом размотал шарф, закурил.
— Дайте и мне тоже, — попросила она, почувствовав запах дыма.
Рендер дал ей сигарету.
Лифт медленно ехал вверх, и Рендер, прислонясь к стене, после каждой затяжки выдувал клубы дыма, смешанные с влажным паром.
— Я встретил еще одного мутанта, — вспомнил он, — в Швейцарии. Большой, как Зигмунд. Однако завзятый охотник и пруссак по духу, как и хозяин.
Он усмехнулся.
— Зигмунд тоже любит охотиться, — заметила его спутница. — Каждый год мы дважды уезжаем на Север, в леса, и я предоставляю ему полную свободу. Иногда он отсутствует несколько дней подряд, а когда возвращается, вид у него очень довольный. Что он делал в лесу, не рассказывает никогда, но, похоже, голодать ему не приходится. Я уже давно догадывалась, что ему нужно время от времени отдыхать от людей, чтобы сохранять внутреннее равновесие. Скорее всего, так и есть.
Лифт остановился, дверь открылась, и они прошли в холл, причем Рендер снова взял Эйлин под руку.
Он включил в приемной обогреватель, в комнате пахнуло теплом. Повесив пальто в задней комнате, Рендер выкатил «яйцо» МНУ из его гнезда, подключил аппарат к сети и сел за пульт.
— Как вы думаете, долго это продлится? — спросила Эйлин, проводя кончиками пальцев по гладким холодным выпуклостям. — Я говорю про всю операцию. Про то, чтобы полностью адаптироваться к зрению.
Рендер задумался.
— Понятия не имею, — ответил он наконец. — По крайней мере пока. Начало можно считать удачным, хотя осталась еще масса работы. Думаю, месяца через три я смогу дать более точный прогноз.
Эйлин задумчиво подошла к пульту, ощупала кнопки панели — пальцы ее были похожи на распущенные перья птичьего хвоста.
— Осторожно, не нажмите чего-нибудь ненароком.
— Да, конечно. А как вы думаете, сколько времени понадобится, чтобы я тоже могла управлять такой машиной?
— Через три месяца можно будет сказать, сколько. Через шесть — вы достигнете достаточного профессионального уровня; и, наконец, еще через полгода стажировки под строгим контролем вам можно будет доверить самостоятельную работу. То есть всего около года.
— Уф-ф! — она пододвинула кресло.
Рендер подключил времена года, пробудил к жизни фазы дня, ароматы деревни, городские запахи, воздушные стихии во всей их первозданной наготе и десятки других непоседливых духов, которых он использовал, созидая миры. Круто вмешавшись в течение времени, он испытывал горечь и сладость разных возрастов, данных человеку.
— О'кей. Готово.
Дальнейшее произошло очень быстро и совершенно неожиданно для Рендера. На мгновение все застлала серая пелена. Затем мертвенно-белый туман. Затем туман развеялся, словно под дуновением ветра, хотя никакого ветра Рендер не ощутил.
Он стоял перед ивовым деревцем на берегу озера; Эйлин глядела на него, полускрытая листвой и кружевом теней. Солнце клонилось к закату.
— Мы вернулись, — сказала Эйлин, делая шаг вперед; листья запутались в ее волосах. — Одно время я боялась, что это никогда не повторится, но я снова вижу и помню все.
— Хорошо, — сказал Рендер. — Взгляни на себя. И Эйлин взглянула на свое отражение в поверхности озера.
— Я не изменилась. Совсем не изменилась…
— Да.
— А вот вы изменились, — продолжала она, поднимая глаза на Рендера. — Вы стали выше, и как будто еще что-то…
— Нет, — ответил он.
— Наверное, я ошибаюсь, — быстро отозвалась Эйлин. — Я еще не понимаю всего, что вижу. Но я научусь.
— Конечно.
— Что вы собираетесь делать?
— Смотри внимательно, — предупредил ее Рендер.
Вдалеке за деревьями, скользя по ровной бесцветной асфальтовой реке, показалась машина. Казалось, она спускается с неба, перепрыгивая через горы, с ревом одолевая холмы, петляя между болотами, всколыхивая трясину слитной серебристо-серой мощью своего голоса; рябь пробежала по воде озера от этих звуков; машина остановилась футах в ста, почти не видная сквозь густой кустарник, выжидая. Это был С-7.
— Пойдем, — сказал Рендер, беря Эйлин за руку. — Пойдем прокатимся.
Пройдя между деревьями, они подошли к спиннеру. Эйлин коснулась поверхности блестящего стального кокона, провела рукой по антенне, дотронулась до окон — и они, словно почувствовав прикосновения, высветлились. Заглянув внутрь машины, она кивнула.
— Это же наш спиннер.
— Да. — Рендер открыл дверцу. — Садись. Вернемся в клуб. Теперь самое время. Воспоминания еще свежи, и они будут приятными или, в конечном счете, нейтральными.
— Лучше приятными, — сказала Эйлин, садясь в машину.
Рендер закрыл дверцу и, обойдя спиннер, сел на переднее сиденье.
Эйлин внимательно наблюдала за тем, как он набирает воображаемые координаты. Спиннер устремился вперед; деревья по обе стороны дороги слились в одну мелькающую полосу. Рендер чувствовал, что напряжение возрастает, поэтому не стал менять декораций. Поворачиваясь на своем сиденье, Эйлин изучала внутренний вид машины.
— Да, — промолвила она наконец, — теперь я разобралась, что к чему.
Она вновь поглядела в окно, на стремительно летящие навстречу деревья. Рендер проследил за ее взглядом и почувствовал, как стремительно нарастает беспокойство. Он затенил окна.
— Спасибо, — сказала Эйлин. — Так действительно лучше. Мне вдруг стало больно видеть… Все это мелькало так быстро, исчезало позади, как…
— Конечно, — кивнул Рендер, по-прежнему поддерживая ощущение движения вперед. — Я это предвидел. Однако ты начинаешь все больше привыкать.
Расслабься, — приказал он через минуту. — Расслабься!
Где-то нажалась невидимая кнопка; Эйлин расслабилась, а они все ехали и ехали дальше, и наконец машина стала замедлять ход, и Рендер произнес:
— А теперь выгляни. Ненадолго. Тебе это должно понравиться.
И она выглянула.
Рендер извлек из банка эмоций все, что только могло спровоцировать чувство приятной расслабленности, и вокруг машины возник город. Эйлин увидела очертания башен и монолиты отдельных зданий, потом промелькнули три закусочных быстрого обслуживания, большое увеселительное заведение, аптека, медицинский центр — здание из желтого кирпича с алюминиевыми кадуцеями над арками, все почти сплошь из стекла здание школы, пустое во время каникул, бензоколонка на пятьдесят заправочных автоматов, еще одна аптека и множество машин, припаркованных или с ревом проносящихся мимо, и, конечно, она увидела людей — людей, входящих и выходящих из домов, идущих по улице, садящихся или выходящих из машин; было лето, и свет поздних сумерек струился, окрашивая дома и одежды прохожих — тех, что гуляли по бульвару или беспечно болтали на террасах, глядели на улицу, перегнувшись через балконные решетки, свесившись с подоконников; человека, вышедшего из телефонной будки на углу, и другого — зашедшего позвонить; женщину с пуделем, сворачивающую за угол; высоко в небе то тут, то там вспыхивали ракеты.