Одну из официальных жен князя аккурат звали Софья, что вовсе не делало ее сильной видящей, несмотря на девичью фамилию. Зато делало той, к которой можно охладеть после скандала – из-за слабости рода. За княжескими женами всегда стояла родня, превращавшая семейную ругань в политический конфликт, так что какие-то зеркала не могли стать причиной размолвки. А еще позже – тихого развода, – просто еще один верный слуга заметил, что у прекрасной госпожи нет кольца на безымянном пальце…
Сложно объяснить чистой логикой, что двигало его в размышлениях, заставляя дергать то одного, то другого верного человека, вести разговоры на раутах так, чтобы ему сами рассказали об интересующих его фактах. Например, что у князя есть совсем юная дочь – очень даже интересная информация, так как сведения о детях старые семьи старались не выпускать за порог дома. Вот только ни одна из роскошных, сиятельных официальных невест не пропускала светскую жизнь в последний год, украшая своим совершенством картинку телеканалов и глянцевые страницы. Интуиция тащила его через дебри неточных слухов и ломаных описаний к разгадке. Найденный через полгода усилий ответ вполне подходил по размеру к княжеским амбициям.
Его враги решили поиграть в воспитание видящей. Да еще так, чтобы никому даже мысль об этом не пришла – ведь стандартная практика предписывает разлучить будущую видящую с матерью, а молодая госпожа вовсе никуда не уезжала, пребывая ежедневно во дворце, словно напоказ. Но ведь совсем не обязательно использовать для этого мать… Вполне можно обойтись другим близким родственником, например, новорожденным братишкой или сестренкой. Это, разумеется, сложнее, чем с мамой, – взрослый человек, осознавая долг перед родом, сам скрывается и играет в грандиозные прятки с будущим пророком. Но ведь вполне реально, если все правильно организовать, верно? И никто не догадается искать носителя благородной крови, отданного в жертву потенциальному могуществу рода… Да и где его искать? Мир огромен! Мир, разумеется, огромен, а вот Верхний Новгород, куда направлялся княжеский борт в ту ночь, всего лишь полумиллионный городишко, в котором, если задаться целью, не так и сложно найти ребенка даже ему. Только действовать надо крайне осторожно! Чужая территория все-таки, да и про слежку забывать не стоит.
По некотором размышлении, поиски решено было отложить – пусть парень вырастет достаточно, чтобы его можно было опознать по фотографии отца. Пока же неспешно велась работа с директорами учебных заведений, деньгами и вежливым обхождением склоняя выполнить маленькую просьбу, когда придет время. Всего-то – сообщить. Но вышло даже лучше. Парень сам проявил родовую силу, спасаясь от избиения. Да еще очень удачно оказался в стенах интерната, жить в котором ему предстояло весь остаток своей жизни – до того момента, как организм войдет в идеальную форму.
Было бы так сладко натравить его на отца, взрастить его в ненависти к тем, кто предал его и забыл, к его роду, к его семье и клану… Или даже – забрать его и женить на внучке, переложив месть собственному деду на правнуков. Но вдруг ведьма найдет брата? Так рисковать родом Наумов не мог.
И решил сделать тоньше, в традициях своей семьи и рода задумав месть гораздо изящнее, чем пошлое убийство и пытки.
Он возьмет сердце сына его врага. Пересадит себе его кожу и волосы, печень и легкие, заберет его глаза – такие же синие, как у отца! И в рождественскую ночь, на имперском балу в центральном дворце, глядя глазами сына врага в глаза врага, пожелает ему, чтобы мечты всегда сбывались.
Внутри у Наумова сладко задрожало от предвкушения.
– Г-господин… У меня есть новости для вас, г-господин.
Старик встрепенулся, дернувшись в мягком кресле, частью которого уже вполне мог считаться за последние годы, фокусируясь на замершей напротив фигуре.
– Письмо? – пошамкал глава губами, давя в душе недоброе предчувствие, зарожденное встревоженным видом слуги.
– Устное сообщение, господин. От господина Венцеславова, – согнулся тот в поклоне, пряча глаза.
– Не тяни. – Давя тревогу, Наумов отыскал рукой ручку трости и крепко сжал костяной набалдашник.
– Господин Венцеславов сожалеет, но срочные дела вынуждают его покинуть страну на неопределенный срок.
– Что?! – заревело раненым зверем под сводом старого дома.
– Господин Венцеславов рекомендует восьмой канал, – задрожав голосом, продолжил слуга, – и советует обратить внимание на курорты Китая. Это все, господин, дословно.
– Помоги встать, – дернулся Наумов, опираясь на трость.
На вершине подъема тело согнул резкий кашель, на минуту заменив все мысли болью и попыткой не упасть. Та дрянь, что летала тридцать лет назад над родовыми кварталами, оказалась вовсе не углем, а кремниевой пылью, надежно застрявшей в легких. Даже сейчас слюна выйдет с кровью расцарапанных бронхов, а на целителей денег давным-давно нет. Ничего, скоро у него будут новые легкие…
– Вот же тварь! – Тут же вспомнился сбежавший хирург. – Феня, включи восьмой канал. Да оставь ты меня, не свалюсь… – но для верности все же расставил пошире ноги и оперся двумя руками на трость.
Восьмой канал крутил мыльную оперу. Смесь облегчения, недоумения и злости поднялась наружу и выразилась в крепком слове.
– Новости через три минуты, господин, – испортил все слуга, получив яростный взгляд вместо благодарности.
Никогда еще коротенькая заставка новостной передачи не вызывала столь яркие чувства. И тревога, и тоскливое ожидание – но в то же время надежда, что все обернется пустяком вроде слета медиков, из-за которого хирург отбыл за рубеж, или же иной причины, столь же наивной и желанной.
Первые секунды новостного выпуска ударили так, что мир легонько качнулся перед глазами.
«Мы продолжаем передавать последние новости из Верхнего Новгорода, – вещала диктор траурным голосом, сцепив пальцы в замок и участливо глядя с экрана. – Напомним, что сегодня утром в здании детского интерната произошел взрыв бытового газа. К счастью, большинство детей находилось в это время на улице, однако без жертв трагедия не обошлась. По последним данным, из-под завала извлечены тела десятка детей и сотрудницы учреждения. Число погибших уточняется».
Картинка показала крупным планом бетонные руины с ремешком зеленого браслета, ярким пятном выделяющимся на сером фоне.
«На место уже прибыло Око государево…»
– Выключи! Выключи немедленно! – задрожав голосом, прокричал старик.
– Как прикажете, – дернулся слуга, нажав кнопку пульта.
– Что делать, что делать, что делать… – бормотал он себе под нос, не зная, куда девать взгляд.
– Позволите спросить… погиб близкий человек? – участливо поинтересовался слуга.
Но до разума в полной панике и раздрае донесся совсем другой смысл.
– Не твое дело! – Вместе с криком взлетела трость, ударив слугу по лицу. – Не твое дело! – Снова взлетела и опустилась тяжелая палка, попав по затылку согнувшегося от боли мужчины. И вновь ударила по завалившемуся на бок телу. – Не смей лезть не в свое дело! – орал он, не замечая слюны, протянувшейся из уголка рта.
Наумов не замечал, что тело уже не шевелится под ударами, что конец трости уже окрасился в темно-алый.
«Око государево… око государево… Зачем они там? Не их дело. Не должно быть. Почему сейчас?!» – вспышками пронзали голову мысли, не давая осознать содеянное и прекратить.
Трость с треском преломилась посередине, уводя тело вперед, роняя на паркет рядом с телом слуги.
Резкая боль от падения и вспышка в локте неудачно подвернутой под тело руки позволили разуму очнуться. Перед глазами была ровная гладь пола – до самой стены.
– Феня, помоги подняться, – выдохнул со стоном боли Наумов. – Феня! Бездельник, я кому сказал!
Его слуга был рядом, но никак не мог помочь господину. От тела Фени беззвучно расходилась лужа крови, пока не замерла одним краем у камзола господина. Наумов пошевелился, тихо матеря нерасторопного дурня, но вспышка боли не дала подняться. Рука зашарила по сторонам, по привычке пытаясь нащупать спасительную трость, но наткнулась на нечто вязкое и теплое.
– Феня, прости… – повинился он дрожащей окровавленной ладони перед своими глазами.
Разум старика не выдержал и сменил реальность сбывшегося кошмара на сон.
Пробуждение вышло болезненным: «Все-таки возраст…» – подумал Наумов, принимая заботливо поданный сосуд с жидкостью и тут же его ополовинив. Незнакомый вкус, но пересохшее за ночь горло с благодарностью приняло жидкость.
– До дна, – подсказал незнакомый голос.
– Вы кто? – раскрыл глаза Наумов, последовав совету. – Что вы смеете делать в моем доме?! – Справедливое возмущение, голосом хриплым и неуверенным.
– Тащи его на выход, – грубо отозвался еще один незнакомец, и за его ногу уцепилась чья-то рука, резко дернув в сторону двери.
– Я вас всех закопаю, – полыхнула злость, призывая силу.
И тут же тело свело нестерпимой болью, невозможной, от которой хотелось рвать живот ногтями, чтобы выцарапать источник муки, полыхающий чуть ниже солнечного сплетения.
– Блокиратор активируется при обращении к дару, – прорвался до разума уставший голос. – Не трогайте силу – и боль уйдет.
– Дурень, да на руки его бери, а не тащи за ногу!
– Да он весь в крови!
– Засохла – не видишь, что ли, тетеря?
– Отставить разговоры, – вмешался усталый голос. – Майор, неси его к выходу.
Тело тут же подхватили снизу.
– Кто вы такие? – задал он вопрос непрозрачному шлему перед глазами. – Полиция?
– Око государево.
– Я не подвластен его суду, – захрипел Наумов. – Согласно уложений, я не слуга твоему императору.
– Подождите с вопросами до выхода, – вмешался главный, открывая перед ними дверь.
– Слышите? – не сдавался Наумов, пытаясь удержать голову над рукой имперского слуги. – Вы не имеете права врываться в мой дом. Дайте телефон! Верните мне мой телефон!
Солнечный свет ослепил глаза, привыкшие к полумраку коридоров и лестниц, так что камеры и журналистов рядом с ними он увидел только после того, как его поставили на ноги и удалось проморгаться.
– Не имеете права! – сорвался голос, возмущенный очередным кощунством по отношению к его привилегиям.
– Готовы? – спросил старший толпу и получил сноп фотоспышек в ответ.
– Не имеете права! – орал Наумов, не понимая, как эти люди без рода и племени смеют так нагло на него таращиться.
– Именем императора, за преступление особой тяжести и покушение на собственность и интересы престола род Наумовых предается забвению на территории Империи. Потомки ныне вольны получить иную фамилию, до получения оной зовутся Ванькиными.
– Не имеете права! – попытался докричаться до небес старик, чуть не рухнув на траву.
– Я слышал, – отозвался один из конвоиров.
– Я видел, – гулко произнес тот, кто поддержал старика под руку.
– Я свидетельствую, – голосом поставил точку четвертый, и последний, в группе.
– Именем императора, за покушение на убийство, Ванькин Александр Михайлович приговаривается к смерти через повешение.
– Я слышал.
– Я видел.
– Я свидетельствую.
– Приговор исполнить немедленно.
Бывшего Наумова резко потащили к ближайшему тополю, не обращая внимания на попытки вырваться и крики о правах и невиновности. Осознав, что все тщетно, старик поймал объектив ближайшей камеры, с силой дернулся, дав себе секунду на последнее слово.
– Я его убил, ты слышишь? – совсем другим тоном заявил глава мертвого рода в равнодушный объектив. – Я убил твоего сына! За всех наших, слышишь!
Окончание фразы вышло смазанным, так как сильный рывок буквально в одно движение перенес его к разлапистому тополю возле дома. Памятное по детству, оно дарило отдохновение и тень в жару, прятало в своей кроне нашкодившего наследника. Слезы сами появились на лице, туманя зрение.
Обернул толстую ветвь конец петли, зацепило подбородок шершавой веревкой, и мир резко дернулся вниз, не давая вздохнуть и вскрикнуть.
– Все, завершили. Камеры выключить, пленки и карты памяти все до единой – к досмотру. Утаите – повешу рядом.
– Спасибо, господин генерал. Можно личный вопрос?
– Дозволяю.
– Его обязательно было вешать? Как же суд и следствие?
– Как вы собираетесь держать одаренного в тюрьме?
– Но у вас же есть соответствующий персонал?
– У них есть работа важнее, чем охранять убийц.
– Еще раз спасибо.
– А у вас не найдется чего-нибудь поесть? Жрать хочется невозможно… – донеслось до тускнеющего разума.
Тело сняли через пару минут, под любопытствующими взглядами зевак, скопившихся посмотреть на чужое горе. Вжикнул замок на черном пакете, скрипнули колеса каталки, лязгнула сцепка механизма труповозки, принимая скорбный груз, и длинный черный автомобиль выкатился на улицы города, выруливая к окраинам – туда, где коптил небо пеплом городской крематорий. Правда, отчего-то машина не стала заворачивать вправо, к грязно-серым бетонным плитам заграждения, а развернулась на очередном кольце и выехала за город. Через десяток минут перед черным капотом со звуком хорошо смазанного механизма раскрылись автоматические ворота высотой в четыре метра, чтобы закрыться в ту же секунду, как машина заехала внутрь обширного двора, с десятком безликих зданий из белого кирпича, соединенных меж собой переходами на уровне второго этажа.
На этот раз тележку выкатили гораздо бережнее. Черный мешок разрезали вдоль, этим же ножом располосовали сюртук, брюки, рубашку и белье, освобождая жилистое тело от одежды. Бледного старика переложили на медицинскую каталку, над головой тут же развернули переносной тент, закрывая солидный прямоугольник от мира, загудел компрессор, нагнетая внутрь прохладу фильтрованного воздуха. Завертелся хоровод из нескольких медиков, в деловой обстановке, перекидываясь короткими фразами облепивших тело датчиками, подсоединяя к монструозному аппарату в виде десятка белоснежных коробов с зелеными экранами, нагроможденных друг на друга, а все вместе – на передвижную платформу с роликами. Но чем-то не понравилась людям в белоснежных халатах ленивая синусоида на экранах. Последовали уколы, протянулась к руке нитка капельницы, стегануло ударом тока от двух плоских кругов, и графики, к удовлетворению всех, кто стоял на ногах, начали радовать резкими пиками, ритмичными, вполне здоровыми. Старший группы повел рукой на уровне плеча, обозначая круг, и первым покинул импровизированный шатер. За ним потянулись все остальные, уступая дорогу двум суровым мужчинам в черной форме, с силуэтом полуприкрытого глаза на воротнике мундира.
– Добро пожаловать, – потрепали старика по щеке, заставив того дернуться и недоуменно открыть глаза.
– Это ад?
– Чистилище, – поправили его и легонько отодвинули тент, показав катафалк, все еще стоявший подле. – Но рейс на ад все еще доступен.
– Я думал – всё… – Старик осторожно потянулся к фиолетовому синяку, опоясавшему шею.
– Нет. Всё – это когда ломаются позвонки. – Мужчина в мундире резко согнул ладонь, изображая. – Однако наш специалист услышал кое-что интересное и решил вас всего лишь немножко придушить. Он ошибся?
– Нет! Нет! Я все расскажу! – заерзал повешенный, вовсе не стесняясь наготы. – Но вы должны гарантировать безопасность моих родичей.
Было видно, что говорить ему дается с большим трудом и болью, но в глазах светилось дикое упрямство пополам с обреченностью.
– Длань императора защитит остатки вашего рода, если то, что вы расскажете, заинтересует нашего господина. Слово.
– Я свидетельствую, – пробасил второй, до того молчавший. – Итак?
– Они создают пророка.
Глава 19
День рождения
Грозовая линия на горизонте, казавшаяся крошечной и неопасной, на второй день обернулась беспросветным штормом, стегавшим по большим стеклам междугородного автобуса тяжелыми оплеухами ливня. Мимо проносились темные силуэты построек, смазанные из-за наплывов воды, еле видимые в желтом свете придорожных фонарей. Изредка небо озарялось вспышкой далекой молнии, давая рассмотреть очередной безымянный поселок по левую сторону от дороги. На секунду все вокруг становилось невероятно четким, хотя и черно-белым – удавалось различить здания сельских церквушек, угловатые паруса мельниц и гладь озер в провалах холмов, пока темнота не забирала мир обратно. Приходил гром, заставляя старое стекло дрожать от страха. И так – целую ночь.