Яростно рычал бубен, рычал шаман, рычала толпа.
– Наши дети!
– Дети!!!
– Обретут силу!
– Силу!!!
– Дети врагов наших!
– Наших!!!
– Не проживут и дня!
– Дня!!!
Шаман изогнулся дугой, прогнулся назад, словно хотел встать на мостик, руки его бешено задергались, заходили так быстро, что слились с водухом, растворились в нем. Кость-колотушка исчезла, превратилась в грохот, в гул, в гром.
Глеб, протиснувшись сквозь толпу, отошел в сторону. Ноги вдруг подкосились.
«…враги ослабнут!..»
И он, успев схватится за ближайший ствол, соскользнул по нему на траву. Никто не обратил внимания на упавшего человека.
Шаман, брызгая слюной, рычал уже что-то совершенно нечленораздельное. И толпа повторяла его интонации. Он вытанцовывал уродливые па, и гоблины копировали его ломаные движения…
Стало темно. Или это просто потемнело в глазах?
Глеб поднял голову. Невесть откуда взявшаяся иссиня-черная туча закрыла солнце. Сверкнула молния.
Берцовая кость.
Грохотнул гром.
Бубен.
Голова кружилась, кружился лес, кружились зеленые, вдруг потемневшие, кроны. Мелькали ожившие стволы. Качалась земля.
Что-то ударило его в лоб. Звонко, больно. Он едва не потерял сознание, через силу поднял руку. Под ладонью была влага. Кровь? Глеб поднес руку к глазам… Нет. Вода.
Дождь.
Еще одна тяжелая капля зарылась в волосы. Другая клюнула в глаз, потекла слезой по щеке. Глеб утер ее, окончательно приходя в себя.
Уже не так громко стучал бубен, и шаман не плевался сдавленными гортанными звуками. И кое-кто из гоблинов уже в изнеможении валился на землю, на корни, под деревья, в кусты, а те, что еще держались на ногах, качались от усталости, готовились рухнуть в забытьи.
Высоко в небе, путаясь в клубящейся тьме, вспыхивали молнии. Прокатывался гремучей жестью гром. Оттуда, сверху, от тучи, тянуло свежестью.
Камлающий шаман прохрипел что-то, и бубен выпал из его руки под оглушительный громовой залп. Отлетела в сторону кость-колотушка. Шаман замер на мгновение – белки невидящих глаз вывернуты, распахнутая пасть исходит пеной – качнулся вперед и упал на землю.
Хлынул ливень. Прошелестел по листве крон, ободрал по пути листья и обрушился на траву. Заскакали, запрыгали капли, словно мириады прозрачных насекомых. В одно мгновение возникли из ниоткуда лужи, вскипели пузырями…
Глеб, глупо улыбаясь, смотрел вверх.
«А ведь они оказались правы, черт возьми! – восторженно думал он. – Дождь все-таки пошел!»
3
Шаман пришел в себя, когда дождь уже заканчивался.
Гоблины окружили Мудрейшего и молча ждали, когда он откроет глаза. В отдалении стоял насквозь вымокший Глеб.
– В этот день всегда идет дождь, – негромко сказал Уот, приблизившись к человеку.
– Вы вызвали его? – спросил Глеб.
– Кого?
– Дождь. Грозу.
– Вызвали? – удивился молодой гоблин.
– Камланием. Своей магией.
– Мы ничего не делали.
– Но как же? Я все видел.
– Что именно?
– Ну… Бубен, выкрики, танец…
– Разве этим можно вызвать дождь?.. – совершенно искренне удивился Уот. – Кажется, Мудрейший вернулся. Сейчас он будет обходить жилища, а потом я поговорю с ним о тебе.
Уот вернулся к сородичам, что толпились возле лежащего в луже шамана.
– Я видел Синекожего Гоблина… – еле слышно прошептал шаман, не открывая глаз, оставаясь недвижимым. – Я видел его… – Мудрейший только наметил слова легким шевелением губ, но его соплеменники все поняли и так.
Пророкотал, удаляясь, гром. Грозовая туча скрылась за деревьями, укатилась к горизонту, а может и вовсе исчезла, растаяла. Прояснившееся небо еще исходило влагой, в проплешинах крон быстро плыли полотнища низких серых облаков, но диск солнца уже проглядывал сквозь бегущую пелену, весело проблескивал в разрывах… Деревья вздыхали, отряхивались, сбрасывали с листьев капли дождя. Клубами испарений дышала земля…
– Дождь Обновления омыл наши жилища. – Шаман распахнул глаза, и гоблины дружно отступили на шаг. – Небо напоминает нам о жертве. – Голос Мудрейшего крепчал. – Сегодня вечером мы разожжем костры!
Из толпы вышла Лина, протянула руку старому гоблину, помогла ему подняться. Подставила плечо, и они на какое-то замерли вдвоем – шаман и его ученица, старик и девушка, гигант и малышка. Мудрейший вновь закрыл глаза, пытаясь вспомнить, что же привиделось ему в отрывочном бреде камлания, какой облик принял на этот раз Синекожий Гоблин, многоликий Сияющий Дух. Какие слова произнес…
Налетел ветер. Прошелестел кронами, осыпал жемчуг скопившейся влаги. Расшвырял обрывки туч, очистил небо. И исчез.
Шаман выпрямился, поднял веки. Легонько отстранил свою юную помощницу, сказал ей:
– Отнеси все на место.
И Лина послушно отошла, подняла бубен, отыскала в траве белую кость, так похожую на человеческую. Направилась к землянке Мудрейшего.
А сам шаман долго копался в складках рваного одеяния, не обращая внимания на сгрудившихся вокруг сородичей. Наконец извлек толстую короткую палку, сплошь покрытую узорной резьбой, поднял ее над головой, держа обеими руками. Тихо запел, затряс головой в такт странному ритму. Заходил по кругу, с силой притаптывая ногами.
Гоблины опустили головы, отступили еще дальше, отвернулись.
– Пойдем, Глеб, – сказал Уот, беря человека под локоть. – Шаман должен остаться один. Сейчас никто не должен его видеть.
Не оглядываясь, гоблины уходили в сторону густых зарослей шиповника, на противоположный край поляны. И пропадали из вида за кустами.
– А что там? – поинтересовался Глеб.
– Обед. Но ты не должен есть. Тот, кто идет на Большую Охоту, должен быть голоден…
Перед тем, как раздвинуть руками мокрые колючие ветви, Глеб оглянулся на танцующего шамана. Большой гоблин содрал с себя всю одежду и неуклюже прыгал, похожий на взбесившуюся огромную лягушку, вдруг вставшую на задние конечности. Его раздутое брюхо дрожало, ноги неуклюже подгибались. Это должно было казаться смешным, но Глеб не засмеялся. Напротив, ему стало жутко – на какое-то мгновение ему почудилось, что шаман вырос, сровнявшись с самыми высокими деревьми, и глаза его сверкнули, затмив сияние солнца. Какие-то призрачные тени танцевали рядом. Глеб поспешил отвернуться.
– Не оборачивайся! – строго сказал Уот. – Мудрейший призывает духов.
4
На него старались не обращать внимания. Только иногда, когда он неловко натыкался на кого-либо, его одаривали косым взглядом, в котором можно было прочитать все, что угодно: злобу, неприятие, но и терпение, и жалость…
В окружении гоблинов Глеб чувствовал себя изгоем. И он был благодарен Уоту за то, что тот постоянно находился рядом.
– Можешь съесть немного рыбы, – сказал молодой гоблин. – Но если ты хочешь участвовать в Охоте, то не прикасайся к мясу и ко всему растительному.
– Я не голоден, – солгал Глеб.
От группы женщин отделилась и скользнула в их сторону маленькая стройная фигурка. Лина, словно невначай, коснулась ладонью плеча Уота, окинула теплым взглядом его невысокую крепкую фигуру. И перевела взгляд на человека, глянула снизу вверх.
– Как твоя спина, Глеб?
– Уже все зажило. Как на собаке.
– Как на собаке, – повторила девушка и хрипло рассмеялась. Глеб осторожно улыбнулся. Поначалу он никак не мог привыкнуть к смеху гоблинов и к их скрипучей речи, но потом притерпелся, и вроде бы даже совсем перестал замечать нечеловеческие тембры их голосов. А вот к его смеху зеленокожий народец так и не привык. Стоило Глебу засмеяться, как тотчас лица гоблинов мрачнели, а маленькие дети начинали плакать.
Чего ему не хватало здесь, так это искреннего смеха. Нормального человеческого веселья. И большой дружной компании. Друзей…
Впрочем, друзей ему всегда не хватало…
– Как на собаке, – еще раз повторила Лина, покачала головой. – Ты забавный, человек.
– И вкусный, – бросил кто-то, проходя мимо. Глеб поднял голову и узнал Аута – вечно всем недовольного гоблина средних лет.
– Не обращай внимания, – сказал Уот.
– А что, – Глеб усмехнулся, – пожалуй, это можно назвать комплиментом…
Было тесно. Все жители деревни покинули свои жилища и собрались на берегу маленького ручья, в светлом сосновом бору, на месте, где некоторые семьи ставили легкие летние жилища, на теплую пору перебираясь из затхлых землянок поближе к свету и чистому воздуху. Вот и сейчас здесь торчали конусы шатров, дымились костры. В закопченных котлах и на длинных вертелах готовилась, а по большей части разогревалась уже готовая пища. Гроздья рыб, нанизанные на прутья, коптились в густом ольховом дыму. Вялились на солнце развешенные на сучьях полоски мяса.
А в десяти минутах ходьбы к северу, за неглубоким оврагом, за стеной колючего шиповника бродил в одиночестве шаман, пел, призывая духов, потрясал в воздухе коротким резным жезлом, очищая подземные жилища. В одиночестве ли?
– А ты видела духов, Лина? – спросил Глеб.
– Их нельзя увидеть, – ответила девушка. – То, что мы можем видеть, это лишь их тени, но сами духи всегда остаются незримы.
– И ты видела их тени?
– Конечно. Все видят тени духов. Но многие не понимают, что именно они наблюдают. А то и просто не хотят замечать.
– И какие они?
– Разные.
Глеб хмыкнул. Лина неверно истолковала его усмешку, вскинулась, сказала серьезно:
– Да. Они разные… Смотри. Вот твоя тень. А вот тень Уота. Вроде бы они одинаковы. Почти неотличимы, разве только твоя чуть больше… Но вот это тень человека. – Она показала рукой. – А это тень гоблина. Они же совершенно разные. Совершенно. Хоть ты и не замечаешь этого…
Уот долго изучал свою тень, сравнивал ее с тенями Глеба и Лины. Когда он поднял голову, в глазах его светился вопрос.
– А когда прячется Солнце, куда девается тень?
– Она возвращается в свой мир.
– Как Двуживущие?
– Да.
– Так, значит, Двуживущие – это тени?
Лина задумалась. И на вопрос Уота ответил Глеб:
– Ты прав. Здесь мы только тени. Не больше.
Девушка внимательно глянула на него. Хотела что-то спросить, но осеклась и быстро отошла в сторону, к прочим женщинам.
– Уот!
Молодой гоблин и Глеб одновременно повернулись на зов. Помахивая копьем, к ним направлялся Аут.
– Уот, ты готов к Охоте?
– Конечно. Я хочу взять с собой Глеба.
– Взять человека?
– Да.
– А что сказал Мудрейший?
– Я еще не говорил с ним. Но, думаю, он не будет против.
Аут окинул взглядом высокую фигуру Глеба, ухмыльнулся и неожиданно согласился:
– А почему бы и нет?..
Пиршество под высокими соснами набирало силу. Старики, женщины и дети ходили с набитыми ртами, без перерыва что-то жевали. Болтали друг с другом, делились лакомыми кусками, с удовольствием угощались сами. Все до единого – и маленькие дети в том числе – пили перебродивший ягодный сок. Хмелели. Кое-кто уже нетвердо держался на ногах, запинался, хватался за соседей. И успокаивался, засыпал, пригревшись у одного из костров… Мужчины же ни к еде, ни к выпивке не притрагивались. Они должны были оставаться чистыми до окончания Большой Охоты. Воины небольшими групками сидели возле костров, втягивали ноздрями ароматы дымного воздуха, шлифовали наконечники копий и распевали долгие тоскливые песни, смысл которых Глеб никак не мог уловить.
Возле дальнего шатра кто-то танцевал, оттуда доносилось ритмичное перестукивание примитивных деревянных барабанов. Глеб всмотрелся в двигающиеся фигуры, но узнал только Лину. Через мгновение его внимание переключилось на Уота, вокруг которого собралась тесная стайка подростков. Как обычно, Уот рассказывал какую-то легенду. Глеб подошел поближе, вслушался.
– … поспорили, кто важней. Солнце сказало: «Ты всего лишь моя тень. Я ярче и горячей. Никто не может смотреть мне в лицо.» А Луна возразила: «Но я освещаю мир ночью. А ты поднимаешься на небо днем, когда и так светло…»
«Где-то я читал что-то подобное», – подумал Глеб, улыбаясь.
Один подросток – нескладный, голенастый, костлявый – отвлекся, повернул голову, глянул на что-то под ногами. И вдруг прыгнул в сторону, быстрой рукой вырвал клок травы, сунул его в огромный рот, зачавкал. Глеба передернуло. Он увидел, как из пасти молодого гоблина выскользнул серый мышиный хвост, еще дергающийся, живой, хлещущий по щекам. Тонкая струйка крови просочилась из уголка безгубого рта, и остроухий подросток слизнул ее языком, одновременно всосав хвост, словно длинную макаронину…
«Все-таки они животные, – торопливо отворачиваясь, подумал Глеб. – Разумные, с целой системой верований и предрассудков, со своей магией, со своими традициями… Но животные.»
5
Шаман возник словно из ниоткуда. Только что воины распевали свои совсем не воинственные песни, дети носились друг за другом, ворчали старики, доверительно шептались женщины, как вдруг в самом центре праздника появился Большой Гоблин, уже не голый, уже одетый в свое рванье, вроде бы похудевший, изнуренный, болезненный. Качающийся, словно камыш на ветру. Поднял руку. И тотчас все стихло. Все замерло.
– Можно возвращаться, – объявил Мудрейший и стал заваливаться вперед, потеряв последние силы. К нему метнулась Лина, обвила руками, поддержала. Крикнула:
– Воды!
Кто-то протянул глинянную бутыль с вином, но помощница шамана отстранила емкость, требовательно повторила:
– Воды!
– Все в порядке, – сказал Мудрейший, пытаясь выпрямиться. – Просто я устал. Духи леса становятся все более непослушными. Они признают лишь магию Древесного Топора. А я уже стар, чтобы на равных говорить с ними.
Уот принес воды. Передал Лине. Шаман взял чашу из рук девушки, немного отпил, остаток плеснул себе в лицо.
– Мудрейший, – сказал Уот, поддерживая старика с правой стороны, – я бы хотел взять на Охоту человека. Разрешишь ли ты?
Шаман медленно повернул лицо к Уоту, тихо и наставительно ответил:
– Неважно, чего ты хочешь. Неважно, разрешу ли я. Главное, захочет ли человек… – Он в упор глянул на Глеба. – Ты хочешь этого, Двуживущий?
– Да! – Глеб кивнул, сам не зная почему соглашась.
– Тогда ты будешь участвовать в Большой Охоте. И она уже началась! – Шаман неожиданно легко выпрямился, отстранил и Уота, и Лину, шагнул к Глебу, коснулся его своей лапой. И рявкнул во все горло:
– Большая Охота началась!
Сосновый бор взорвался ревом. Воины вскочили, потрясая копьями. Матери торопливо уводили детей. Старики поднимались и спешили убраться в хлипкие летние жилища.
Солнце медленно клонилось к западу.
6
– Мы должны принести жертву до заката, – объяснял Уот Глебу. – Каждый воин положит что-то в жертвенный огонь. И чем богаче будет его добыча, тем больше силы и удачи подарит ему Солнце.
– И кого же мы ищем? Кабана? Медведя? Лося?
Уот отрицательно помотал головой.
– Мы не ищем. Солнце само направит к нам то, что достойно нас.
– А если это будет мышь? – спросил Глеб и вспомнил голый серый хвост, червем извивающийся в пасти подростка-гоблина.
– Половина охотников принесет сегодня мышей, – ухмыльнулся Уот. – Многие вернуться с кроликами. Кому-то встретиться олень или молодой кабан. Но думаю, что главной дичью сегодня станет человек.
– Человек?
– Двуживущий.
– Я?
– Да.
Какое-то время Глеб переваривал полученную информацию. Если это была шутка, то очень неуклюжая. Уот обычно так не шутил.
– Ты серьезно?
– Да.
– Но ты же говорил, что это День Единения.
– Напитать собой Солнце – большая честь, – произнес Уот. И вновь Глеб не понял, шутит гоблин или говорит серьезно…
Они шли вдвоем. Как успел выяснить Глеб, большинство воинов охотились в одиночку. Одинокий охотник ни с кем не делил свою добычу, свою жертву. Он получал от Солнца ровно столько силы и удачи, сколько заслуживал. Группами держались совсем молодые гоблины, еще даже не успевшие получить боевых копий, и вынужденные обходиться простыми кольями, острый конец которых для прочности обжигался в пламени костра. Такое неуклюжее оружие было сейчас и у Глеба.