— Вчера она каталась на буере и не рассчитала, налетела на торос. Ушибла плечо. Сидит теперь дома и глотает порошки, а Врача вызывать не хочет. Боится, что тот эвакуирует ее с острова.
— Скажи, какого цвета был буер? — обратился я к Андрею.
Андрей посмотрел на меня удивленно и ответил:
— Красного. Но что за странный вопрос!
— Ничего не странный, — небрежно сказал я. — Вам, Техникам, все кажется странным.
Конечно, с точки зрения всякого здравомыслящего человека, мой вопрос был странен. Но ведь я — то видел на экране АНТРОПОСа, что Нина садилась в красную лодку. Я сразу отчетливо представил себе эту красную электромоторку с надписью «Эос» на борту, Лодка была красная, буер тоже красный… И внезапно на сердце у меня полегчало. Все эти месяцы я тайно беспокоился за будущее Нины, помня прогноз АНТРОПОСа, а теперь мне стало ясно, что АНТРОПОС ошибся. То есть в какой-то мере он оказался прав, но в самой печальной части своего прогноза он ошибся.
Ход моих рассуждений был таков. АНТРОПОС мыслит расширенными общемировыми категориями. Залив, море — для него это масса воды. Лед — это частное, местное явление. Логически лед — это просто замерзшая вода. АНТРОПОС и дает его как воду. Буер — это небольшое суденышко, движущееся по поверхности воды — льда. АНТРОПОС воспринимает его как лодку. Торос, на который налетел буер, — это тот скалистый берег, на котором якобы погибла Нина. Но исхода аварии АНТРОПОС не предвидел, недаром он ошибается в двадцати из ста: Нина жива, только ушибла плечо.
С души моей спала подспудная тяжесть, мне стало легко. И сам этот остров, названный моим именем, весь застроенный непонятными сооружениями, показался мне милым и уютным.
— Ну вот мы и пришли.
Мы стояли перед одноэтажным пластмассовым домом, в котором жил Андрей. Не стану описывать вам этот дом — вы все его отлично знаете: там теперь филиал мемориального музея А. Светочева.
Мы вошли. Нас встретила Нина. Она очень похорошела с той поры, когда я расстался с нею. Правда, она была бледна, но и это ей шло. Плечо у нее, видно, болело сильно, но она крепилась. Я познакомил ее с Надей. С огорчением я заметил, что они друг другу не понравились. Не то чтоб между ними возникла неприязнь — нет, они просто не нашли общего языка. И даже когда Надя на память продиктовала исправленную мною статью Андрея, Нина нисколько не восхитилась ее феноменальной памятью. Сама же статья понравилась и Нине и Андрею.
После ужина Надя сразу же ушла спать в отведенную нам комнату. Нина осталась в столовой-гостиной, а мы с Андреем пошли в его рабочую комнату. Он засел за какие-то чертежи и таблицы, я же принялся рассматривать его альбом с марками. Это длилось довольно долго.
— Иди-ка лучше спать, — сказал я Андрею, — утро вечера мудреней. И потом есть такая старинная пословица: перед смертью не надышишься. Только не пойми ее буквально.
— Ты завтра увези этот альбом с собой, — проговорил Андрей. — Если что-нибудь со мной случится — бери себе. А если все будет в порядке — верни. Чур, не зажиливать!
— Ладно, возьму, так и быть, — ответил я. — И честно верну. Очень нужны мне твои аляповатые зверюшки!
— От портретника слышу! Бей портретников! — Он вскочил со стула, схватил с дивана подушку и ударил меня по голове. Я схватил другую подушку — и началась катавасия, как в старину говорилось.
— Развозились, как маленькие! — с притворной строгостью сказала Нина, войдя в комнату. — Весь дом трясется.
— Не мешай, Нина, идет бой между добром и злом! — крикнул Андрей, принимая мой очередной удар подушкой и пытаясь нанести мне ответный.
В это время кто-то постучал в наружную дверь. Я сразу догадался, что это какой-нибудь механизм: Люди имели право входить без стука.
— Можно, — сказал Андрей, выходя в прихожую.
Дверь открылась, и в клубах морозного пара появился УЛИСС.
— Срочное сообщение, — изрек он. — В суперреакторе номер три обнаружил неполадку типа альфа триста двадцать один.
— С этим надо обращаться к ЭЗОПу [34], - строго сказал Андрей. — Сколько раз говорил, что вопросы, степень важности которых ниже градации В, меня не интересуют.
— Выслушал. Иду к ЭЗОПу, — бесстрастно ответил УЛИСС и вышел, аккуратно закрыв за собою дверь.
— Удивительно бестолковы эти УЛИССы, — посетовал Андрей. — Горе мне с ними. И когда наконец мы избавимся от этой допотопной техники!
Не прошло и минуты, как наружная дверь снова открылась и в прихожую без стука вошел другой агрегат. Он был невелик — ростом с десятилетнего ребенка; за плечами его поблескивали сложенные крылья.
— Почему вы вошли без стука? — строго спросил я его. — Много воли вашему брату-агрегату дают!
— Мне разрешено без стука, — с некоторой обидой ответил механизм и затем, обратясь к Андрею, сообщил: — Накопление субстрата идет нормально. Но в главном корпусе, в узле дельта сто семнадцать обнаружил неполадку типа А двадцать один.
— Сейчас иду, — ответил Андрей. — Затем, обратясь ко мне, сказал: — Это ЭРОТ [35], новинка нашей техники. Ему разрешено входить без стука. А ты не хочешь посмотреть Главный корпус?
— Почему же нет, охотно посмотрю, — с готовностью ответил я, чтобы не огорчать Андрея.
— Я тоже, пожалуй, пройдусь с вами, — сказала Нина. — Похожу — может, и плечо пройдет.
— Ничего себе способ лечения, — молвил я, набрасывая Нине на плечи синтемовую шубку. — Медицина на уровне шаманов. Тебе надо просто вызвать Врача.
Но она пропустила мои слова мимо ушей — это было в ее духе.
Мы вышли из дому на мороз. Красный вращающийся прожектор горел на мачте, и весь остров был залит красноватым тревожным светом. Впереди нас молча шагал странный агрегат со сложенными крыльями. В нем чувствовалась какая-то неприятная самостоятельность, даже самоуверенность.
— Мы отлично знаем дорогу, — сказал ему Андрей, — а вот в Главном корпусе надо включить свет.
ЭРОТ легко оттолкнулся от земли, расправил крылья и полетел. Вскоре в Главном корпусе зажглись окна.
Когда мы вошли в это здание, меня поразила его величина; снаружи Лаборатория не казалась такой большой. Огромный, ярко освещенный зал уходил вдаль. По обеим сторонам прохода стояли какие-то чудовищные машины и сооружения. У приборов, следя за циферблатами, молча стояли дежурные УЛИССы. Вверху, под прозрачной крышей, где переплетались тысячи кабелей и трубопроводов, беззвучно летали два ЭРОТа.
Андрей пошел в дальний конец зала, и вскоре его не стало видно, он совсем затерялся в этом механизированном пространстве.
Нина подвела меня к столу-пульту, на котором было множество цветных кнопок, и села в кресло.
— Вот здесь я завтра буду работать, — беспечно сказала она. — Буду нажимать кнопки.
— А ты не запутаешься? — спросил я.
— Нет, ведь есть схема. — Она вынула из выдвижного ящика большую, наклеенную на картон таблицу. — Вот здесь все показано. Ребенок — и тот не спутает.
Действительно, на таблице были изображены те же самые кнопки, что и на пульте, и указано время, когда надо нажимать на каждую из них.
— А это что за большая красная кнопка?
— Это кнопка критического перепада. Та самая.
— И ты нажмешь ее?
— Нажму, — улыбнулась Нина.
— У тебя совсем больной вид, — сказал я. — Очень болит плечо?
— Побаливает, — неохотно призналась она. — Но завтра все пройдет.
— А если не пройдет?
— Тогда придется вызывать Добровольца. Но я все равно останусь на острове.
19. КРАСНАЯ КНОПКА
Утром меня разбудила Надя.
— Вставай, иди завтракать. Я уже позавтракала. Скоро нам надо отправляться домой.
Я встал, глянул в окно. За ночь потеплело, шел снег. На фоне ярко-желтой башни отстойника он был хорошо виден. Уже рассветало, но тревожный красный свет вращающегося прожектора по-прежнему падал на остров моего имени. Было очень тихо.
За завтраком я внимательно смотрел на Нину. У нее был совсем больной вид. Я так прямо и сказал ей об этом, но она промолчала.
— Да, придется вызывать Добровольцев и выбирать из них наиболее подходящего, — молвил Андрей. — Выбрать такого не особенно трудно — был бы Человек с крепкими нервами.
— А я? — обратился я к Андрею.
— Что ты? — удивился Андрей.
— Я и есть такой Человек. Правда, не слишком технически грамотный, но с крепкими нервами.
— А ты представляешь, как это рискованно? — тихо спросил Андрей.
— Ну представляю… Но почему кто-то другой должен рисковать, а не я? Ведь естественнее пойти на это именно мне. Как-никак — мы с тобой друзья.
Андрей задумался. Потом сказал:
— Ты меня устраиваешь даже больше, чем кто-либо другой. Ведь пульты отстоят далеко один от другого, а с тобой мы можем вести мыслепередачи. Это удобнее радио- и телесвязи и удобнее, чем телефонная связь.
— Вот все и устроилось, — сказал я Нине. — Ты спокойно можешь лететь в Ленинград вместе с Надей.
В это мгновение без стука открылась дверь. Вошел ЭРОТ. На его сложенных крыльях блестел снег. Снег таял и стекал на пол.
— Явился по распоряжению ЭЗОПа, — сказал агрегат. — Емкости заполнены субстратом. Через двадцать три минуты необходимо вводить в действие систему А.
— Принял и понял, — ответил Андрей.
ЭРОТ вышел, оставив на полу влажные следы.
«Не потрудился даже отряхнуть с себя снег перед тем как войти к Людям, — подумал я. — До чего специализирован, до чего избалован!»
Я пошел в отведенную нам с Надей комнату и объяснил Наде, в чем дело. Узнав о моем решении, она заплакала. Затем спросила:
— Но ты веришь, что все обойдется благополучно?
— Сказать по правде — не очень, — ответил я. — Андрей — неудачник. До этого у него были неудачи маленькие, средние и большие. Теперь, вероятно, его ждет полное крушение. Но когда у друга беда, надо быть с ним рядом.
— Да, ты прав, — сказала Надя сквозь слезы. — Но я верю, что все кончится хорошо.
— Будем надеяться, — ответил я. — Если же со мной что-либо случится, то постарайся, чтобы работу над СОСУДом продолжил достойный преемник. Что касается корректуры «Антологии», то все надежды я возлагаю на тебя и на твою память.
Вскоре прибыл легколет. Надя улетела на нем одна. Нина лететь отказалась, несмотря на то, что присутствие ее на острове моего имени было теперь не только не обязательно, но и просто бессмысленно.
Когда Надя села в кабину рядом с ЭОЛом, я шепнул ей:
— Пожелай нам удачи.
— Ни пуха ни пера, — громко сказала Надя.
— Убирайся к черту! — ответил я.
Нина с Андреем удивленно посмотрели на меня.
— Это так полагается, — пояснил я им. — В данном случае это не ругательство, а нечто вроде заклинания.
Вскоре мы с Андреем отправились в Главную Лабораторию, а Нина пошла домой. Она решила прилечь. Выглядела она совсем неважно.
Без десяти минут десять я сел за дубль-пульт. Андрей пошел в другой конец огромного зала, чтобы занять место у главного пульта.
В 10.00 я включил первую кнопку. Она была зеленого цвета. Весь зал наполнился глухим вибрирующим гуденьем. УЛИССы, стоящие у приборов, на минуту подняли вверх металлические руки — в знак того, что системы действуют нормально. ЭРОТ легко спланировал откуда-то из-под стеклянной крыши, где извивались бесчисленные трубопроводы и кабели, и, встав на мгновенье перед пультом, расправил крылья, которые светились зеленоватым светом.
— Неполадок в узлах нет, — доложил он и опять взвился вверх.
Затем из круглого люка в полу выполз механизм, какого я никогда и не видывал. Он был облицован пластмассовой чешуей и полз, как змея. На хвосте у него был крючок. Плавно извиваясь, подполз он к подножию пульта и поднял голову; за металлической обрешеткой головы светился круглый зеленый глаз.
— Подземное хозяйство в порядке, — отрапортовал агрегат-змея. — Вводы силовых кабелей в порядке, контакты группы бета в порядке. Распоряжений нет?
— Раз все в порядке, то какие могут быть распоряжения, — резонно ответил я. — Можете ползти обратно.
Через восемь минут после включения первой кнопки я, согласно лежащей передо мной схеме, нажал вторую — белую. Гуденье в зале перешло в другую тональность. За хрустальным щитком какого-то огромного агрегата, вмонтированного в пол неподалеку от пульта, заметались синие молнии.
В эту минуту я услыхал мыслесигнал Андрея.
— Ну как? — поинтересовался Андрей.
— Все в порядке, — ответил я. — В этой работе действительно нет ничего сложного. Я не против нее, но удивляюсь, почему ты не поручил это дело какому-нибудь там ЭРОТу или УЛИССу.
— Дело слишком ответственное, — ответил Андрей. — Человек — это Человек, а агрегат — только агрегат.
— Мне вообще не совсем понятен этот принцип дубляжа, — сказал я. — Ведь у тебя точно такой же пульт и те же самые кнопки, что и у меня. Только не подумай, что я хочу уйти на попятный двор, как в старину говорилось. Просто мне это странно. Или это перестраховка? Было в древности такое понятие.
— Не перестраховка, а страховка, — ответил Андрей. — Процесс преобразования, как я тебе говорил, длится сорок пять часов тридцать девять минут. За это время кто-то из нас может устать, сделать ошибку из-за невнимания. Но так как нас двое, то ошибка почти исключена.
— Что ж, один ум хорошо, а два лучше, — согласился я. — А скажи, как называется агрегат-змея, который ко мне приползал?
— ПИТОН [36], - ответил Андрей. — Все?
— Все. Мыслепередача окончена.
В 10.27 я нажал третью — синюю кнопку. В 10.49 — желтую. В 11:04 какую-то полосатую. Все шло как по маслу — по старинному выражению. Между нажатием некоторых кнопок интервалы были всего шесть — восемь минут, но были в сорок минут и в час десять. В один из таких перерывов я успел сходить в душ, в другой — успел пообедать с Андреем. Время от времени прямо к пульту подходил САТИР [37] и приносил еду и горячий чай. Изредка мы вели мыслепередачи с Андреем, подбадривая друг друга. Так прошел день, и так прошла ночь.
— Сутки отдежурили, поздравляю! — сообщил мне Андрей в десять утра.
— День да ночь — сутки прочь, — ответил я старинной поговоркой. — Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — ответил Андрей. — А ты?
— Тоже хорошо. А как Нина?
— Сейчас говорил с ней и видел ее по видеофону. Лежит. По-видимому, у нее не только сильный ушиб, но и простуда.
— Отправь ее, пока не поздно, на материк, — дружески посоветовал я.
— Да разве она послушается! — ответил Андрей. — Ты же знаешь ее… Все?
— Все. Мыслепередача окончена.
Прошел и этот день, наступила вторая ночь нашего бдения. Было нажато уже много кнопок самых различных цветов и оттенков. В 2 часа 5 минут ночи я нажал черную кнопку. Следующая была красная — та, от которой зависело многое. Ее надо было нажать через двадцать пять минут после черной.
— Ну как? — спросил меня по мыслепередаче Андрей. — Как ты себя чувствуешь? Не страшно?
— Страшновато, — ответил я. — Но что ж поделаешь.
— Мне тоже страшновато, — сказал Андрей. — Желаю счастья. Все?
— Все. Мыслепередача окончена.
Я не слышал, как к пульту подошла Нина. Она была бледна, но даже бледность ей шла. Удивительное дело — ей все шло.
— Хочу посмотреть, как вы тут, — сказала она, легким движением сбросив на барьер пульта шубку.
— Ты выбрала самое подходящее время, — не без иронии заметил я. — И какое на тебе нарядное платье! Точно на бал.
— Еле напялила его, так плечо болит, — улыбнулась Нина. — Но как-никак — торжественный случай. А у тебя тут все в порядке?
— Все в норме.
— И Змей Горыныч приползал?
— Ты имеешь в виду ПИТОНа? Приползал.
— Он очень смешной. Раз я нацепила ему на хвост бумажку, он так с нею и уполз в свое подземелье.
— Нехорошо издеваться над механизмами, — сделал я замечание Нине. — Механизмы служат Обществу.