«Жди. Будь готов действовать».
Сова была обманом, этот обман должен был защитить нежную психику тела, в котором он «гостил». После пробуждения перестала быть тайной и его истинная жизнь. Он не был человеком – все было ложью, маской, таким же мороком, как сон про сову.
И вот теперь он умирал. И обман уходил вместе с ним.
Боли не было. Он не чувствовал холода. Казалось, его тело плывет в теплом бескрайнем море. Все каналы для сигналов тревоги от нервных окончаний к болевым центрам в его мозге были блокированы. Это безболезненное перемещение из человеческого тела в небытие должно было стать последним даром.
А потом, после того как последний человек умрет, его ждало второе рождение.
Рождение в человеческом теле, не обремененном воспоминаниями о том, как это – быть человеком. Он забудет последние восемнадцать лет своей жизни. Все образы, все эмоции, связанные с этими годами, навсегда исчезнут. И ничего нельзя сделать с мучительной болью, которую породило это знание.
«Потеряно. Все потеряно».
Ее лицо в твоей памяти. Потеряно. Время, которое провел с ней. Потеряно. Война между тем, кем он был и кем притворялся. Проиграна.
Он тянулся к ней в тихом, погруженном в зиму лесу, и она ускользала от него.
Он знал, чем это может закончиться. Для него это не было секретом. Когда нашел ее, загнанную, в снегу, когда принес в дом, когда выхаживал ее, он ни на миг не забывал, что заплатить за это придется своей жизнью. Наступили другие порядки: добродетели превратились в пороки, ценой любви стала смерть. Не смерть его физического тела. Его тело – обман. Цена любви – настоящая смерть. Смерть человечного внутри его. Смерть его души.
В лесу, в жутком холоде, на волнах бескрайнего моря он шептал ее имя, вверял память о ней ветру и застывшим, как часовые, деревьям. Он передавал это имя ее тезкам: неизменным звездам, чистым и вечным в безграничной Вселенной, заключенной только в ней одной.
Кассиопея.
16
Он очнулся от боли.
Беспощадная боль в голове, груди, руках, ноге. Его кожа горела. Ему казалось, что его окунули в кипящую воду.
На ветке у него над головой сидела птица. Ворона. Она наблюдала за ним с царственным безразличием.
«Теперь мир принадлежит падальщикам, – подумал он. – Все остальные – нарушители порядка, да и тех время сочтено».
Между голыми ветками над головой он увидел завитки дыма. Где-то жгли костер. И еще почуял запах – запах от шипящего на сковородке мяса.
Он понял, что кто-то усадил его, привалив спиной к дереву, накрыл тяжелым шерстяным одеялом и вместо подушки положил ему под голову скрутку из зимней парки. Медленно, всего на дюйм, он приподнял голову и сразу понял, что это была плохая идея.
В поле его зрения появилась высокая женщина с охапкой веток. Потом она на минуту исчезла – подкидывала ветки в костер – и снова появилась:
– Доброе утро.
У нее был низкий, мелодичный и смутно знакомый голос.
Женщина села рядом с ним, подтянула колени к груди и обхватила их руками. Ее лицо тоже показалось ему знакомым: бледная кожа, блондинка, нордический тип, похожа на принцессу викингов.
– Я тебя знаю, – прошептал он.
Горло у него горело огнем. Женщина поднесла флягу к его губам, и он долго и жадно пил.
– Вот так-то лучше, – сказала она. – Ты прошлой ночью в бреду говорил всякую чушь. Я даже начала волноваться, что у тебя что-то похуже контузии.
Женщина встала и снова исчезла из поля зрения. Вернулась она со сковородкой в руках. Она присела рядом и поставила сковородку между ними.
– Я не голоден, – выдавил он.
– Тебе надо поесть. – Это была не просьба, а констатация факта. – Свежий заяц. Только потушила.
– Сильно хреново?
– Не сильно. Я хороший повар.
Он покачал головой и попытался улыбнуться. Она поняла, о чем он спрашивал.
– Все очень хреново, – сказала она. – Сломано шестнадцать костей. Трещина черепа. Ожоги третьей степени практически по всему телу. Но есть и хорошая новость – волосы у тебя целы.
Женщина зачерпнула ложкой подливку, поднесла ее к губам, тихонько подула и облизала кончиком языка края.
– А плохие новости есть? – спросил он.
– У тебя сломана лодыжка. Серьезный перелом. Потребуется время на восстановление. В остальном… – Она пожала плечами и пригубила подливку из ложки. – Надо бы подсолить.
Он наблюдал за тем, как женщина роется в своем рюкзаке в поисках соли.
– Грейс, – сказал он. – Твое имя Грейс.
– Одно из многих, – улыбнулась она и назвала свое настоящее имя, которое принадлежало ей больше десяти тысяч лет. – Должна признаться, Грейс мне нравится больше. Куда легче произносить!
Женщина помешала ложкой тушеное мясо в сковородке. Предложила ему попробовать. Он стиснул губы. Мысли о еде… Она пожала плечами и еще раз пригубила подливку.
– Я думала, это обломки после взрыва, – продолжила женщина. – Не ожидала, что найду спасательную капсулу… или тебя в одной из них. Что случилось с системой наведения? Ты ее вырубил?
Прежде чем ответить, он постарался все взвесить.
– Вышла из строя.
– Что?
– Вышла из строя, – громче повторил он.
Горло у него по-прежнему пылало. Женщина держала флягу возле его рта, пока он пил.
– Не торопись, – предупредила она. – Тебя может стошнить.
Вода текла у него по подбородку, Грейс его обтирала.
– Базу рассекретили, – сказал он.
Она была как будто удивлена:
– Как?
Он покачал головой:
– Точно не знаю.
– Почему ты там оказался? Это странно.
– Преследовал кое-кого.
Ложь нелегко ему давалась. Несмотря на то что вся жизнь его была обманом, лгать у него не очень-то получалось. Он понимал: стоит Грейс заподозрить, что «провал» базы связан именно с ним, она без колебаний уничтожит его настоящее тело. Они все знали, насколько рискованно скрываться под личиной человека. Когда поселяешься в теле с человеческой психикой, всегда есть риск перенять чужие пороки… и добродетели. И если есть что-то опаснее алчности, похоти или зависти – да что угодно, – так это любовь.
– Ты… кого-то преследовал? Человека?
– У меня не было выбора.
Ну хотя бы это правда.
– Базу рассекретили. И это сделал человек. – Она покачала головой, явно сомневаясь. – И ты покинул свою территорию, чтобы остановить его.
Он закрыл глаза. Так она могла подумать, что он отключился. От запаха тушеного зайца у него заурчало в животе.
– Очень странно, – сказала Грейс. – Риск рассекречивания всегда был, но изнутри центра обработки. Как человек в твоем секторе мог знать что-то об отчистке?
Он понял, что изображать обморок бесполезно, и открыл глаза. Ворона наблюдала за ним, и он вспомнил сову на подоконнике, маленького мальчика в постели и страх.
– Я не уверен, что это она сделала.
– Она?
– Да. Это была… женщина.
– Кассиопея.
Он пристально посмотрел на Грейс, просто не смог удержаться:
– Как ты…
– За последние три дня я не раз слышала это имя.
– Три дня?
У него участился пульс. Надо спросить. Но как? Вопрос мог насторожить Грейс, а она и без того была подозрительна. Поэтому он подумал и сказал:
– Полагаю, она могла сбежать.
Грейс улыбнулась:
– Ну, если ей это удалось, я не сомневаюсь, что мы ее найдем.
Он медленно выдохнул. Грейс не было смысла врать. Если бы она нашла Кэсси, она бы ее убила и не стала бы скрывать от него эту информацию. С другой стороны, если Грейс не встретила Кэсси, это еще не значило, что та жива. Кэсси могла погибнуть.
Грейс достала из своего рюкзака пузырек с мазью.
– Это от ожогов, – объяснила она и осторожно откинула одеяло.
Его голое тело охватил ледяной воздух. Ворона наклонила голову набок и наблюдала за тем, что происходит.
Мазь была холодной. Руки Грейс – теплыми. Грейс вынесла его из огня. Он вызволил Кэсси из ледяного плена. Он прошагал с нею на руках через белое снежное море в старый фермерский дом, там снял с нее всю одежду и положил ее, замерзшую, в теплую воду. Руки Грейс, скользкие от мази, облегчали его страдания. Его пальцы вычищали густые обледеневшие волосы Кэсси. Он извлек пулю из ее колена, пока она лежала в розовой от собственной крови воде. Эта пуля предназначалась для ее сердца. Его пуля. После того как он вытащил девушку из теплой ванны и перевязал рану, он отнес ее в кровать своей сестры и, отводя глаза, надел на нее сестрин халат. Кэсси умерла бы, если бы узнала, что он видел ее голой.
Грейс глядела только на него. Он смотрел на мишку Тедди на подушке. Он до подбородка укрыл одеялом Кэсси. Грейс укутала его.
«Ты выживешь», – сказал он Кэсси, и его слова были скорее молитвой, чем обещанием.
– Ты выживешь, – произнесла Грейс.
«Ты должна жить», – попросил он Кэсси.
– Я должен выжить, – прошептал он Грейс.
Она вскинула голову и посмотрела на него, в точности как ворона на дереве и та сова на подоконнике.
– Мы все должны выжить, – проговорила Грейс и медленно кивнула. – За этим мы сюда и отправились.
Она подалась вперед и тихонько поцеловала его в щеку. Теплое дыхание, холодные губы и слабый запах дыма от костра. Ее губы скользнули с его щеки к губам. Он отвернулся.
– Откуда ты узнал ее имя? – прошептала она ему на ухо. – Кассиопея. Как ты узнал Кассиопею?
– Нашел ее стоянку. Была совсем одна. Вела дневник…
– А, теперь понятно. И ты прочел о ее планах проникновения на базу.
– Да.
– Что ж, тогда это все объясняет. А она писала в своем дневнике, зачем ей понадобилась база?
– Ее брат… Его забрали из лагеря беженцев в Райт-Паттерсоне… Ей удалось сбежать…
– Поразительно. А потом она обошла нашу систему безопасности и уничтожила весь командный центр. Это даже не поразительно, а просто невероятно.
Грейс взяла сковородку и выплеснула остатки еды в кусты, а потом встала. Она возвышалась над ним – белокурый колосс шести футов ростом. Ее щеки раскраснелись – может, от холода, может, от поцелуя.
– Отдыхай, – сказала она. – Ты теперь более или менее готов к переходу. Вечером выдвигаемся.
– Куда мы пойдем? – спросил Эван Уокер.
– Ко мне на базу, – с улыбкой ответила она.
17
На закате Грейс потушила костер, закинула на плечо винтовку и рюкзак и подхватила с земли Эвана. Им предстояло одолеть шестнадцать миль до ее дома на окраине Эрбаны. Чтобы сократить время в пути, она решила идти по шоссе. На этой стадии игры риск был невелик: Грейс уже несколько недель не видела людей. Тех, кого она не убила, забрали в автобусы, или они попрятались, чтобы не замерзнуть до смерти. Это был переходный период. Еще год, может, два, от силы пять – и уже не надо будет выходить на охоту, потому что и дичи не останется.
Температура воздуха опускалась вместе с солнцем. Северный ветер гнал по небу цвета индиго рваные облака, играл челкой Грейс и подкидывал воротник ее куртки. Появились первые звезды, взошла луна, она освещала серебристую ленту шоссе, которая петляла между черными пятнами мертвых полей, пустыми стоянками и скорлупками давно брошенных домов.
Один раз Грейс сделала привал, чтобы попить и еще раз смазать ожоги Эвана.
– Что-то в тебе изменилось, – задумчиво сказала она. – Только не могу понять, что именно.
А сама в это время наносила мазь на тело Эвана.
– Мое пробуждение не прошло гладко, – сказал он. – Ты знаешь об этом.
Грейс тихо хмыкнула:
– Ты слишком много думаешь, Эван, и не умеешь достойно проигрывать.
Она снова завернула его в одеяло и провела длинными пальцами по его волосам. Потом заглянула ему в глаза и сказала:
– Ты что-то недоговариваешь.
Он промолчал.
– Я чувствую это, – произнесла Грейс. – В ту первую ночь, когда я вытащила тебя из-под обломков… было что-то… – Она не могла подобрать слова. – В тебе будто появилась потайная комната, которой раньше не было.
Эван слышал свой голос со стороны. Он звучал гулко, точно ветер в трубе.
– Никаких тайн нет.
Грейс рассмеялась:
– Тебя точно не надо было загружать, Эван Уокер. Ты слишком им сочувствуешь, чтобы быть одним из них. – Она прижалась щекой к его затылку. – Наша охота окончена, Эван.
18
Базой Грейс был старый одноэтажный дом на Шестьдесят восьмом шоссе. Деревянное каркасное сооружение располагалось точно в центре сектора в шесть квадратных миль, который за ней закрепили. Грейс заколотила разбитые окна и починила входные двери, а обстановка осталась прежней. Семейные фотографии на стенах никуда не делись. То, что нельзя было унести в руках, разбитая мебель, выдвинутые полки и еще тысячи разных вещей, которые мародеры посчитали бесполезными, были разбросаны по всем комнатам. Грейс не стала мучить себя уборкой, ведь с наступлением весны, после того как «схлынет» Пятая волна, она все равно уйдет из этого дома.
Грейс отнесла Эвана во вторую спальню в задней части дома. Это была детская. Ярко-голубые обои, раскиданные по полу игрушки, а под потолком – мобильная модель Солнечной системы. Грейс уложила его на одну из узких кроватей. На ее передней спинке какой-то ребенок нацарапал инициалы «К. М.».
Кевин? Кайл?
В маленькой комнате пахло чумой. Свет туда почти не проникал – Грейс и здесь заколотила разбитые окна, – но зрение у Эвана было острее, чем у обычных людей, так что он мог видеть темные пятна крови, которые были разбрызганы по ярко-голубым стенам, когда кто-то в этом доме бился в агонии.
Грейс вышла из комнаты и вернулась через несколько минут с новым пузырьком мази и бинтами. Она быстро, как будто ее ждало срочное дело, обработала его раны. Они не обмолвились ни словом, пока она снова не укрыла его одеялом.
– Тебе что-нибудь нужно? – спросила Грейс. – Хочешь поесть? Или в туалет?
– Мне необходима одежда.
Она покачала головой:
– Плохая идея. На ожоги уйдет неделя. Две, может, три – на лодыжку.
«У меня нет трех недель. Три дня – и то слишком долго».
Он впервые подумал о том, что, возможно, ему придется нейтрализовать Грейс.
Она коснулась его щеки:
– Позови, если что-нибудь понадобится. Ногу не беспокой. Мне надо восполнить припасы, я тут гостей не ожидала.
– Ты надолго?
– На два часа, не дольше. Постарайся поспать.
– Мне нужно оружие.
– Эван, здесь на сотню миль вокруг – ни души. – Она улыбнулась. – А, поняла, ты волнуешься из-за диверсантов.
Он кивнул:
– Да, волнуюсь.
Грейс вложила ему в руку пистолет:
– Только меня не подстрели.
Он сжал рукоятку оружия:
– Не беспокойся.
– Я опережу.
Он снова кивнул:
– И это будет правильно.
Грейс задержалась в дверях:
– После взрыва базы мы потеряли все дроны.
– Я знаю.
– То есть мы оба вне сетки. Если с кем-то из нас что-нибудь случится… или с любым из нас…
– Разве сейчас это важно? Все почти кончено.
Она задумчиво кивнула:
– Как ты думаешь, мы будем по ним скучать?
– По людям?
Ему показалось, что она шутит. Никогда прежде он за ней такого не замечал, это было ей несвойственно.
– Не по тем, снаружи. – Грейс махнула рукой на стены дома. – А по тем, которые вот тут. – И она положила ладонь на грудь.
– Ты не можешь скучать по тому, чего не помнишь, – заметил он.
– О, я думаю, у меня останутся воспоминания, – сказала Грейс. – Она была счастливой маленькой девочкой.
– Ну, тогда скучать будет не о чем.
Грейс скрестила руки на груди. Она собиралась уходить, а теперь почему-то медлила. В чем дело?
– Я не все сохраню, – проговорила она, имея в виду воспоминания. – Только хорошие.
– Это меня и беспокоило с самого начала. Чем дольше мы притворялись людьми, тем больше походили на них.
Она очень долго молчала и удивленно смотрела на него. Ему стало не по себе.
– Кто притворялся людьми? – спросила она.
19
Эван подождал, пока не стихнут ее шаги. Ветер свистел в щелях между листами фанеры и рамами окон. Больше ничего слышно не было. Его слух, как и зрение, отличался исключительной остротой. Если бы Грейс сидела на крыльце и расчесывала волосы, он бы это услышал.
Сначала – пистолет. Эван вытащил обойму. Как он и подозревал, патронов в ней не было. Он сразу заметил, что пистолет слишком легкий. Изначально перед Эваном и ему подобными стояла задача не убивать выживших, а сеять среди них недоверие и вести их, точно скот на бойню, в такие места, как Райт-Паттерсон. Что случится, когда сеятели станут жнецами? Что посеешь, то и пожнешь. Эван с трудом сдержал истерический смех.