– Почему ты так в этом уверен?
– Потому что я человек. Я Двуживущий.
– И что?
– Я не часть этого мира.
– Но ты здесь. И, значит, ты принадлежишь Миру.
– Но не подчиняюсь ему.
– А я? – спросил Уот. Лина вновь спрятала лицо в коленях. – Я тоже свободен, как и ты?
– Ты… – Глеб замялся.
…кусок программы…
– …ты подчиняешься правилам, что в тебе заложены. Они ведут тебя.
– Но… Нет, я не согласен. Меня ничто не ведет. Я могу сейчас встать и уйти, а могу остаться.
– Все дело в наборе этих правил, в их сложности. Камень будет лежать до тех пор, пока его не отшвырнут ногой. А ты… Ты волен принимать решения, но только те, которые не меняют ничего в твоей судьбе: уйдешь ли ты сейчас, или уйдешь позже – все равно завтра проснешься и будешь учить меня драться… Это иллюзия свободы выбора.
– А если я не буду учить тебя? Не буду учить Двуживущего? Ведь так я повлияю на тебя? На того, кто не принадлежит Миру… И это будет означать, что Мир, все-таки, влияет на тебя с моей помощью. Ты зависим от меня. От Мира.
Глеб хмыкнул, не зная, что возразить на это.
– Я могу тебя учить, – размышлял гоблин дальше, – а могу не учить. Я волен сделать выбор. И ничто не управляет мной в принятии этого решения. Только я сам…
Глеб встал, подошел поближе к костру, присел перед огнем на корточки. Кривым сучком стал шевелить прогорающие угли, сгребая их в кучу, мешая пепел, пробуждая рои багровых искр. Стрельнуло еще не сгоревшее полено, выбросив далеко на траву пламенеющий угольный кубик. Маленькая звездочка, отторженная костром, какое-то время светилась, постепенно затухая, и вскоре умерла окончательно, потерявшись во тьме.
– Вот так и мы иногда, – задумчиво сказал Уот. – Живем, подпитываясь друг от друга теплом, а потом что-то нас вышвыривает, и мы медленно гаснем.
– А ты сегодня не весел. – Глеб вернулся на свое место, сел, спиной опершись на неудобный ствол дерева. – И склонен к философствованию.
Уот промолчал, даже не стал уточнять, что означает это длинное незнакомое слово. Затем спросил, совершенно не в тему:
– Почему мы прячемся, Глеб?
– Мы? Прячемся?
– Мы – гоблины. От кого мы скрываемся в лесу? Неужели от вас, от Двуживущих?
– Да.
– Разве ваши воины сильней наших?
– Да.
– Но ты…
– Я Новорожденный. Я еще слаб.
– Ты не слаб. – Уот покачал головой. – Ты сильней меня, может быть даже сильнее Мудрейшего. Но ты слишком неуклюж и потому безопасен… Ваши воины все такие неловкие? Я редко встречался с людьми.
– Ты прав, гоблины двигаются быстрее. Но обычно побеждает не быстрейший.
– А кто?
– Двуживущий.
Уот удивленно посмотрел на Глеба, спросил осторожно:
– Почему?
– Не знаю, – честно ответил человек.
И гоблин надолго погрузился в радумья.
– Вы разобщены, – наконец сказал Уот. – Вы живете порознь, каждый существует только ради себя, но вы всегда следуете друг за другом. Держитесь вместе. Это странно. Ведь если вам нравится жить по-одиночке, то зачем же преследовать друг друга?.. Объясни, Глеб.
– Не знаю. Все зависит от обстоятельств.
– Мудрейший говорит, – подала голос Лина, – что Двуживущие боятся не одиночества, а себя.
– Разве может что-то напугать бессмертного?
Вопрос повис в воздухе.
Глеб уже спал.
Лина встала, отряхнулась:
– Надо идти.
– Подожди, я провожу тебя… – Уот поворошил костер, сунул в огонь короткое бревно. На мгновение остановился возле Глеба, заглянул в безмятежное лицо спящего человека – странное лицо, уродливое, плоское: высокий лоб, длинный тонкий нос, выдающийся вперед подбородок, крохотный рот… И эта бледная кожа. А волосы! Бр-р! Догадывается ли Двуживущий о своем уродстве?
– Ты идешь, Уот?
– Да-да.
Гоблин подхватил с земли копье и бросился догонять девушку.
11
Изнуряющую жару сменили дожди.
Лес пропитался влагой. Чавкал под ногами сырой мох, по листьям стекали жидкие бисеринки, утром по низинам стелился густой туман. Было промозгло и зябко.
Глеб ежился возле плохо горящего костра, когда из леса вышла толпа незнакомых гоблинов. Изможденные и промокшие, они встали на дальнем краю селения и стали озираться, тихо переговариваясь. Их было много. И морщинистые старики с побуревшей кожей, и покрытые шрамами воины, и уставшие до изнеможения женщины, и тихие испуганные дети. Глеб затаился за кустами, прикрывающими его шалаш, и стал наблюдать.
Гоблины долго топтались в нерешительности, затем один из них, по-видимому предводитель, вышел в центр поляны и что-то громко гортанно прокричал. Тотчас приоткрылся люк одной из землянок, оттуда выглянул кто-то знакомый – вуаль дождя не дала увидеть, кто именно, – он тоже закричал что-то, и захлопали крышками лазы, и на улицу под моросящий дождь полезли из-под земли гоблины, и крики заглушили шепот дождя, и непонятно было, чего в этих криках больше – горя или радости. Гоблины обнимались, плакали, взрыкивали, галдели и наперебой говорили. Глеб ничего не понимал.
Выкарабкался из землянки гигант-шаман. Он подошел к предводителю пришельцев и протянул руку. Гомон стих, все смотрели на негромко разговаривающих вождей.
Шаман и предводитель закончили короткую беседу, обнюхали друг-друга и склонили головы. Сразу все радостно загалдели и стали кучками разбредаться по деревне.
Глеб выпрямился и вышел из-за кустов.
Его заметили не сразу. Вскрикнула женщина, несущая за спиной спеленатого младенца, и мгновенно незнакомые гоблины напряглись, выставили перед собой оружие, оскалились на человека, и в их глазах Глеб увидел страх. Страх загнанного в угол зверя.
Он растерянно остановился, не зная, как вести себя дальше.
Недовольно зыркнул на него шаман, махнул рукой – мол, уйди пока, и заговорил с новоприбывшими. До Глеба доносились лишь обрывки фраз:
– …наш… он один… уйдет… нет, не надо… без злобы… нет… не надо… я сказал…
Гоблины настороженно косились на человека, но копья опустили. Шаман еще что-то говорил, обращаясь больше к предводителю, но Глеб уже ничего не слышал. Он пошел к своему шалашу. Костер погас, дрова промокли, настроение испортилось окончательно, и Глеб принялся старательно затачивать плоским шершавым камнем наконечник своего копья. Поглощенный этим занятием, он не заметил, как к нему, бесшумно ступая, приблизился шаман.
– Надо поговорить, – сказал он, и Глеб вздрогнул от неожиданности.
– Садись, – Глеб отложил копье и подвинулся, освобождая место под навесом. Нечасто шаман удостаивал человека своим визитом, а тем более общением.
Гоблин сел, помолчал, потом вздохнул и заговорил:
– Ты много прожил с нами. Мы не дали тебе погибнуть, мы кормили тебя, мы дали тебе оружие, мы сделали из тебя воина… – Шаман выдержал паузу. – Но теперь ты должен уйти… Те, кто пришел… Это наши сородичи из племени, где был вождем мой троюродный брат. Люди уничтожили их деревню на равнинах, и они пришли к нам в Лес. Они мои братья, и я говорю, что ты должен уйти. Иначе я не ручаюсь за твою жизнь. И я не хочу раскола племени… Ты уйдешь завтра. Уот выведет тебя из леса… Ты человек, Двуживущий, и твое место там. Но помни свое обещание! – Шаман замолчал, тяжело дыша и клокоча горлом. – Я стар, но я вижу – и в этом моя сила. Бездеятельная сила. Я вижу пути этого мира, но не могу с ними ничего поделать. Выбрав путь, уже нельзя его изменить… – Он невесело усмехнулся. Глеб внимательно слушал сбивчивые слова шамана. – Я помогу тебе еще раз. – Гоблин поднял копье и стал гладить древко рукой. – Я сделаю дерево крепче камня, и железо будет ломаться о него, но обещай, что копье это никогда не пронзит гоблина.
– Хорошо, шаман, я обещаю.
– Я верю тебе… Странно, но я верю тебе, Двуживущий. Возможно потому, что у тебя есть цель… Завтра ты уйдешь… Прощай…
Старый гоблин поднялся, опираясь на копье, и беззвучно растворился во влажном лесу. Глеб долго смотрел в темноту кустов, туда, где скрылся шаман, и почему-то ему было жаль этого сгорбленного гиганта.
Глава 4
Город просыпался раньше, чем его жители.
Гремели ранние пустые трамваи, торопливо пробегая по рельсам, подмигивая светящимися окнами, по привычке открывая двери на пустых остановках, задерживаясь подолгу, словно надеясь, что кто-то вдруг появится, подбежит, впрыгнет в салон… Редкие автомобили летели по лужам на крыльях брызг. Спешили куда-то, торопились успеть, пока улицы свободны, не запружены сотнями, тысячами машин, пока стаи пешеходов не перебегают с одного тротуара на другой, держась рисованных полосатых дорожек. В утробе каждого автомобиля приглушенно играет музыка, светятся панели приборов, сонный человек цепляется за руль…
Глеб запахнулся в плащ, съежился и побежал к ближайшей остановке.
Рокоча, словно приближающаяся гроза, словно приглушенный гром, из-за угла выкатился трамвай, остановился, открыл дверь, дожидаясь пассажира, заманивая его в свой уютный, светлый, чистый мирок.
Глеб прыгнул на подножку, и трамвай, довольно урча, закрыл дверь и покатил вперед, быстро набирая ход.
1
Они ушли утром, когда густой белесый туман струился между деревьями и оседал росой на высокой изумрудной траве. Тучи плотно зашторили небо, но дождь прекратился, и только влага с ветвей деревьев тяжелыми каплями падала им на плечи.
Провожать их вышли двое: шаман и Лина, его молодая помощница.
Отдав Глебу заговоренное копье, шаман долго смотрел на Уота, и Глебу показалось, что старый гоблин знает что-то недоступное остальным.
– Идите! – махнув рукой, сказал шаман, развернулся и пошел прочь.
Лина подошла к Глебу и протянула маленький глиняный горшочек.
– Возьми, человек. Эта мазь поможет твоим ранам, а их у тебя будет много. Так сказал шаман.
– Спасибо, – Глеб сунул подарок за широкий пояс кожаной куртки.
– Я хочу попросить тебя, человек, – смутившись, сказала Лина.
– Я слушаю.
– Нам стало тяжело без Древесного Топора. Лес признает нас, но все более неохотно, и я боюсь, что без магии Топора нам опять придется выйти на равнины. Шаман запретил мне говорить об этом с тобой, но я прошу тебя: если когда-нибудь ты встретишь Древесный Топор, верни его нам.
– Хорошо. Я запомню твои слова, Лина, – Глеб наклонился и поцеловал ее в низкий покатый лоб.
Девушка смутилась, искоса глянула на стоящего в отдалении Уота и быстрым шепотом сказала:
– Береги его. Шаман видел что-то, но не говорит, что именно. Он сильно постарел, сны его становятся мрачными, а сам он все больше молчит. Я боюсь, человек. Вам, Двуживущим, смерть не страшна, вы приходите сюда на ее поиски, вы заигрываете с ней… Береги Уота, человек. Я хочу, чтобы он вернулся.
– Хорошо, Лина. Может быть, и я когда-нибудь вернусь к вам. Но на всякий случай, прощай.
Он хотел поцеловать ее еще раз, но девушка отстранилась и легко подтолкнула его по направлению к молчаливо ждущему Уоту.
Глеб закинул холщовую торбу с едой за спину, перехватил поудобней копье и пошел, опираясь на древко, словно на посох. Он раздвинул руками влажную стену переплетенных ветвей и нырнул в пахнущий гнилью сумрак леса. Обернувшись, в последний раз окинул взглядом поляну, на которой прятались подземные жилища гоблинов, где вились меж стволов неприметные тропинки, и где застыла изящная фигурка зеленокожей девушки-гоблина. Гибкие ветви, распрямившись, сомкнулись, отгородили от него прошлое, такое спокойное и неспешное.
Теперь надо было торопиться. Он вдруг осознал, сколько времени безвозвратно потеряно. Что случилось за этот период там, в мире людей, в мире Двуживущих? Что изменилось? Что поджидает его? Впрочем, на этот-то вопрос Глеб ответ знал – опасность ждет его. Опасность на каждом шагу. Будущее виделось полным приключений. Он возвращался к людям, спешил навстречу цели. А покой и безмятежность пусть остаются здесь, в лесу…
Уот уже ушел вперед, и Глеб заторопился вслед за гоблином, подныривая под сучки, перешагивая через валежины и прикрываясь руками от влажных шлепков живых деревьев.
2
Они шли уже третий день, а лесу не было видно конца. Живые рощи, больше похожие на ловушки, чередовались с обычными на первый взгляд дубравами, ельниками и ольховниками. Изредка попадались светлые перелески, где росли корабельные сосны, а понизу стелился папоротник.
Они продирались сквозь густые заросли орешника, проходили через затопленные березняки, терялись в жгучих зарослях высокой крапивы. Они шли звериными тропами и сухими руслами изменивших течение рек, шли по чавкающей трясине и по плотной, усыпанной мертвой хвоей почве мрачных ельников. Но где бы они не проходили, их всегда окружал лес.
Это был не тот лес, что обступал подземное селение гоблинов и даже не тот, что однажды едва не задушил в своих объятиях забредшего слишком далеко Глеба. Тот лес все-таки оставался скоплением обычных деревьев и кустарников, пусть даже и оживленных магией. А этот… Здесь чувствовалось присутствие некого разума, этот лес был единым гигантским существом, всевидящим, всезнающим, всеслышащим. От него невозможно было спрятатся, его невозможно было победить. И это пугало… Пристальный, ни на минуту не отпускающий взгляд явственно ощущался спиной, плечами, всем телом, он давил, нервировал, подгонял. Глеб с трудом сдерживался, чтоб не побежать. Заставлял себя идти осторожно, внимательно смотря на дорогу перед собой. Стоило хрустнуть под ногой живой ветке, как тяжелый вздох ворошил кроны над головами путников. Глеб обмирал, стискивая копье, готовый к тому, что сейчас тяжелая ветвь обрушится на голову, пробивая череп, ломая позвоночник. Или корень, словно титанический червь, выскользнет из-под ног, обовьется вокруг бедер, обхватит талию, сдавит ребра и уволочет под землю… Но лес пока терпел присутствие неуклюжего человека. Только Уот оборачивался на шум и недовольно покачивал головой. Сам-то он двигался, не надломив ни единой веточки, не притоптав и самой чахлой травинки.
Гоблин шел впереди, и лес расступался перед ним. Зеленые руки деревьев расцепляли свои пальцы и послушно расходились в стороны, мшистые коряги уползали из-под ног, кряжистые стволы, скрипя, уступали дорогу. В первые дни путешествия Глеба пугали эти жуткие признаки растительной жизни, но потом он привык и старался не отставать от неустанного неунывающего проводника-гоблина.
– Странно, мы не встретили еще ни одной дриады, – сказал Уот, – должно быть, тебя боятся. Скажи, Глеб, почему Вас, Двуживущих, все боятся?
– Не знаю, – пожал плечами Глеб. Ему не хотелось разговаривать на эту тему, и гоблин это понял.
– Они такие забавные. Живут прямо в деревьях; не в дуплах или там гнездах – прямо в самих стволах. Интересно, как они туда залезают?
– Не знаю.
– Что ты такой мрачный? Уже скоро.
– Ты это с самого начала говорил. Что значит «скоро»?
– Еще дня два, может три. Мы хорошо идем. И время сейчас хорошее. Дожди прошли, деревья сытые. А в засуху знаешь тут чего бывает? Цепляют всех подряд, одежду рвут, меж собой дерутся.
– Дерутся? – Глеб представил себе драку деревьев и его разобрал смех.
– Ну да. Ветками машут, сучками свиваются и друг-друга к земле клонят. Бывает, что и выкорчуют кого-нибудь. А дриады носятся, ругаются, пищат по-своему… В засуху здесь можно ходить только с Древесным Топором… – Он помолчал и поправился: – Можно было.
Какое-то время они двигались молча, слушали шуршащий шопот леса, а потом Уот спросил:
– А в вашем мире есть лес?
– Да. Там, где людей совсем немного. Далеко от больших городов.
– А какой он – ваш лес?
Глеб задумался:
– У нас тоже есть и березы, и дубы, и ели, и сосны. У нас даже больше деревьев, чем здесь. Но наш лес не может быть живым. Он живой, конечно, но наши деревья не могут шевелиться сами по себе, не могут двигаться и убивать. – Он улыбнулся. – Не могут драться.