– Можешь выключиться, – приказал он столу. – Я иду домой. Поставь таймер на десять утра. А я приду попозже. У промобъединения завтра совещание в Питтсбурге по вопросам корпоративной стратегии, я в нем участвую.
Девушка текуче поднялась на ноги. Джон Эггертон оказался крупным, с сутулыми, как у обезьяны, плечами мужчиной. К тому же косматым и нечесаным. На распахнутом незастегнутом пиджаке красовались пятна от еды. Рукава он держал закатанными. Маленькие глазки смотрели хитро – настоящая акула бизнеса. На девушку он уставился с опаской.
А она подходила все ближе.
– Мистер Эггертон, – сказала она. – У вас есть минутка? Я бы хотела кое о чем с вами поговорить.
– Я ничего не покупаю и не нанимаю на работу, – хрипловатым от усталости голосом ответил Эггертон. – Девушка, милая, отправляйтесь-ка к своему начальнику и скажите ему, что в следующий раз, ежели он хочет мне что-то впарить, пусть пришлет опытного представителя, а не ребенка вроде вас…
Эггертон страдал близорукостью. Девушка уже успела подойти вплотную – и только тогда он разглядел карту между ее пальцами. Для мужчины такого роста и размера двигался он на диво проворно – в прыжке отшвырнул девушку в сторону, скользнул мимо робота-стола и выскочил из офиса через боковую дверь. Сумочка вылетела у девушки из рук, ее содержимое раскатилось по полу. Она посмотрела на пол, потом на дверь – и с отчаянным шипением рванула из офиса в коридор. Кнопка экспресс-лифта на крышу горела красным – Эггертон уже поднялся на пятидесятый этаж, на частную посадочную площадку здания.
– Ч-черт, – пробормотала девушка.
Развернулась и вернулась в офис, вся кипя от возмущения.
Стол тем временем уже пришел в чувство.
– Почему мне не сказала, что ты из Невосприимчивых? – сурово вопросил он. Стол не на шутку разозлился – его бюрократическая душа пылала гневом. – Я выдал тебе форму с045, и в пункте шестом там четко и ясно спрашивали про род занятий! И ты обманула меня!
Девушка даже не посмотрела в сторону стола и принялась собирать рассыпавшиеся из сумочки вещи. Пистолет, магнитный браслет, крохотную нашейную рацию, помаду, ключи, зеркальце, мелочь, платок, предписание на имя Джона Эггертона явиться в течение двадцати четырех часов… да уж, по возвращении в Агентство ее ждала нешуточная выволочка. Эггертон сумел даже уклониться от устного освидетельствования – из сумочки свисала размотанная катушка записывающей ленты, и лента эта был девственно чиста. И бесполезна.
– Умный человек ваш начальник, ничего не скажешь, – высказала она столу, не сумев сдержать ярость. – Весь день сидит здесь в вонючем офисе, пока куча агентов по продажам томится в приемной…
– А я-то думал, что это вы так настаиваете на встрече, – сказал стол. – Никогда не видел, чтобы женщина-агент так себя вела. Надо было сразу сообразить – что-то не так. А вы почти его сцапали.
– И сцапаем. Очень скоро, – сказала девушка – она уже выходила из офиса. – Скажите ему это завтра, когда он придет на работу.
– А он не придет, – ответил стол. – Ответил себе самому, потому что девушка уже ушла. – Он сюда больше вообще не придет. Во всяком случае, в ближайшее время. Незачем ему с Невосприимчивыми встречаться. Жизнь – она всяко дороже стоит, чем бизнес. Даже если это такой удачный бизнес.
Девушка зашла в будку уличного видеофона и набрала номер Агентства.
– Сбежал, – призналась она женщине с мрачным лицом. Женщина была ее непосредственной начальницей. – Он не притронулся к призыв-карте. Боюсь, неважный из меня подающий.
– Он успел увидеть карту?
– Конечно, успел. Потому и рванул прочь.
Мрачная женщина черкнула несколько строчек в блокноте.
– Фактически он уже в наших руках. Пусть адвокаты разбираются с его наследниками, а я буду действовать, как если бы предписание уже было вручено. Он осторожничал до этого случая, а теперь застать его врасплох и вовсе невозможно. Ближе нам уже не подобраться. Жаль, что ты оплошала с этим делом… – И женщина решилась: – Позвони ему домой и передай личному обслуживающему персоналу уведомление о виновности. А завтра утром мы поместим это во все новостные машины.
Дорис отключилась. Подержала ладонь на экране, ожидая, пока тот очистится. И набрала личный номер Эггертона. Помощнику она выдала формальное уведомление о том, что Эггертон теперь законная добыча для любого нипланского гражданина. Робот тут же принялся за дело и записал информацию – словно речь шла о покупке дюжины ярдов ткани. Машина говорила таким безучастным голосом, что Дорис стало совсем тошно. Она вышла из будки и отправилась на нижний этаж здания в коктейльный бар – надо же было чем-то занять себя, пока муж не приедет.
* * *Джон Эггертон совершенно не походил на паракинетика. Дорис воображала себе стройных молодых людей с увядшими лицами и несчастным взглядом, выдающим душевные муки, и как они прячутся по захолустным городкам и фермам, не суются в города и ни с кем не общаются. А Эггертон занимал высокую должность, был у всех на виду… но, конечно, когда проводят выборочные проверки, любой может попасться. Дорис потягивала свой «Том Коллинз» и пыталась понять, почему Джон Эггертон проигнорировал изначальное уведомление, последовавшее после проверки, затем предупреждение, неследование которому каралось уже штрафом или тюремным заключением, а теперь и последнее предупреждение.
Да полноте, точно ли Эггертон паракинетик?
В темном зеркале за стойкой ее отражение вдруг задрожало и обвелось полутенями, подобно выступающему из облака тьмы суккубу – а почему бы и нет, надо всей ниплановой системой лежала плотная непрозрачная пелена тумана… Подобное отражение более приличествовало молодой женщине-паракинетику: под глазами темные круги, влажные ресницы, мокрые перепутанные волосы, спадающие на худенькие плечи, слишком тонкие, слишком заостренные пальцы. Но то был мираж, зеркальное отражение – женщин-паракинетиков не существовало. Во всяком случае, о них пока никто еще не слышал.
Муж подошел незаметно, со спины, и разом как-то оказался рядом: бросил пальто на высокий стул, потом сел.
– Ну как все прошло? – с сочувствием спросил он.
Дорис подскочила от неожиданности:
– Ты напугал меня!
Харви закурил и подозвал бармена:
– Бурбон и воду, пожалуйста. – А потом с мягкой улыбкой повернулся к жене: – Да ладно, не переживай так. Вокруг еще много мутантов, есть кого ловить. – И он бросил ей распечатки из вечерних новостных машин. – Ты, наверное, уже в курсе, но ваш офис в Сан-Франциско уже четверых засек. У каждого уникальный талант. Один милый гражданин любил подстегнуть метаболизм у ближних, к которым по какой-то причине не испытывал любви.
Дорис покивала с отсутствующим видом:
– Да, в Агентстве на них рассылали ориентировки. Еще один ходил сквозь стены, причем сквозь полы не падал. А третий камни оживлял.
– Эггертон сбежал?
– С дикой скоростью – не ожидала я от такого здоровяка молниеносных реакций. С другой стороны, возможно, мы имеем дело не с человеком. – И она покрутила в пальцах высокий холодный стакан. – Агентство озвучит предписание явиться в двадцать четыре часа. Я уже позвонила ему домой… что ж, у его домашнего персонала будет хорошая фора.
– Пусть будет. Они же, в конце концов, на него работают. Так пусть получат право впиться в добычу первыми.
Харви изо всех сил пытался развеселить жену, но та оставалась такой же мрачной.
Тогда он спросил:
– Ну если он такой здоровенный, то куда ему прятаться?
Дорис пожала плечами. С теми, кто скрывался от Агентства, трудностей не возникало: они выдавали себя сами – уж слишком их поведение отличалось от обычного. Совсем другое дело – паракинетики, которые не подозревали о том, что обладают врожденными способностями. Они прекрасно вписывались в социум, пока какой-нибудь случай не обнаруживал их особенностей. Таких называли бессознательными паракинетиками, и именно из-за них и возникли Агентство, которое укомплектовывали женщинами-Невосприимчивыми, а также система выборочных проверок. Дорис подумала: а не могло ли случиться так, что человек – вовсе не паракинетик – вдруг решал, что он мутант? Мысль странная, но почему бы и нет? В конце концов, невротический страх оказаться чужим, не вписаться – сколько ему тысяч лет? Да он заложен в человеческую природу! Человек может быть просто оригиналом, чудиком – но при этом вполне нормальным! И Эггертон – несмотря на влияние в промышленных кругах и размеры состояния – вполне мог оказаться обычным человеком, страдающим от мучительной фобии типа «а вдруг я психопат-паракинетик»? Такое случалось… а вот настоящие паракинетики продолжали преспокойно сосуществовать с людьми, не ведая, насколько они чужеродны для человеческого общества…
– Нам нужен тест – безошибочный, – сказала Дорис вслух. – Для самодиагностики. Чтобы человек мог знать наверняка, кто он.
– А разве у тебя его нет? Ты разве не знаешь наверняка, кто есть кто, когда они тебе в ходе проверки попадаются?
– Не когда, а если попадаются. Один из десяти тысяч. Слишком мало их обнаруживается… – И она резко оттолкнула коктейль и поднялась на ноги. – Ладно, поехали домой. Я есть хочу и устала, как собака. Поужинаем – и спать.
Харви взял пальто и расплатился.
– Извини, дорогая, но нас пригласили на ужин. Знакомый в Институте Торговли – Джей Ричардс, ты его должна помнить. Мы же как-то обедали вместе. И он нас пригласил – хочет что-то отметить.
– Что отметить? – сердито спросила Дорис. – Что тут отмечать-то?
– Он говорит – секрет, – ответил Харви, широко отворяя дверь и пропуская ее вперед. – Сюрприз, говорит. Увидите, мол, после ужина. Так что давай, не сердись – а вдруг оно того стоит?
Эггертон не полетел домой – во всяком случае, сразу. Он долго, бесцельно и на высокой скорости кружил над первым кольцом жилых кварталов вокруг Нью-Йорка. Сначала его переполнял страх. Потом – ярость. Первая мысль была – домой, в особняк, который стоит на принадлежащей ему земле. А если там его поджидают другие Агенты? Нет, туда нельзя. А пока он так кружил и не мог ни на что решиться, нашейный микрофон проговорил сообщение о звонке из Агентства.
Повезло ему. Девушка передала уведомление роботу, а машина не заинтересована в награде за выдачу преступника.
Он приземлился на одной из крыш-площадок в индустриальном районе Питтсбурга. Никто его не видел – снова повезло. Эггертона трясло, когда он входил в лифт. Потом он все-таки нажал кнопку и поехал вниз. С ним в кабину набились клерк с пустым, ничего не выражающим взглядом, две пожилые женщины, серьезный молодой человек и миловидная дочка какого-то мелкого чиновника. На первый взгляд безобидные люди, но Эггертон не обольщался надеждой: минуют двадцать четыре часа, и все они бросятся за ним в погоню. И их не в чем винить: десять миллионов долларов на дороге не валяются.
Теоретически у него оставался один день на раздумья и на то, чтобы сдаться. Но вести о последнем предупреждении расходятся быстро, так что большинство из его высокопоставленных друзей уже в курсе, сомневаться не приходится. Он обратится за помощью к старому другу: его радушно примут, накормят и напоят, выдадут кучу припасов и координаты охотничьего домика где-нибудь на Ганимеде – а через двадцать четыре часа пристрелят, как собаку.
Конечно, он мог укрыться где-нибудь на захолустной фабрике – в его синдикате такие были. Но их же все осмотрят, одну за другой. В холдинге масса компаний, в том числе подставных, – но Агентство и их проверит, было бы желание. И тут его осенило: а ведь ему зададут показательную трепку – чтобы все прониклись. Вся ниплановая система, которой Агентство вертит, как хочет. И это его взбесило окончательно. Эти женщины-Невосприимчивые с самого раннего детства будоражили его воображение и пробуждали какие-то полуосознанные комплексы. Самая мысль о матриархате представлялась ему отвратительной. И вот теперь они пытаются его, Эггертона, устранить – а ведь он ключевая фигура в промобъединении. Только сейчас до него дошло: а что если его номер для выборочной проверки выбрали совсем не случайно?
Ничего не скажешь, умно. Собрать серийные номера всех важных лиц и время от времени пробивать их – как бы случайно. А на самом деле с целью устранить – одного за другим.
Он вышел на нижнем этаже и застыл на месте, не зная, что делать дальше. Мимо ехали и гудели машины. А что если начальство сотрудничает с Агентством? И поставляет данные для проверок? В конце концов, первое предупреждение означает лишь согласие на обычный ментальный тест, который осуществляют члены легального сообщества мутантов. Этих «кастратов» терпят, ибо они полезны в борьбе с другими мутантами. Жертва, которую выбрали наугад или прицельно, всего-то должна позволить зондирование своего разума. Раскрыться полностью перед Агентством – и лежать смирно, пока бой-бабы разбирают ее по косточкам и залезают во все закоулки души. А потом вернуться к себе в офис – совершенно чистым перед законом гражданином, которому ничего не угрожает. Единственно, тут возникал один нюанс: тест еще нужно было пройти. Видное лицо в корпорации не должно было оказаться паракинетиком.
На массивном лбу Эггертона выступила испарина. Это что же, выходит, он себе обиняками сейчас говорит, что он – паракинетик?! Нет, дело не в этом. Дело в принципе. У Агентства нет никаких моральных прав вызывать на зондирование полдюжины человек, чье промышленое объединение составляло костяк ниплановой системы. Вот тут любой руководитель объединения с ним бы согласился. Да, атака на Эггертона – это все равно что атака на само объединение.
Он горячо взмолился о том, чтобы остальное руководство увидело ситуацию в этом свете. Остановил роботакси и приказал:
– В штаб-квартиру промышленного объединения. А если кто-то попытается остановить тебя, прислушайся к пятидесятидолларовой купюре – она приказывает ехать дальше.
Огромный темный зал встретил его эхом. Встреча должна была состояться только через пару дней, так что Эггертон бесцельно бродил в проходах, мимо рядов кресел, предназначенных для технического и конторского персонала, мимо скамей из стали и пластика, на которых сидело руководство. Наконец он дошел до трибуны докладчика. Он остановился перед мраморной кафедрой – на нее падал слабый свет. И его с головой накрыло осознание бесполезности сопротивления: вот он стоит посреди пустого зала – потому что он изгой. Это стало вдруг абсолютно понятно. Кричи не кричи – никто не появится. Никто ему не поможет, никто за него не вступится – потому что Агентство есть законное правительство ниплановой системы. Вступив с ним в схватку, он противопоставил себя социуму. Никакого личного могущества не хватит на то, чтобы победить самое общество.
Он быстро вышел из зала, отыскал дорогой ресторан и насладился роскошным ужином. С лихорадочной скоростью он поглощал импортные деликатесы в огромных количествах – по крайней мере, он мог провести свои последние двадцать четыре часа, наслаждаясь жизнью. Он ел и боязливо поглядывал на официантов и других посетителей. Спокойные, даже равнодушные лица – но очень скоро они увидят его номер и фото на экране каждой новостной машины. Откроется великая охота – сотни миллионов охотников бросятся в погоню за добычей. С такими мыслями он закончил ужинать. Потом Эггертон посмотрел на часы и вышел из ресторана. Шесть часов вечера.
Затем где-то с час он швырялся деньгами в элитном борделе – он переходил из комнаты в комнату и едва ли видел лица женщин. Когда он покинул заведение, за спиной бушевал хаос – щедро им оплаченный. Он вышел на улицу и вдохнул свежий воздух. До одиннадцати он бродил по темным, залитым звездным светом паркам, окружавшим жилые кварталы города. Тень среди других размытых теней – сгорбленный, руки жалко засунуты в карманы, на душе кошки скребут. Где-то далеко в городе башенные часы излучали временной аудиосигнал. Двадцать четыре часа проходили один за другим, истаивали – и никто не мог остановить бег времени.
В двенадцать тридцать он прекратил бесцельно бродить и попытался взять себя в руки: надо проанализировать ситуацию. Да, надо честно сказать себе: если искать спасения – то только в штаб-квартире. Технический и конторский персонал еще не вернулся домой, но вот большая часть начальства уже наверняка разъехалась по домам. Наручная карта показала, что он удалился от штаб-квартиры аж на десять миль. Ему вдруг стало страшно, и он решился.
И вылетел прямо к зданию. Приземлился на пустой площадке на крыше и спустился в лифте на этаж жилых помещений. Да, нельзя откладывать этот разговор. Сейчас или никогда.
– Заходи, Джон, – радушно пригласил его Таунсенд.