Не забывайте о том, что все человеческие знания обладают иерархической структурой. Основание и начальная точка человеческой мысли – это чувственное восприятие; на этой базе человек формирует первичные идеи, а затем уже выстраивает всю структуру знания, продолжая определять и включать в нее новые идеи на более высоких уровнях. Если мышление человека нормально, этот процесс происходит под руководством логики, «искусства непротиворечивой идентификации», – и любая новая идея, возникающая у человека, должна быть встроена в иерархическую структуру его знания так, чтобы не возникало противоречий. Чтобы внедрить в сознание любую идею, не происходящую из реальности, не оцененную разумом и не поддающуюся разумному рассмотрению или суждению, – хуже того: идею, которая не совпадает со структурой остальных идей человека и с его пониманием мира, – необходимо отказаться от объединяющей функции сознания, от комплекса прочих убеждений и уничтожить саму возможность быть в чем-то уверенным. Таков смысл утверждения Джона Голта, героя книги «Атлант расправил плечи», о том, что вера – «это короткое замыкание, уничтожающее разум»[9].
Нет худшего самообмана, чем вообразить, что можно как-то разграничить в сознании одного человека сферы разума и веры. Веру невозможно ограничить и установить ей предел; стоит уступить в сознании хотя бы на дюйм, и это будет полное поражение. Разум может быть в сознании абсолютом – или не быть; в последнем случае нет такого места, где можно было бы провести черту, нет принципа, по которому она могла бы быть проведена, нет барьера, который не могла бы взять вера, и нет такой сферы жизни, куда она не могла бы проникнуть: человек остается разумным, пока его чувства не провозгласят иное.
Вера – это зло, которое ни одна система не может вынести безнаказанно; человек, который поддается вере, будет обращаться к ней именно в тех случаях, где ему более всего требуется разум. Если человек обращается от разума к вере, если он отвергает абсолютизм реальности, то он тем самым отвергает абсолютизм собственного сознания – и его мозг становится органом, которому больше нельзя доверять. Он становится тем, чем объявляют его мистики: инструментом извращения действительности.
2. Человеческая потребность в самооценке влечет за собой необходимость чувствовать контроль над реальностью – но никакой контроль невозможен во Вселенной, которая содержит в себе что-то сверхъестественное, чудесное и беспричинное, Вселенной, где человек находится во власти призраков и демонов, в которой он должен иметь дело не с непознанным, а с непознаваемым; никакой контроль невозможен там, где человек предполагает, а призрак располагает; никакой контроль невозможен, если Вселенная – это дом с привидениями.
3. Его жизнь и самооценка требует, чтобы объектом и заботой человеческого сознания была реальность и этот мир, – в то время как его учат тому, что мораль заключается в презрении к этой земле и миру, доступному восприятию, в обращении к «другой», «высшей» реальности, которая недоступна разуму и непередаваема языком, но может явить себя через откровение, через то высшее состояние интеллектуального просветления, которое у дзен-буддистов зовется «не-ум», или через смерть.
Есть лишь одна реальность – реальность, познаваемая разумом. И если человек решает не познавать ее, то познавать ему больше нечего; если он не осознает этот мир, значит, он вообще не может считаться сознательным существом.
Единственный результат мистического погружения в «другую» реальность заключается в том, что это делает человека непригодным психологически для этой реальности. Человек смог выбраться из пещеры и изменить материальный мир так, чтобы человечество распространялось и благополучно существовало на Земле никак не с помощью обращения к потустороннему, к невыразимому, к непознаваемому – короче говоря, к несуществующему.
Если отказываться от разума – это добродетель, а пользоваться им – грех; если приближаться к шизофреническому состоянию ума – добродетель, а поддерживать ум острым – грех; если отрекаться от этого мира – добродетель, а делать его пригодным для жизни – грех; если умерщвлять свою плоть – добродетель, а работать и действовать – грех; если презирать жизнь – добродетель, а поддерживать ее и радоваться ей – грех, тогда у человека не может быть ни самооценки, ни контроля, ни эффективной деятельности; у него не может быть ничего, кроме чувства вины и ужаса жалкого создания, запертого во вселенной кошмара, вселенной, созданной каким-то метафизическим садистом.
4. Для жизни и самооценки нужно, чтобы человек гордился своей способностью мыслить, своей способностью жить, – в то время как его учат тому, что с точки зрения морали гордость, а в особенности гордость своим разумом, это самый тяжкий из грехов. Добродетель, учат человека, начинается со смирения: с признания беспомощности, собственной малости, бессилия собственного разума.
Разве человек всеведущ? – спрашивают мистики. Разве он непогрешим? А тогда как он может подвергать сомнению слово Божие, или Его представителей, и самостоятельно судить – о чем угодно?
Гордость собственным разумом не является – как пытаются представить это мистики – претензией на всеведение и непогрешимость. Напротив, именно потому, что человек должен бороться за знание, именно потому, что добывание знаний требует от него усилий, человек, который берет на себя такую ответственность, испытывает законную гордость.
Иногда гордыней называют похвальбу теми достижениями, которых на самом деле человек не достиг. Но хвастун, приписывающий себе добродетели, которыми не обладает, вовсе не горд; он просто выбирает самый унизительный способ показать свою низость.
Гордость – это реакция на способность человека достичь чего-либо ценного, удовольствие, которое он получает от эффективности собственных действий. Именно это для мистиков представляется грехом.
Но если нормальное состояние человека – это сомнение, а не уверенность; если доказательство его добродетельности – это недоверие к себе самому, а не самодостаточность; если свидетельство совершенства – это страх, а не адекватная самооценка; если его цель – это чувство вины, а не гордости, тогда моральный идеал – это умственная болезнь, разного рода невротики и психически больные – высшие представители нравственности, а мыслители и те, кто чего-то добивается в жизни, – грешники.
Смирение по необходимости оказывается главной добродетелью мистической морали; это единственная добродетель, доступная человеку, который отвергает разум.
Гордость нужно заслужить; это награда за усилия и достижения; но чтобы достичь добродетели смирения, нужно всего лишь отказаться от мышления – более не требуется ничего – и чувство смирения придет очень быстро.
5. Жизнь и самооценка требуют от человека верности выбранным ценностям, своему разуму и своим суждениям, – но при этом его учат тому, что сущность морали состоит в самопожертвовании: жертвовании собственного разума некоей высшей власти и жертвовании собственных ценностей первому, кто их потребует.
Мы не видим необходимости анализировать здесь все бесчисленное зло, к которому ведет принятие роли жертвы. Иррациональность и деструктивность такой позиции прекрасно раскрыта в книге «Атлант расправил плечи». Но есть два момента, которые наиболее важны.
Первое – самопожертвование означает жертвование разумом, более того, оно не может означать ничего другого.
Важно помнить о том, что жертва подразумевает отказ от чего-то, имеющего высокую ценность, в пользу чего-то менее ценного или вообще не имеющего ценности. Если человек отказывается от того, что не представляет для него ценности, чтобы приобрести то, что для него ценно, или от чего-то менее ценного в пользу более ценного, – это не жертва, а выгода.
Следует помнить о том, у человека существует иерархическая система ценностей; он ценит одни вещи больше, чем другие; и, пока он сохраняет разум, иерархическая система его ценностей разумна: то есть он ценит вещи пропорционально их важности для его жизни и благополучия. То, что неблагоприятно для его жизни и благополучия, враждебно его природе и нуждам как живого существа, не представляет для него ценности.
Напротив, извращенная структура системы ценностей является признаком умственного расстройства; невротик не ценит вещи согласно их объективным качествам, в отношении к его природе и нуждам; он часто считает ценными именно то, что ведет к саморазрушению. С точки зрения объективных стандартов он включен в хронический процесс самопожертвования.
Но если жертва – это добродетель, то «лечить» требуется не невротика, а разумного человека. Он должен учиться чинить насилие над собственной способностью к рациональным суждениям, изменять иерархию своих ценностей, отказываться от того, что его разум считает полезным, отворачиваться от собственного сознания и не ценить его.
Заявляют ли мистики, что они требуют от человека лишь жертвы собственным счастьем? Пожертвовать счастьем – значит пожертвовать своими мечтами; пожертвовать мечтами – значит пожертвовать суждениями; пожертвовать суждениями – значит пожертвовать разумом. Вот что в действительности подразумевает призыв к самопожертвованию и чего требует от человека мораль мистиков.
Корень эгоизма – это человеческое право (и потребность) на действие согласно собственным суждениям. Если человек должен принести свои суждения в жертву, то о какой эффективности, контроле, свободе от противоречий или духовной чистоте может идти речь?
Второй момент, который важен здесь, относится не только к призыву к самопожертвованию, но ко всем вышеупомянутым положениям традиционной морали.
Иррациональная мораль, мораль, которая противна человеческой природе, фактам реальности и требованиям выживания человека, по необходимости требует от человека принять на веру, что между моралью и практикой существует непреодолимый конфликт, что он должен выбрать между добродетелью и счастьем, между идеалами и успехом, но совместить одно с другим никак невозможно. Такая установка порождает катастрофический конфликт на глубочайшем уровне сущности человека, смертельную дихотомию, рвущую человека на куски: она заставляет его выбирать, быть ли ему способным к жизни или быть достойным ее. Но самооценка и умственное здоровье требуют достижения обеих этих целей.
Если для человека жизнь на Земле хороша, если он выбирает себе систему ценностей согласно стандартам, подходящим для существования разумного существа, то в этом случае не существует никакого конфликта между требованиями выживания и морали – никакого конфликта между стремлением выжить и стремлением быть достойным этой жизни; второе достигается через достижение первого. Но этот конфликт существует, если человек считает добром отречение от этой земли, от жизни, от разума, от счастья, от себя самого. Живя под руководством такой антижизненной морали, человек стремится стать достойным этой жизни, делая себя к ней неспособным; если же он стремится выжить, значит, он становится недостойным жить.
Многие защитники традиционной морали отвечают на это: «О, но вовсе не обязательно доходить до крайностей!» – подразумевая: «Мы не требуем от человека быть полностью нравственным. Мы подразумевает, что он потихоньку может иметь какие-то личные интересы. Мы же, в конце концов, понимаем, что человеку надо как-то выживать».
Таким образом, в свою защиту подобный моральный кодекс выдвигает тот факт, что мало кто будет настолько стремиться к самоубийству, чтобы следовать ему во всей полноте. Защитником человека от им же заявленных моральных убеждений должно стать лицемерие. И что же в таком случае делать с самооценкой?
И что делать с жертвами, которым не хватило лицемерия?
Что делать с ребенком, который замыкается в ужасе в рамках своей аутичной вселенной, будучи не в состоянии вынести безумные речи родителей, которые заявляют ему, что он грешен по природе своей, что его тело – зло само по себе, что думать – грех, задавать вопросы – позорно, сомневаться – безнравственно, и что он должен подчиняться командам сверхъестественного призрака, потому что в противном случае он будет вечно гореть в аду?
Или с дочерью, которая мучается виной из-за греха, который состоит в том, что она не хочет посвящать жизнь уходу за больным отцом, который сделал все для того, чтобы она его ненавидела?
Или с подростком, который становится гомосексуалистом потому, что его учили, что секс – это зло, а женщине можно лишь поклоняться, но не желать ее?
Или с бизнесменом, который страдает от приступов тревоги, потому что после того, как долгие годы его побуждали быть расчетливым и усердным, он наконец впал в грех успеха, а теперь ему говорят, что легче верблюду пройти в игольное ушко, чем богатому попасть в царствие небесное?
Или с невротиком, который, в безнадежном отчаянии, оставил все попытки разрешить собственные проблемы, потому что всю жизнь только и слышал, что этот мир – юдоль скорби, тщеты и обреченности, где ни счастье, ни самовыражение невозможны?
Защитники этой доктрины должны нести моральную ответственность, но есть еще одна группа людей, ответственность которых еще больше: это психологи и психиатры, которые видят, как вышеупомянутые принципы разрушают людские жизни, но при этом молчат и не протестуют; которые утверждают, что философские и моральные проблемы их не интересуют, что наука не может служить для выбора ценностных ориентиров; которые стряхивают с себя профессиональные обязательства, заявляя, что рациональный моральный кодекс существовать не может, – и своим молчанием одобряют духовное убийство.
Март 1963 г.3. Этика чрезвычайных ситуаций
Айн Рэнд
Психологические результаты альтруизма видны воочию, если обратиться к тому, как многие люди подходят к этическим вопросам. Очень часто можно услышать вопросы типа: «Нужно ли рисковать своей жизнью ради спасения а) тонущего; б) находящегося в горящем доме; в) вышедшего на проезжую часть перед несущимся грузовиком; г) висящего над пропастью на кончиках пальцев?»
К чему же приводит такой подход? Если человек принимает альтруистическую этику, он обрекает себя на определенные последствия (в соответствии со степенью преданности данной этике). Перечислим их.
1. Неадекватная самооценка: так как главное стремление в ценностной сфере – не качество собственной жизни, а качество жертвования ею.
2. Недостаток уважения к окружающим: так как человечество для него представляется сборищем обреченных страдальцев, умоляющих, чтобы кто-нибудь помог им.
3. Видение жизни как кошмара: так как он верит, что человек заперт во «Вселенной Зла», где вся его жизнь – непрерывная череда бедствий.
4. И, наконец, летаргическое безразличие к этике, безнадежно циничная безнравственность: так как в его вопросах упоминаются ситуации, с которыми он вряд ли когда-либо столкнется, которые не имеют никакого отношения к проблемам его реальной жизни, и, таким образом, позволяют ему жить вообще без каких бы то ни было моральных принципов.
Подняв вопрос помощи другим людям на место центральной и первостепенной проблемы этики, альтруизм уничтожил идею любой естественной доброй воли человека. Он внушил людям, что ценить другое человеческое существо – это акт самоотречения, что подразумевает, что у человека не может быть никакой личной заинтересованности в других людях, что ценить других людей – значит жертвовать собой, и что всякая любовь, уважение или восхищение, которое может испытывать один человек по отношению к другому, не есть и не может быть источником личной радости для него, а представляет собой жертвенный чек, выписанный на имя объекта любви.
Те, кто принимает эту дихотомию, но выбирает для себя другую ее ветвь – это психопаты, которые не посягают на основы альтруизма, но демонстрируют свой протест против самопожертвования, заявляя, что им наплевать на любое живое существо, и они и пальцем не пошевельнут, чтобы помочь что человеку, что собаке, если их собьет какой-нибудь автомобилист.