— Наша иммунизация! — вдруг воскликнул Пол. — Так вот что это было!
Он вспомнил день — это было вскоре после его семнадцатилетия, когда Френсис достаточно подробно объяснил ему, что некоторые бактерии выработали иммунитет к обычным антибиотикам, и убедил его воспользоваться новым препаратом, который станет доступным для массового использования только через несколько лет. Пол не видел никаких причин для отказа, и они пошли в лабораторию. Там отец сделал ему небольшой разрез на руке и поместил в него пилюлю в форме маленького веретена, потом зашил ранку несколькими стежками и наложил повязку. “Этого хватит на год”, — сказал он, и с тех пор повторял эту процедуру ежегодно, обычно сразу же после дня рождения. Позднее, когда Зефани минуло шестнадцать, отец подверг ее такой же операции.
— Верно, — согласился Френсис.
Сын и дочь какое-то время сидели молча, внимательно глядя на отца.
— Все в порядке, папа. Мы — это мы, а ты — это ты, в этом нет ничего удивительного. Но совсем иное дело с Дианой. Как же она могла?..
Зефани вдруг замолчала, сраженная воспоминанием о том, как Диана истерически смеялась, прислонившись спиной к копне сена. Что она тогда сказала?.. “Я поняла наконец, что мне делать!..”
— А что это за фирма у Дианы? — спросила она.
Френсис точно не знал.
— Какое-то странное название, — ответил он. — Что-то египетское, но не “Клеопатра”.
— А случайно не “Нефертити”? — подсказала Зефани.
— Да, именно так. “Нефертити”.
— Боже мой! И Диана… Не удивительно, что она тогда так смеялась! — воскликнула Зефани.
— Фирма под названием “Нефертити” звучит для меня более абсурдно, чем странно, — сказал отец. — Чем она занимается?
— О милый папочка, где ты живешь? Это же один из самых известных салонов красоты в Лондоне. Страшно дорогой и фешенебельный.
Смысл сказанного не сразу дошел до Френсиса, но когда он все понял, на его лице отразилась борьба самых разнообразных чувств. Сначала он молча смотрел на дочку, словно мгновенно потерял дар речи. Наконец отвел взгляд. Потом вдруг наклонился вперед, закрыл лицо руками и начал смеяться, истерично всхлипывая.
Зефани и Пол встревоженно поглядели друг на друга. Затем Пол приблизился к отцу и положил ему руку на плечо. Френсис, казалось, ничего не заметил. Пол нажал сильнее и немного потряс.
— Папа! — позвал он. — Успокойся!
Зефани подошла к буфету, дрожащей рукой налила в бокал немного бренди и протянула его Френсису. Тот уже сидел прямо, по его щекам текли слезы. Он взял бокал и одним глотком выпил почти половину содержимого.
— Извините, — сказал он. — Но ведь смешно же, правда? Все эти годы… Все эти годы сохранять в тайне… Величайшее открытие столетия… никому ничего не говоря… И вдруг такое! Забота о красоте… Смешно, правда? Как вы считаете, ведь смешно?.. — Он снова начал смеяться.
Зефани обняла его и прижала к себе.
— Тс-с, папа. Ляг и попробуй расслабиться. Вот так, милый. Выпей еще глоток. Тебе станет лучше.
Френсис откинулся на спинку дивана. Поглядел на дочку. Поставил пустой бокал на пол и взял руку Зефани. Глядел на руку какую-то минуту. Потом поднес ее к губам и поцеловал. И сразу же посмотрел на портрет жены.
— О боже! — проговорил он и зарыдал.
Через полтора часа, после сытного ленча, Френсис полностью пришел в себя и снова повел своих детей в кабинет, чтобы рассказать им о своих исследованиях.
— Как я вам уже говорил, — начал он, — я внес в открытие лейкнина немного. Все началось со случайности, и Диана, как выяснилось, тоже сумела этой случайностью воспользоваться. Самое трудное началось, когда я понял, что именно открыл.
Сейчас на научном горизонте намечается с полдюжины важнейших открытий, однако ничего не делается, чтобы подготовить к ним человечество. Идея антигерона того или иного типа, наверное, уже давно возникла, однако я не слышал, чтобы кто-нибудь серьезно задумывался над теми проблемами, которые он с собой принесет. У меня самого не было ни малейшего представления, как поступить с антигероном, и чем больше я думал об этом, тем сильнее тревожился, ибо понимал, как огромен диапазон действия этого вещества. Оно не дает такого яркого зрелища, как атомный фейерверк, но, уверен, оно еще более взрывоопасно и одновременно куда важнее и потенциально благороднее…
Но представьте себе, какова будет реакция на обнародование такого материала… реакция на то, что найден способ продления человеческой жизни. Это будет то же самое, что пожар в прериях. Подумайте, как будут расписывать это газеты. “Одно из самых заветных мечтаний человечества наконец осуществилось!” Вообразите двадцать миллионов экземпляров газеты “Ридерс Компакт”, которые провозглашают на десятках языков: “Ты тоже можешь быть Мафусаилом!” Хитрости, интриги, подкупы, возможно, даже побоища — вот во что ударятся люди, чтобы первыми урвать хоть несколько добавочных лет, и хаос охватит мир, который и так уже перенаселен из-за высокой рождаемости. Перспективы были и остаются ужасными. Три или четыре столетия назад мы, возможно, могли бы противостоять и овладеть ситуацией, но теперь, в современном мире… Все это вызывало у меня ночные кошмары. Вызывает и теперь иногда…
Но это еще не самое худшее. Сделать открытие не в том столетии — это плохо, но я сделал еще хуже: я открыл не тот антигерон.
Я уверен, что если уж существует одно такое вещество, то могут быть и другие. Они могут быть более или менее эффективными, однако они должны быть. Основные трудности с лейкнином заключаются в том, что его получают из особого вида лишайника, который нам присылает ботаник-путешественник Макдональд. Но, насколько известно, этот лишайник растет только небольшими колониями на территории в несколько квадратных миль. Иными словами, его количество мизерно. То, что есть, надо законсервировать. Кроме того, нельзя чересчур часто собирать урожай. Согласно моим данным, если собирать весь лишайник, его хватит для лечения, скажем, трех или четырех тысяч человек и не больше.
Итак, теперь вы понимаете, что может случиться, или, по крайней мере, имеете об этом представление. Вы заявляете об открытии, а затем уточняете, что только три или четыре тысячи человек могут им воспользоваться. Боже мой! Начнется борьба не на жизнь, а на смерть! и смерти. Кто будут те счастливцы, которые смогут жить дольше? И почему? Более того, цена лишайника подскочит до астрономических цифр. Паника будет напоминать золотую лихорадку, только куда более опасную. За неделю — две, может, даже за несколько дней, весь лишайник уничтожат, сотрут с лица земли, а значит, кончится и лейкнин. Финиш.
Чтобы получить, хотя бы приблизительно, необходимое количество лейкнина, нужно культивировать лишайник на площади больше тысячи квадратных миль, но даже этого будет недостаточно. Даже если бы и удалось найти такой участок земли, пригодной для выращивания лишайника, все равно никто не смог бы его вырастить, хотя бы потому, что эту плантацию пришлось бы охранять, а охрана такой огромной территории — дело невозможное.
Вот уже пятнадцать лет я вижу только один выход — найти метод синтеза этого вещества. Но у меня ничего не получается.
Правда, есть надежда, что кто-нибудь наткнется на другой вид антигерона, который можно будет получать из более богатого источника. Однако это может случиться как завтра, так и через много лет…
И что же мне было делать? Мне очень был нужен человек, которому можно довериться. Мне нужны были ассистенты, чтобы помочь работать над синтезом. Но как найти людей, которые устояли бы перед искушением заработать миллионы всего за несколько слов, дающих ключ к разгадке. Но только надежных людей недостаточно, тайна все равно могла просочиться. Для этого довольно всего лишь одного-двух неосторожных слов, даже обычного намека, что мы занимаемся чем-то подобным, чтобы кое-кто начал делать определенные допущения, а затем и выводы… А потом — преждевременное разглашение и, разумеется, как я уже вам говорил, конец лишайника!..
И вот я решил, что единственный человек, действия которого я смогу полностью контролировать — это я сам. Пока все находится под моим наблюдением, я могу быть уверенным, что ничто никогда не раскроется…
А с другой стороны, если никто не воспользуется открытием, это будет равносильно тому, что его вообще не было. Меня полностью удовлетворяли результаты моих экспериментов над животными. Пора было испытать препарат на себе. Я сделал это, и все получилось лучшим образом, Тогда назрел вопрос о вас обоих.
Если кто-то и имел право воспользоваться моим открытием, то это прежде всего вы, мои дети. Но тут снова возникла все та же опасная проблема. И я решил ничего вам не объяснять.
Затем я понял, что мое открытие не может бесконечно долго оставаться в тайне. Неминуемо настанет время, когда вы сами — или кто-то другой — обратите внимание на действие лейкнина и начнете связывать концы с концами. Ибо, хотя уже и прошло десять лет с тех пор, как я сделал Полу первую подсадку, но за это время я не сдвинусь с места в своих исследованиях.
Вот как сейчас обстоят дела. Я сделал все, что в моих силах, однако этого оказалось недостаточно. Что же касается дел Дианы Брекли, то сейчас уже не важно, разобралась она со своими неприятностями или нет. Пройдет совсем немного времени, и кто-нибудь скажет: “Странно, как молодо для своего возраста выглядят эти трое Саксоверов”. А это заставит удивиться и других. Так что, возможно, пришло время и вам узнать об этом. Тем не менее для всех нас лучше сохранять все в тайне как можно дольше. Может, что-то за это время изменится, и ситуация станет менее острой. Так что надо выиграть время.
Зефани молчала несколько минут, потом сказала:
— Папа, как ты на самом деле относишься к Диане и ее делу?
— Это очень сложный вопрос, доченька.
— Мне кажется, ты воспринял все очень спокойно — до тех пор, пока я не сказала тебе про “Нефертити”.
— Я никогда еще спокойно не реагировал на необычные развязки. И очень жалею, что так открыто проявил свои чувства. Кроме всего прочего сначала это меня просто рассердило. С ее стороны здесь только нарушение условий, но не кража — и я рад этому. У меня было целых пятнадцать лет, чтобы решить, что делать, и я потерпел поражение. Поэтому, думаю, это справедливая расплата. К тому же я не знаю, что делает сейчас Диана, но ей как-то удалось сохранить эту тайну. Если бы она ее не сохранила, это обернулось бы трагедией, но теперь… Как я уже говорил, так долго продолжаться не может. Нет, я не гневаюсь, мне даже легче от того, что я уже не один. Но все же хочется как можно дольше оттягивать время, когда все раскроется…
— Если Диана сказала правду и она счастливо выберется из создавшегося положения, то ничего не изменится, разве не так?
Френсис покачал головой:
— Три дня назад я был один. Теперь я знаю, что и Диана владеет той же тайной. Значит, нас стало вдвое больше.
— Но это только мы, папа, — Пол и я. Если Диана не рассказала еще кому-нибудь.
— Она уверяет, что нет.
— Тогда все хорошо. И в самом деле, ничего ведь не изменилось.
Пол подался вперед в своем кресле.
— Все это очень хорошо, — вставил он. — Возможно, для вас ничего не изменилось, но не для меня. У меня есть жена.
Отец и сестра удивленно посмотрели на него. Он продолжал:
— Пока я ничего не знал — это одно дело. Но теперь, мне кажется, моя жена тоже имеет право знать.
Френсис и Зефани не ответили. Зефани сидела неподвижно, ее волосы поблескивали на фоне темной спинки кресла. Френсис старался не смотреть сыну в глаза. Молчание стало гнетущим. Наконец Зефани нарушила его:
— Ты не должен говорить ей сразу, Пол. Нам самим нужно время, чтобы освоиться с этим, осмыслить все последствия.
— Попробуй поставить себя на ее место, — предложил Пол. — Что бы ты подумала о муже, который скрыл бы от тебя это?
— Это особый случай, — ответила Зефани. — Я не говорю, что ты можешь подождать, пока мы не придумаем какой-нибудь план.
Однако Пол настаивал на своем:
— Она имеет право ждать откровенности своего мужа.
Зефани повернулась к Френсису:
— Папа, скажи ему, чтобы он не торопился…
Френсис ответил не сразу. Он до блеска начистил трубку, некоторое время рассматривал ее со всех сторон и, наконец, поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с сыном.
— Именно это, — сказал он, — и висело надо мной целых четырнадцать лет. Я никому не рассказывал, ибо никому не мог полностью довериться, никому — с тех пор, как умерла ваша мать. Если уж какая-то идея посеяна, то никто не сможет сказать, где и когда она даст всходы. Как я и думал, единственный надежный способ удержать ее под контролем — это совсем не сеять ее и тем самым не давать ей возможности размножаться, и это, как оказалось, гораздо разумнее, чем я даже допускал.
Он поглядел на часы.
— Прошло только три с половиной часа, как я выпустил джина из бутылки — доверился вам. А он все растет и растет, и неизвестно, остановится ли…
Он замолчал на минуту, а потом продолжил:
— Если бы я только мог апеллировать к трезвому рассудку, то не думаю, что здесь возникли бы какие-нибудь трудности. К сожалению, мужья редко проявляют рассудочность в отношении жен, а жены — еще менее, когда речь идет о мужьях. Ты не думай, что я не понимаю твоего положения. И все же я должен тебя предупредить: если ты можешь взять на себя ответственность за всю бездну несчастий — в масштабах, каких ты себе никогда не представлял, — то ты сделаешь то, что тебе кажется достойным джентльмена; но если у тебя есть разум, то ты не скажешь никому, абсолютно никому.
— И все-таки, — напомнил Пол, — ты сам только что сказал: если бы мать была жива, ты доверился бы ей.
Френсис ничего не ответил на это. Он продолжал внимательно рассматривать сына.
— Хорошо. Я понял. Не надо мне больше ничего говорить, — задиристо воскликнул Пол. — Я знаю, вы никогда не любили Джейн, никто из вас. А теперь вы заявляете, что не доверяете ей. Разве не так?
Зефани переменила позу, словно собираясь что-то сказать, но, видимо, передумала. Френсис тоже промолчал.
Пол встал. Не глядя на них, он вышел из комнаты, с треском захлопнув за собой дверь. Через несколько минут они услышали шум отъезжающей машины.
— Не удался мне этот разговор, — огорчился Френсис. — Думаю, он ей расскажет.
— Боюсь, что так, папа. И будет по-своему прав. Кроме того, он боится скандала, когда она узнает, что у него были от нее секреты.
— И что будет? — спросил Френсис.
— Видимо, она придет к тебе просить для себя курс лейкнина. Не думаю, что она расскажет еще кому-то об этом. Во всяком случае, пока.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Зефани вышла из лифта и, раскрыв сумочку, начала искать в ней ключ от квартиры. С безобразного кресла, поставленного на лестничной площадке скорее для того, чтобы заполнить пустоту, нежели для того, чтобы в нем сидеть, поднялся высокий мужчина. Когда Зефани приблизилась к двери, он пошел ей навстречу. Выражение ее лица изменилось за какой-то миг от полной отчужденности — через припоминание — к страху.
— О, милый! — проговорила она голосом, который абсолютно не отвечал смыслу сказанного.
— Неужели милый? — иронично спросил молодой человек и нахмурился. — Еще час назад я должен был зайти за тобой. И я зашел.
— Я страшно провинилась перед тобой, Ричард. Я очень…
— Но, оказывается, ты просто забыла об этом.
— О нет, Ричард, нет — я помнила об этом еще сегодня утром. Но с тех пор так много всякого случилось. И это… ну, просто выскочило у меня из головы.
— Неужели выскочило? — передразнил ее Ричард Тревверн. Этот высокий, крепко сложенный, довольно красивый молодой человек внимательно смотрел на нее. То, что она была искренне взволнована, немного успокоило его? — Так что это за событие? — спросил он.
— Семейные дела, — пояснила Зефани рассеянно. Она положила руку на лацкан его пиджака. — Не сердись, пожалуйста, Ричард. Я ничего не могла сделать. Мне пришлось неожиданно уйти. Это одно из таких дел… — Она снова пошарила в сумочке и, наконец, нашла ключ. — Заходи и садись. Дай мне всего десять минут на ванну и переодевание, и я буду готова.