Я допил минеральную воду, вспомнил, что меня привело на верхний ярус, и покинул салон.
Зайдя в кабинет органической химии, я раскодировал сейф, выбрал нужные мне реактивы. Здесь все отсвечивало слепящей белизной и холодно сверкало острым блеском. Неуютное ощущение: будто зашел по ошибке в безлюдный операционный зал… У выхода я по привычке обернулся — все ли в порядке? — и заметил, что квадратная крышка основного хранилища реактивов сдвинута в сторону. Чтобы закрыть ее, мне пришлось пересечь кабинет почти по диагонали, и я оказался рядом с внутренней дверью, которая вела в соседнее помещение — лабораторию физической химии. Я уже тронул холодную рукоятку крышки хранилища, как вдруг моих ушей достиг неясный шум — похоже, в лаборатории кто–то вскрикнул и что–то разбилось. Я замер. Оставил крышку в покое, выпрямился и посмотрел на дверь. Словно надеялся проникнуть взглядом сквозь лист металла, покрытый белой эмалью. Пульс у меня, наверное, резко подпрыгнул — я слышал удары собственного сердца. Мысль работала с лихорадочной быстротой, но я совершенно не знал, что нужно делать. В руках у меня не было ничего, кроме фармацевтического пакета. Я машинально положил пакет на стол, выключил освещение и в полном мраке вернулся к двери. Нашарил продолговатую ручку, осторожно потянул в сторону…
И БЫЛО РЭНДУ ВИДЕНИЕ…
Щелкнул фиксатор дверного замка, образовалась щель, но я ничего не увидел: в лаборатории тоже царила кромешная тьма. Скверный признак!..
В противоположном конце лаборатории была вторая дверь, ведущая в кабинет неорганической химии, так что “диверсанта” здесь, пожалуй, не поймаешь. Я мысленно “поздравил” Бака с двенадцатым ремонтом, а себя — с первым случаем диверсии на верхнем ярусе и, собравшись с духом, вытянул руку вперед, сделал два шага в темноту. Рука уперлась в цилиндрический корпус нейтринного микроскопа; дверь тихо прошелестела, закрываясь за мной, снова щелкнул фиксатор замка.
— Кто там? — резко спросил чей–то сипловатый баритон. Я оторопел от неожиданности. Баритон показался мне очень знакомым, но в этот момент я был растерян и плохо соображал. Вспыхнул карманный фонарь. Я стоял в тени, прильнув к широкой колонне тубуса микроскопа. Мне пришло в голову, что “диверсант”, вероятно, вооружен… Круг яркого света выхватил из темноты половину двери, едва успевшей затвориться за моей спиной, вильнув в сторону, погас.
— С чего ты взял, что там кто–нибудь есть? — внезапно прозвучал молодой насмешливый голос.
Ноги мои сделались ватными, и я вынужден был присесть на выступающий край основания тубуса.
— Слух у меня хороший, вот с чего… — не совсем уверенно ответствовал баритон, и я едва не сполз в изнеможении на пол.
Я узнал обоих! Да и как не узнать своих тренеров, снисходительно обучавших меня кувыркаться на головокружительных тренажерах! Своих недавних партнеров, пытавшихся приохотить меня к развеселой игре в домино под названием “марсианская мельница”!..
Обладатель насмешливого голоса — молодой десантник Украин Степченко, неуемная язвительность которого была метко отражена в его прозвище — Уксус. Баритон сипловатого тембра принадлежал Руслану Бугримову, десантнику такого мощного телосложения, что это выделяло его даже среди коллег; вероятно, поэтому Руслан получил на борту “Лунной радуги” весьма уважительное в сообществе “диких кошек” прозвище — Бугор. Интересно отметить: космодесантники обожают пользоваться прозвищами. Прихотливость фольклорных явлений внеземельного быта, как я уже говорил, всегда меня занимала. Но, размышляя по поводу прозвищ, я пришел к убеждению: здесь они возникают не столько на почве любви к словотворчеству, сколько в силу утилитарных причин. Ведь космодесантные подразделения в наше время — это, по существу, интернациональный конгломерат; сплошь и рядом бывает, что фамилия того или иного десантника либо труднопроизносима для его товарищей, либо часто встречается. Прозвища — другое дело: они доступны для перевода на любой язык и нередко содержат в себе какую–нибудь намекающую информацию по поводу индивидуальных качеств своего носителя или его наклонностей. Скажем, был у нас на борту Даррел Петарда. Смысл прозвища ясен, могу лишь добавить, что этого десантника Нортон отстранил от работы за чрезмерную вспыльчивость. Прозвище Ян Весло отражало спортивные увлечения десантника Яна Домбровского. А прозвище самого командира десантной группы — Лунный Дэв — прекрасно характеризовало профессиональную ориентацию Дэвида Нортона.
Итак, я узнал обоих десантников по голосам и, разумеется, ощутил огромное облегчение. Но что понадобилось Уксусу и Бугру в физико–химической лаборатории? Да еще в кромешной тьме?! Я подтянул ноги, собираясь подняться и выйти из–за укрытия, однако нервно брызнул свет фонаря — опять в мою сторону, и это меня удержало на месте. Я колебался. Теперь, когда я упустил момент ответить на оклик, быть замеченным мне уже расхотелось.
Фонарь погас. Баритон:
— А может, и показалось… Вроде бы фиксатор щелкнул.
Голос Уксуса:
— Ерунда. Мы бы увидели свет из двери.
— Освещение вырубить можно, — резонно заметил Бугор.
— Ну и что? Тебе–то какое до этого дело? — Было слышно, как скрипнул амортизатор табурета. Они сидели на лабораторных табуретах. Что–то тихо там шелестело и булькало, и я наконец понял, что это работает смесительная камера активатора.
— Ничего ты не понимаешь, — сказал Бугор. — Бродят тут всякие… Вечерами.
— Привидения, — насмешливо добавил Уксус и рассмеялся, а мне подумалось: уж не нас ли с Баком они имеют в виду?..
Уксус лениво и весело произнес:
— Слышал я эту историю, как же… Сказочка для десантников среднего возраста.
— Слышал звон, — солидно сказал Бугор.
— Вот именно. Ян Весло балагурить любит. Вот и пустил нам звон про чужака на борту. Мы уши развесили, слушаем, а он потом над нами же и посмеется.
— Ян здесь ни при чем, — возразил Бугор. — Чужака Рэнд видел. А Рэнду я верю…
— А я не верю. Если он что–то такое спросонья увидел, то почему я должен верить? Нет, мой хороший, дудки! Чужака встретил? Возьми его за рукав, приведи ко мне, покажи — тогда поверю. Верно я говорю?
Лабораторию заполнила звуковая волна шумного вздоха:
— Младенец ты, Уксус… Ты еще бриться толком не умел, когда мы с Рэндом венерианские скалы бурили. Понял?
Ответа не было. Уксус, должно быть, подавленный мощью неотразимого аргумента, молчал. Разговор, невольным свидетелем которого я оказался, привел меня в состояние полного оцепенения. В другой ситуации мое положение постороннего слушателя в конце концов стало бы для меня нестерпимым, и я просто вышел бы, даже рискуя быть пойманным в круг света от фонаря. Но сейчас я об этом не думал. У меня не только не было возможности достойно выйти вон, но теперь вдобавок я и не имел на это права. Смутные подозрения, что на корабле не все ладно, обещали сложиться в систему…
— То–то, — сказал наконец Бугор. — Полетаешь с мое — уяснишь: Внеземелье… это… это очень сложная штука. С ним, мой хороший, тягаться в “мельницу” трудно. Иной раз оно так тебя по затылку хватит, что год не очухаешься. А зевать будешь — и в ящик сыграть недолго. Здесь каждая сказочка с натуральным намеком… Хочешь — верь, хочешь — не верь, а ушки держи на макушке, нос по ветру. Ноздрями не забывай пошевеливать да почаще оглядывайся…
— Уметь шевелить ноздрями, конечно, полезно, — саркастически заметил Уксус, — но иногда полезнее пошевелить мозгами.
— Ведь с Рэндом как было? — продолжал Бугор (ядовитое замечание Уксуса он игнорировал). — Вышел Рэнд из просмотрового зала за полчаса до полуночи, идет себе тихо, мирно…
— Ян говорит, что Рэнд специально приходит дремать на комедийные фильмы.
— Ну и что? Устает человек. На тренажерах он всегда работает честно, не в пример кое–кому из наших знакомых, вот и устает больше других. Ну действительно задремал… Проснулся — фильм закончился, в зале никого нет. Встал он и побрел в свою каюту. Только миновал среднюю шахту, видит — кто–то по коридору навстречу идет. Да быстро так, почти бежит… Ну, Рэнд вежливо посторонился, чтоб, значит, дорогу человеку дать, смотрит на этого торопыгу, а узнать не может — совершенно незнакомое лицо!.. Прошагал этот тип мимо Рэнда чуть не вплотную, нахально так локтем не глядя его оттолкнул, с ходу в шахту запрыгнул. А ты говоришь — привидение.
— Да, Ян примерно так и рассказывал. И что же Рэнд?
— Ну что Рэнд?.. Постоял, похлопал глазами…
— …И спокойно отправился спать! — торжествующе заключил Уксус. — Час поздний, решил с нахалом не связываться. Ой, не могу!
— А что ему оставалось делать?
— Как что?! Догнать, задержать, побеседовать! Откуда ты, дескать, хороший такой, на рейдере взялся?! Тоже мне, называется, “дикая кошка”! Слон инкубаторский этот твой Рэнд, и, кроме подушки, ему ничего не интересно.
— Я тебя уважаю, но ты Рэнда не трогай! — сипло предупредил Бугор. — Понял?!
— Ладно, извини, — примирительно проговорил Уксус. — рэнд, конечно, парень толковый, я его однажды в деле видел. Просто меня удивила его реакция на чужака…
— А что реакция? Реакция нормальная. Ты бы, конечно, весь рейдер ночью на ноги поднял — не стал бы такого случая упускать. А Рэнд уравновешенный человек, разумный. Повернулся да к себе в каюту ушел. И правильно поступил. Ситуация непонятная, странная, и надо было сначала все хорошенько обдумать… По логике, ловля могла и до утра обождать. Чужаку с рейдера куда деваться?
— А может, обознался Рэнд? — высказал предположение Уксус. — Может, это кто–нибудь из корабельной команды на вахту проспал? Подхватился — видит, время ушло, да так, неумытый, опухший со сна, побежал. Рэнд его разглядеть как следует не успел, и было Рэнду видение!..
— Говорит, что успел. И потом, опоздавший на дежурство в шахту прыгать не будет — прямиком сиганет. К тому же корабельная команда носит другую одежду. А “видение”, между прочим, было в нашем костюме.
— В нашем?
— Ну да. В голубом полетном, с эмблемой десантника на рукаве. Уж на что у Рэнда глаз верный, а издали он этого типа сначала даже за своего принял. Только вблизи разглядел. Проводил он чужака взглядом — у того на спине белыми буквами: “Лунная радуга. Четвертая эксп.”. Все вроде по форме, а человек не наш…
— Костюм — ерунда. Костюм какой угодно напялить можно.
— Можно, кто спорит. Но зачем?.. Вот и Рэнд, совершенно сбитый всем этим с толку, верно решил, что утро вечера мудренее, и спать подался. Лег, ворочается, заснуть не может. Мысленно перебрал команду рейдера, десантников, ученых… — нет никого, кто хоть сколько–нибудь походил бы на этого типа, и баста! Наконец не выдержал он — встал и побрел на разведку. Куда ни заглянет, везде ночное освещение, невесомость. Полный порядок, спит корабль. Только в бане трое ребят галдели — Бака из простыни выпутывали…
При последних словах десантника у меня, признаться, холодок по телу прошел.
Незаметно для себя я поднялся и слушал дальнейшее стоя.
— Утром я Рэнда за завтраком встретил, — продолжал Бугор. — Вижу, он вялый какой–то. Глаза усталые, красные. Спрашиваю: ты случайно не заболел? Он только рукой махнул. Сидит за столиком против двери, не ест ничего, исподлобья каждого входящего разглядывает и пальцами, машинально так, гибкий бокал наизнанку выворачивает. Подсел я к нему, бокал отобрал. “А ну–ка выкладывай, — говорю, — какая муха тебя укусила, не то я сам за это возьмусь и приятную встречу тебе с Молотком живо организую — ты меня знаешь!” Видит он, деваться некуда. Рассказал… Думал я, думал, ничего путного не придумал и посоветовал ему все это Нортону выложить. Рэнд усомнился: “Поверит ли? Я, — говорит, — в этой группе человек новый…” — “Поверит не поверит, — говорю, — а рассказать надо. Все мы тут новые…” На том и порешили. Разошлись по своим тренажерам, и целый день я Рэнда не видел. Вечером встретились, спрашиваю: “Ну как?” Он рукой отмахнулся — дескать, плохо дело. “Нортону рассказал?” — “Рассказал…” — “И что?” — “А ничего. Не поверил, конечно. Выслушал, правда, внимательно, но хмуро так, с неудовольствием. Ну и сам догадаться можешь, что мне посоветовал. “Иди, — говорит, — к Молотку. Пусть он тебе своим молоточком по коленкам потюкает и под черепную крышку на всякий случай заглянет…” — “Ладно, — говорю я Рэнду, — не расстраивайся. В таком случае плюнь ты на это, забудь. В конце концов, не наше дело корабельных “зайцев” ловить. Если это начальству неинтересно, то нам тем более. Да и не хозяева мы на рейдере, а так — вроде платного приложения. Пусть сами хозяева и разбираются. А когда чужак себя обнаружит, я сам к Нортону пойду и за его недоверие к своим же ребятам… В общем, придется крупно поговорить”.
— Может, Рэнд тебя просто разыгрывал? — высказал новое предположение Уксус.
— Ты слышал, чтобы Рэнд кого–нибудь разыгрывал? — строго и как–то даже, торжественно вопросил Бугор. — Хоть один–единственный раз?
— Да, это правда…
— То–то! Рэнд не Весло, шутить не любит.
— Кстати… откуда эту историю знает Весло?
— Я выяснил потом откуда… Рэнд, понятно, хотел побеседовать с Нортоном с глазу на глаз: выбрал момент, когда спортзал опустел, Нортона попросил задержаться. А Весло в тот день попрыгал слегка, закатился на самый верхний батуд и притих. Лежит себе, как на пляже, нос почесывает… Рэнду и Нортону невдомек, что в зале третий присутствует. Поговорили… Весло, конечно, случай не упустил и вечером потешить вас вздумал. Жаль, меня в тот вечер на “мельнице” не было… Потом я прижал его к стенке, да поздно. Ну что с него взять? Ходячий выпуск последних известий…
— А почему ты в тот вечер не пришел? — полюбопытствовал Уксус. — За чужаком, должно быть, охотился?
— Нужен больно!.. Настроения не было — вот и не пришел.
— И Молоток перестал к нам ходить… — сказал Уксус с такой интонацией, словно видел меня в темноте сквозь корпус нейтринного микроскопа. Я медленно сел.
— Молоток “мельницу” за игру не считает, — сказал Бугор.
— В том–то и дело!.. И опять же спортом слишком увлекается…
— А кто здесь спортом не увлекается? Вон даже ученые наши и то занятий не пропускают. Вчера один прыжки с шестом осваивал — бежит сломя голову, и не увернись я вовремя, он бы мне концом шеста в рот попал. Остерегаться нам надо, когда они в зале.
— Ученые в “мельницу” не играют, — гнул свое Уксус, — а Молоток играл. И отважно играл, хотя играть ему было скучно. Должно быть, вынюхивал что–то, не иначе…
— Должно быть… — согласился Бугор. — Я всегда опасался, что, если он узнает про чужака, Рэнду несдобровать. Вызовет к себе, потюкает по коленкам и спишет в резерв. Или еще хуже придумает… Ну, теперь, видать, не узнает…
Я сидел на неудобном выступе станины микроскопа, ладонями сжимал горящие щеки и готов был провалиться сквозь палубу. Сейчас, когда со всей очевидностью выяснилось, что самым большим дураком в их веселой компании был я, мое присутствие здесь стало теперь для меня совершенно невыносимым. Разумеется, я понимал, как важно выйти отсюда тихо и незаметно, и, конечно, пытался придумать практический способ исчезновения, но придумать не мог. Все дело портил проклятый фиксатор дверного замка. После беседы о чужаке десантники наверняка насторожены и, чего доброго, могут устроить за мной нелепую гонку по коридорам. Только этого не хватало!..
Я встал, медленно высунулся из–за укрытия и в глубине лаборатории заметил слабое зеленовато–серое свечение. Приглядевшись, увидел на фоне слабого зарева два силуэта — плечи и головы. Один силуэт покачнулся, недовольно проговорил баритон:
— Готово? Сколько еще?
— Что, надоело? — спросил, в свою очередь, тенорок язвительного Уксуса. — Три минуты осталось. Да ты сиди, не ерзай. В инструкции сказано: как только камера остановится, будет звонок.
— А мы все правильно делаем? Смесь не испортим?
— Делаем как надо, по рецепту. Ты не волнуйся.
— Время позднее, вот я и волнуюсь. Скоро уже двадцать два, а нам эту пакость еще по батудам размазывать… К утру, думаешь, высохнет?
— К утру?.. Через час высохнет. Когда последние батуды разрисуем, на первых уже можно будет прыгать. Опробуем? Нортон неплохо придумал — в темноте прыжки интереснее.
— Ишь чего захотел! — проворчал Бугор. — Я думаю, как бы нам до невесомости управиться, а он опробуем! Если мы не успеем спортзал подготовить, Нортон нам этой зеленкой физиономии выкрасит…