Я с трудом разобрал, что она прошептала.
— Почему не увидишь? Увидишь!
— Как это? Ты ведь сказал, что ложишься в «долгий сон»… на тридцать лет, — сам сказал.
— Да, так и есть. Должен лечь. Слушай, Рикки, вот что можно сделать, чтобы мы встретились. Будь умницей, поезжай к бабушке, ходи в школу, а деньги пусть копятся. И к двадцати одному году у тебя будет достаточно денег, чтобы самой лечь в «долгий сон», если, конечно, ты к тому времени не передумаешь увидеться с нами. А когда проснешься, мы будем поджидать тебя там — Пит и я. Торжественно обещаем.
Она немного успокоилась, но еще не улыбалась. После долгого раздумья она наконец спросила:
— Вы и вправду там будете?
— Да. Но нам с тобой надо точно договориться. Если ты решила, сделай, как я скажу: обратись в «Космополитен». Это страховая компания. И при оформлении документов не забудь указать, чтобы тебя обязательно поместили в Риверсайдский храм… и распорядись, чтобы тебя разбудили в первый день мая 2001 года — ни позже и ни раньше. Именно в этот день я буду тебя встречать. Если захочешь, чтобы я присутствовал при твоем пробуждении, специально оговори это при оформлении, иначе дальше комнаты ожидания меня не пустят, — знаю я тамошних въедливых служителей. — Я достал конверт с запиской, заготовленной еще в Денвере. — Тебе необязательно запоминать, что я сказал, — тут все написано. Сохрани его, а в день совершеннолетия решишь, как тебе поступить. Но в любом случае мы с Питом будем тебя там ждать. — И я положил конверт с наставлениями поверх сертификата.
Мне показалось, что я убедил ее, но она и теперь не дотронулась до бумаг. Она лишь пристально взглянула на них, а потом тихо сказала:
— Дэнни…
— Да, Рикки?
Она опустила глаза и продолжала так тихо, что я с трудом разбирал слова:
— Если все так и будет… ты женишься на мне?
Кровь бросилась мне в лицо. В глазах потемнело. Но ответил я твердо и внятно.
— Да, Рикки. Этого-то я и хочу. Потому и ложусь в «долгий сон».
Я оставил ей еще один конверт — с надписью: «Вскрыть в случае смерти Майлза Джентри». Я ничего не стал объяснять ей — просто попросил сохранить. В нем содержались улики, изобличавшие Белл в брачных аферах и других ее преступных деяниях; с их помощью любой адвокат без труда выиграет процесс о завещании Майлза в пользу Рикки.
Потом я снял с пальца кольцо, полученное при окончании института, — другого у меня не было — и отдал ей, сказав, что теперь мы обручены.
— Оно тебе великовато, но ты сохрани его. Когда проснешься, я подарю тебе другое.
Она крепко зажала кольцо в кулачке.
— Не надо мне никакого другого.
— Ладно. А теперь попрощайся с Питом, Рикки. Пора ехать, у меня нет ни минуты.
Она крепко обняла Пита и передала его мне, пристально глядя мне в глаза. По ее лицу, оставляя на грязных щеках две дорожки, текли слезы.
— Прощай, Дэнни.
— Не «прощай», Рикки, а «до свидания». Мы будем ждать тебя.
В четверть десятого я вернулся к мотелю. Оказалось, что автобус в аэропорт уходит из центра городка через двадцать минут. Я отыскал единственного здешнего торговца подержанными автомобилями и сбыл ему свою машину за полцены, получив тут же наличными. Вероятно, это была самая скорая сделка в истории торговли. Оставшегося времени едва хватило, чтобы тайком протащить Пита в автобус (летный персонал недолюбливает страдающих воздушной болезнью котов), и в одиннадцать с минутами мы уже были в кабинете мистера Пауэлла.
Мистер Пауэлл был очень недоволен, что я отказался вверить заботам Всеобщей свои капиталы, и вознамерился прочитать мне мораль по поводу потери документов.
— Не могу же я просить судью во второй раз заверить одни и те же документы, а ведь еще и суток не прошло. Это выходит за всякие рамки.
Я помахал перед его лицом пачкой денег с весьма впечатляющими цифрами на банкнотах:
— В ваши обязанности не входит мотать мне нервы, господин блюститель. Хотите, чтоб я был вашим клиентом? Если нет, так и скажите, я ведь могу пойти в «Центральную долину». Потому что лечь в «долгий сон» мне нужно именно сегодня.
Он все еще кипел от злости, но, похоже, сдался. Потом он начал ворчать о дополнительных шести месяцах холодного сна и ни за что не хотел гарантировать точную дату пробуждения.
— В контрактах обычно указывается: «Плюс-минус один месяц на усмотрение администрации с целью избежания риска при пробуждении».
— А в моем контракте не указывайте. В нем должна стоять точная дата: «27 апреля 2001 года». И мне плевать, будет ли это написано в бланке Всеобщей или «Центральной долины». Вы продаете, мистер Пауэлл, а я покупаю. Не можете продать, что мне надо, так я пойду туда, где могут.
Он внес изменения в контракт, и мы заверили его своими подписями.
Ровно в двенадцать я предстал перед врачом для заключительного осмотра. Он внимательно взглянул на меня:
— Ты пил?
— Трезв как стеклышко.
— Это еще выяснить надо. Увидим.
Обследовал он меня не менее тщательно, чем «вчера». Наконец он отложил свой резиновый молоток и сказал:
— Удивительно. Ты же в гораздо лучшем состоянии, чем вчера. Просто поразительно.
— Эх, знали бы вы хоть сотую долю всего, док…
Я взял Пита на руки и гладил его, пока ему делали успокоительный укол. Потом лег сам, и меня принялись готовить к холодному сну. Я мог бы, конечно, и подождать еще день-два, но, честно говоря, мне очень не терпелось поскорей оказаться в 2001 году.
Около четырех я мирно уснул; на груди у меня покоилась голова Пита.
12
На этот раз я видел более приятные сны. Только однажды мне приснился сон, навеявший чувство разочарования и безысходности. Будто я шел и шел, дрожа от холода, бесконечными коридорами, заглядывая во все двери в надежде, что уж следующая непременно окажется Дверью в Лето и за нею меня ждет Рикки. Пит мешал мне, то и дело забегая вперед; у котов есть такая вредная привычка — шмыгать под ногами туда-сюда, если, конечно, они уверены в своей полной безнаказанности. Перед каждой дверью он проскакивал у меня между ног, выглядывал наружу, убеждался, что там все та же зима, и отпрыгивал назад, едва не сбивая меня с ног. Но нас с ним не оставляла надежда, что уж следующая-то дверь обязательно будет Дверью в Лето.
На этот раз я проснулся легко: все мне было уже привычно. Доктор был даже несколько раздосадован, что я не захотел поболтать с ним, а сразу спросил завтрак и «Таймс». Вряд ли стоило объяснять ему, что мне не впервой выходить из анабиоза: все равно он бы мне не поверил.
Меня ожидала недельной давности записка от Джона.
«Дорогой Дэн!
Ты оказался прав. И как тебе удалось все предугадать?
Выполняю твою просьбу и не встречаю тебя, но Дженни этим недовольна. Я, как мог, объяснил ей, что первое время ты будешь очень занят; а пока она посылает тебе сердечный привет и надеется, что мы вскоре увидимся. У нас все в порядке, хотя я потихоньку начинаю сдавать. Дженни же еще больше похорошела.
Hasta la vista, amigo.
P.S. Если приложенной к письму суммы недостаточно — позвони. Возьмем еще там, где их делают. Я считаю, что фирма наша процветает.
Джон».Сперва я собрался было позвонить Джону — поприветствовать его и рассказать о блестящей мысли, пришедшей мне в голову во сне: сделать штуковину, которая превратит купание в ванне из обычной гигиенической процедуры в тонкое удовольствие. Но потом раздумал: сперва надо было заняться другим. А пока я не забыл подробностей нового замысла, я кое-что записал. Вскоре я заснул. Заснул и Пит, сунув голову мне под мышку. Надо было отучить его от этого. Приятно, но не очень удобно.
Тридцатого апреля, в понедельник, я выписался и отправился в Риверсайд, где снял комнату в гостинице. Как я и ожидал, по поводу Пита возникли сложности: автоматический коридорный взяток не берет — тоже мне усовершенствование; по счастью, человеческое естество помощника управляющего оказалось более восприимчивым. Он внял моим доводам — хрустящим и весомым. В ту ночь я спал плохо. Очень волновался перед встречей с Рикки.
На следующий день в десять утра я уже представлялся директору Риверсайдского храма.
— Доктор Рамси, меня зовут Дэниел Б.Дейвис. Есть у вас клиентка по имени Фредерика Хайнике?
— Полагаю, у вас имеется удостоверение личности?
Я показал ему свои водительские права, выданные в 1970 году в Денвере, и свидетельство о выписке из храма «Лесная лужайка». Он внимательно прочитал бумаги и вернул их мне.
— Я знаю, что ее должны разбудить сегодня, — взволнованно сказал я. — Распорядилась ли она разрешить мне присутствовать при этом? Я не имею в виду сам процесс — только ту минуту, когда она возвратится к нормальной жизни.
Он выпятил нижнюю губу и безразлично взглянул на меня:
— У нас нет указаний относительно того, чтобы вышеозначенную клиентку разбудить сегодня.
— Нет? — переспросил я расстроенно.
— Нет. Она пожелала, чтобы ее разбудили не обязательно сегодня, но именно в тот день, когда вы появитесь у нас. — Он оглядел меня и улыбнулся: — У вас, должно быть, золотое сердце. На первый взгляд этого не скажешь.
Я вздохнул с облегчением:
— Спасибо, доктор.
— Подождите в вестибюле или погуляйте. В вашем распоряжении часа два.
Я вышел в вестибюль, забрал Пита, и мы отправились на прогулку. Я поместил его в новую дорожную сумку, но он ею был не очень-то доволен, хотя я постарался подыскать в магазине точно такую же, как и прежняя, даже прорезал в ней окно. Может, запах его не устраивал?
Мы прошли мимо «воистину чудесного местечка», но я не был голоден, несмотря на облегченный завтрак, — Пит съел мою порцию яиц, отворотив морду от дрожжевых полосок. В одиннадцать тридцать я вернулся в храм. Наконец меня впустили к Рикки.
Я мог видеть только ее лицо, тело было накрыто. Да, это была моя Рикки, но она уже стала взрослой женщиной. А выглядела — как дремлющий ангел.
— Она сейчас выходит из состояния гипноза, — мягко сказал доктор Рамси. — Стойте здесь, я сейчас начну ее будить. Да, а кошку бы лучше убрать отсюда.
— Нет, доктор.
Он хотел было что-то сказать, потом пожал плечами и повернулся к пациентке:
— Просыпайтесь, Фредерика. Просыпайтесь. Вы должны сейчас проснуться.
Веки дрогнули, и она открыла глаза. Блуждающий взгляд остановился на нас, и она сонно улыбнулась:
— Дэнни… и Пит. — Она протянула к нам руки — и на большом пальце ее левой руки я увидел свое кольцо.
Пит мяукнул, прыгнул на кровать и принялся тереться о ее плечо, по-своему выражая радость встречи.
Доктор Рамси хотел оставить ее в палате до утра, но Рикки наотрез отказалась. Я подогнал такси к двери храма, и мы рванули в Броули. Бабушка Рикки умерла в 1980 году, а других родственников у нее не было. Но она оставила там на хранение кое-что из вещей — в основном книги. Я распорядился отправить их в «Алладин», на имя Джона Саттона. Рикки была немного ошеломлена изменениями, происшедшими в родном городе, и ни на миг не отпускала мою руку. Слава богу, она оказалась не подверженной ностальгии, той страшной опасности, что таит в себе «сон». Просто она хотела уехать из Броули как можно быстрее.
Поэтому я нанял другое такси, и на нем мы добрались до Юмы. Там, в книге актов гражданского состояния графства, красивым округлым почерком я вывел свое полное имя: «Дэниел Бун Дейвис», чтобы ни у кого не возникло сомнений — Д.Б.Дейвис подписался под своим magnum opus. Несколько минут спустя я уже стоял, держа в ладони ее маленькую руку, и, задыхаясь от волнения, произносил:
— Я, Дэниел, беру тебя, Фредерика, в жены… до тех пор, пока смерть не разлучит нас…
Моим шафером был Пит, а свидетелей мы наскребли прямо в мэрии.
Из Юмы мы направились в гостиницу — ранчо близ Таксона и заняли коттедж подальше от центрального корпуса. В услужении у нас был гостиничный «трудяга», а больше нам никого и не требовалось. Пит выиграл историческую битву у кота, который до нашего приезда считался хозяином округи, после чего нам пришлось держать Пита взаперти или следить за ним во время прогулок. Насколько я помню, это было единственным неудобством. Рикки восприняла замужество как нечто само собой разумеющееся, а я — у меня была Рикки, и этим все сказано.
Ну вот, пожалуй, и все. Рикки оказалась самым крупным держателем акций «Горничной инкорпорейтед», и я воспользовался этим, чтобы обеспечить Макби более спокойную жизнь на должности «Заслуженного инженера-исследователя». Чака я сделал главным инженером. Джон по-прежнему стоит во главе «Алладина», но все время угрожает, что подаст в отставку, — надеюсь, что дело до этого не дойдет. Он предусмотрительно выпустил привилегированный пакет акций и облигации, так что теперь Дженни, он и я контролируем дело. Я не вхожу в совет директоров ни одной из корпораций и не управляю ими, они между собой конкурируют. Конкуренция — вещь полезная; не зря Дарвин придумал естественный отбор.
А сам я — Проектная компания Дейвиса: чертежное ателье, небольшая мастерская да старик механик. Он считает меня тронутым, но с абсолютной точностью изготовляет детали по моим чертежам. Когда дело у нас подойдет к концу, я продам лицензию и примусь за что-нибудь новенькое.
Я расшифровал записи бесед с Твишелом. Написал ему об этом, добавив, что я совершил путешествие во времени и вернулся обратно с помощью холодного сна… Еще я униженно просил простить меня за «подначку»; спросил его, не хочет ли он прочитать рукопись книги, когда она будет закончена. Он так и не ответил, — наверно, до сих пор злится.
Но я все-таки пишу книгу, а когда закончу — разошлю во все крупнейшие библиотеки. Даже если мне придется издать ее за свой счет. Я ведь в неоплатном долгу перед ним. Больше того — я обязан ему нашей встречей с Рикки и с Питом. Книгу я озаглавил: «Невоспетый гений».
Дженни и Джон выглядят так, словно и не прошло тридцати с лишним лет, — этим они обязаны достижениям гериатрии, свежему воздуху, солнцу, гимнастике и уравновешенному характеру. Дженни даже похорошела в свои… да, пожалуй, шестьдесят три! Джон все также считает меня «просто» ясновидящим и не желает взглянуть правде в глаза. Как мне это удалось? Я пытался объяснить все Рикки. Но она страшно расстроилась, узнав, что, когда мы проводили медовый месяц, я в то же время, совершенно очевидно, находился в Боулдере, а когда разговаривал с нею в скаутском лагере, одновременно лежал в наркотическом оцепенении в долине Сан-Фернандо.
Выслушав меня, она побледнела. А я продолжал:
— Давай рассуждать отвлеченно. Теоретически. Тут все ясно. Скажем, берем морскую свинку — белую с коричневыми пятнами, сажаем ее на темпоральную платформу и отправляем на неделю назад. Но неделю назад мы ее уже нашли там, и с тех пор она сидит в клетке сама с собой. Так что теперь у нас две морские свинки, хотя фактически — всего одна. Но она же и другая, только на неделю старше. Поэтому если взять одну из них и отправить на неделю назад и…
— Подожди минутку! Какую отправить?
— Как — какую? Так их всего одна. Но берем, конечно, ту, что на неделю моложе, потому что…
— Но ты сначала сказал — свинка у нас всего одна. Потом сказал, что две. Потом сказал, что две и есть одна. Но ты-то хочешь брать одну из них — а их всего одна.
— Я и пытаюсь тебе объяснить, как две свинки могут быть одной. Или взять ту, что младше…
— А как ты узнаешь, какая из них младше, если они похожи?
— Ну, у той, которую мы будем посылать на неделю назад, можно отрезать хвостик. И когда она вернется…
— Фу, Дэнни, как жестоко. К тому же у морских свинок и хвостов-то нет!
Она, кажется, решила, что опровергла все мои доводы, — зря я пускался в объяснения. Правда, Рикки не из тех, кто беспокоится из-за таких пустяков. Но, увидев, что я расстроился, она ласково взъерошила остатки моей шевелюры и сказала:
— Мне нужен ты в единственном числе. Двух тебя я не представляю. Скажи мне лучше: ты рад, что дождался, пока я вырасту?