— Ну хорошо. Я спокоен как кусок льда на вершине Львиной горы. Что вы предлагаете?
— Да ничего. Просто бросим повозку здесь и поступим как собирались изначально. Заложим бочонки под стену склада, заберем нужную вещь. Снаряды сбросим прямо здесь, вон за той кучей соломы, до утра вряд ли их заметят. И налегке спустимся вниз. Бумага в порядке, нас не очень-то проверяли по пути сюда, почему должны придираться при спуске? Повозка пуста, груз честно оставили ничего не украв, и никто не станет бежать в склад, узнавать, так ли это или нет.
— Часовые у ворот должны знать, что склад на ночь запирают.
— Они не похожи на умников, а бумагу смотрели недолго. Печать увидели, фразу про разрешение заезда в крепость услышали, на остальное их вряд ли хватило. Даже рады будут, что не придется проводить ночь рядом с пустынниками.
— Это всего лишь ваше допущение.
— Но оно достаточно обосновано. Ну так как, действуем по-мужски или подожмем хвосты?
— Я вам не мальчик, чтобы доказывать непонятно что. Жизнь дается лишь раз, только глупцы ею размениваются.
— То есть вы ни разу не рисковали сознательно? Всегда действовали наверняка?
— Я это не говорил.
— Больше такого шанса может не представиться, да и опасно при свете дня здесь действовать. Проснется высокое начальство, заинтересуется, почему это зажигательные снаряды привезли из мест, откуда до сих пор не доставляли ни одного. Всего две мастерские их выпускают, про третью никто не слышал.
— Да, это подозрительно. Надо было не спешить, подготовить более надежные бумаги.
— Не говоря уже о том, что провести целую ночь здесь — тоже опасно. Не поспоришь.
— Так будем болтать или работать с тем что есть?
— Ладно, уговорили. Но если попадемся, я вас прокляну.
— Заметано.
— И начнем со склада, а не с вашей вещи.
Рискованно оставлять заряды раньше времени. Вдруг на них кто-то наткнется до того, как мы покинем крепость? Но я уже устал уговаривать осторожного вора, и потому согласился без колебаний:
— Как скажите.
Со складом все вышло замечательно. Ну а что тут сложного? Просто пристроили за дальней стеной пару бочонков. Хорошо, что грим и ночная тьма скрывает наши с Нюхом лица. Не сомневаюсь, что цвет чистейшего мела в сравнении с ними был в тот момент самой тьмой. Мне то и дело казалось, что пальцы пачкаются в маслянистой жидкости, щедро просачивающейся через щели, к тому же внутри что-то угрожающе булькает и переливается. То, что в случае взрыва я даже не успею ничего понять, ни капли не утешало.
Лайг уверял, что именно за этой стеной располагаются целиком заставленные зажигательными снарядами стеллажи. Его сведения, правда, существенно устарели, но если что-то и изменилось, разница невелика. Чуть ли не центнер динамита играючи сметет с лица земли половину здания, если не все. При этом часть сосудов неизбежно разобьется, зажигательный состав выльется, а повсюду искры, тлеющие головешки… В общем, грандиозный пожар неизбежен.
Оги, правда, не удовольствовался бочонками. Заставил каждого из своих людей принести по паре снарядов, положили их поверх. Для гарантии. Им это оружие уже знакомо, а наше нет, если не считать противоречивых слухов о могуществе и коварстве стража Межгорья.
На случай, если кто-то решит заглянуть в этот глухой закоулок и заинтересуется миной, мы оставили нехороший сюрприз. Приготовили отдельную связку шашек с детонатором натяжного действия. Что-то вроде взрывателя, используемого в гранатах. Вытяни чеку, он и сработает. Достаточно потянуть за один или другой бочонок, и громкий бабах обеспечен.
Но, надеюсь, до этого не дойдет, ведь преждевременный взрыв нам не нужен.
Теперь оставалось второе дело. То, ради которого я, собственно, и решился на эту авантюру. Мы, наконец, отправились за потерянным именем.
Стоит отметить, что место, где хранилась потеря, находилось на особом положении. Здесь располагалось что-то вроде филиала жреческого убежища. Уж не знаю почему, но нужный нам предмет днем находился под их наблюдением, а ночью, судя по всему, они спускались в свою обитель. То ли места не было там его хранить, то ли имелись какие — то другие соображения. Все это, разумеется, только со слов Чедара, ведь других источников информации у нас не было. — Куда это вы претесь впотьмах, пустынники немытые?! — грозно вопросил попавшийся на пути вояка.
Судя по нашивкам — офицер, да и больно в себе уверен, раз так нагло полез на целую ораву диких солдат. Оги тоже это понимал, и потому не стал лезть на рожон, угрюмо, но без наезда ответив:
— Сказать в складе, что мы здесь надо ночевать, утро вставать, назад идти.
— И где вас только берут таких, даже говорить по-человечески не умеете. Почему вы не в легкой коннице?!
— Мы верблюд пасти, лошадь нет совсем, дорого лошадь, болеет, умирать любит сильно очень. Верблюд в легкий конница не брать хотеть, так вот получаться.
— Но любить верблюдиц у вас самое оно! Так?! Чего глаза выкатываешь, всякий знает, что так оно и есть. Валите уже, и чтобы глаза мои вас никогда не видели! И утром бегом сваливайте, нам здесь ваши вонючие блохи не нужны!
Прям расист какой-то, честное слово. Ну да ладно, я не пустынник, претензии к этому народу на меня не распространяются, так что легко стерплю подобные наезды.
— Ну далеко еще, Чедар?
Тот указал на ничем не примечательную постройку, прилепившуюся к дальней стене.
— Это там.
— Уверен. — Да.
— Оги, вон там.
— Да слышал я. Часовой там у дверей, вряд ли пустит с нашей бумагой, это ведь не склад.
— Придется его валить.
— Без драк надо.
— Тогда что? Подойдем и попросим открыть дверь?
— Не думаю, что он согласится.
— Я о том же. Без крови не обойтись. Попробую бесшумно.
— Бесшумно? Ну-ну. Стойте уже здесь все, я сам.
Нам ничего не оставалось, как остаться на месте, наблюдая из мрака под стеной казармы, как Оги, пьяно пошатываясь, направляется прямиком к нужному нам месту. Часовой при его приближении все более вытягивался в струну, очевидно, подозревая, что это подвыпивший офицер с проверкой заявился. Но на последних шагах резко расслабился, да и мафиози выдал себя заплетающимся голосом со все тем же акцентом:
— Брат! Тебе здравствуй большое! Скажи, тут жить мой дорогой земляк Имьтюррак?
— Верблюд облезлый твой земляк! Пошел вон!
Оги почти без фальши оступился, неловко замахал руками, уже падая, отчаянно просеменил вперед, ухватил не успевшего отшатнуться часового за шею, после чего завалились оба. Причем вор каким-то хитрым образом ухитрился оказаться сверху.
— Брат! Прости! Ох, стукнулся ты больно как! Прости! Давай сюда, за угол, тут солома мягкий, хороший, отдыхать ты будешь чуть.
Со стороны сценка так себе, я бы на месте свидетелей насторожился, уж очень характерно сучил ногами несчастный часовой, особенно когда его потащили за угол. Такое впечатление, будто ему глотку перерезали. Однако ночь темна, зрителей не видать, так что бездарную игру актеров не оценили. Стоило парочке исчезнуть из круга, освещаемого закрепленным на стене факелом, как они будто сгинули.
Один точно, а вот второй быстро вернулся к нам.
— Порядок, без шума обошлось.
— Отлично сработали.
— Да так… вспомнил молодость.
Должно быть весьма необычная была молодость у нашего Оги.
Первым делом убрали факел. Не совсем, переместили его в другое место, за угол. Это на случай, если кто — то из часовых на стене удивится исчезновению привычного источника освещения. Один из мордоворотов встал на место убитого солдата, старательно его изображая. Рост повыше, конечно, да и плечи куда шире, но кто там издали ночью будет разбираться. Одна опасность — какому-нибудь офицеру может прийти в голову устроить дотошный обход. Но такое практикуется главным образом в военное время, а сейчас шансы нарваться невелики. Слишком много мы делаем допущений, а русское авось не резиновое, как бы не лопнуло…
— Закрыто, — буркнул Тук, попытавшись потянуть дверь на себя. Оги, молча его отодвинув, осмотрел створку, покачал головой:
— Замочной скважины нет. Засов это, задвинут изнутри. Там кто-то есть, и вы мне об этом ничего не сказали.
После этих слов я уставился на Чедара, а он, гад, лишь плечами пожал:
— Я не могу видеть все помещения, но в том, где лежит нужная нам вещь, никого нет. В других может оказаться кто угодно.
— И вы говорите это только сейчас?!
— Могу вообще молчать, если не нравятся мои слова. К чему все эти переживания? Часового убрали бесшумно, справитесь и с остальным, я уверен в вас.
Я, признаться, понятия не имел, каким образом можно бесшумно справиться с весьма основательной дверью. Но, на счастье, со мной были люди, которых такая проблема никогда не ставила в тупик. Оги обернулся к одному молчаливому мордовороту, тот, что-то поняв по одному лишь взгляду, снял с пояса позвякивающий мешочек, протянул. Старший мафиози вытащил из него тонкую пластину, с виду костяную, и брусок из темного металла. Последний немедленно прижал к двери, поводил, с довольным видом сообщил:
— Засов железный.
Понятно — просто магнит. Здешние к сожалению не столь сильны, чтобы поднять железный засов через дощатую преграду, но у вора на этот счет было иное мнение. Сунув пластину между створкой и косяком, он начал совершать ею ритмичные движения, а бруском так же ритмично проводил по горизонтали, в конце движения отрывая его от поверхности двери.
Я быстро понял, в чем тут дело. Оги непрерывно расшатывал полосу засова, а магнитная сила в благоприятные моменты хоть на чуть-чуть, но сдвигала ее в нужном направлении. Процесс небыстрый, но если засов не застрянет где-нибудь по пути, то рано или поздно дверь откроется.
Очень продуманно. Тонкая костяная пластинка при контакте с металлом почти не вызывает звонкие звуки. Так что основной шум будет возникать от движения полосы засова, но оно столь медленное, что уже в нескольких шагах ничего не различишь.
Надо взять себе на вооружение. С такой веселой жизнью может еще где-нибудь пригодиться.
— Эх молодость-молодость, — печально вздохнул далеко не старый Оги и сообщил: — Готово.
Вот он, долгожданный момент истины. Лишь дверная створка отделяет меня от того, ради чего я пошел на все это безумие. И за ней скрывается крохотный мирок, принадлежащий зловещим серым жрецам. И кто-то из них может быть не спустился вниз. И не факт, что это человек. Может повстречаться и тварь в захваченном теле, или нечто не менее неприятное.
С них станется…
Неудивительно, что никто не торопился делать первые шаги. Пришлось взяться самому, ведь как ни крутись, шансов выжить при внезапной атаке у меня побольше чем у других.
Никто не прыгнул на меня из-за приоткрывшейся створки. Впереди открылся пустой короткий коридор скудно освещаемый крошечным пламенем одинокого фонаря. Четыре дверных проема, но двери устроены лишь в двух, окон нет вообще. Стараясь ступать как можно осторожнее, заглянул в первую комнату слева. Здесь было совсем уж темно, и лишь годами развиваемые способности измененного тела позволили разглядеть обстановку: длинный стол, несколько грубых табуретов, на стене полки с деревянной посудой. Очевидно, трапезная.
Серое жречество не гонялось за показной роскошью, так что обстановка очень даже в их стиле.
В следующей незапертой комнате было поинтереснее. Тоже стол, но куда более скромных габаритов, почти квадратный; полки вдоль стен со свитками и толстенными книгами, пачками писчих листов, письменными принадлежностями. И три кресла, в одном из которых сидел человек в сером одеянии. С порога я мог рассмотреть лишь верхнюю часть головы и правую руку с частью плеча, но этого вполне хватило, чтобы заподозрить в незнакомце темного жреца.
Так вот кто закрывал дверь на засов. Ну сейчас ты поплатишься за свою глухоту.
Меня опередил Оги. Бесшумной крадущейся походкой кота, заприметившего беспечную мышку, он подкрался к креслу, быстро провел рукой, на миг продемонстрировав чем-то затемненное лезвие короткого ножа. Мне в жизни доводилось видеть не самые приятные вещи и я не сомневался, что этим ловким ударом он от уха до духа перехватил горло жреца. После такого живут недолго, а шок и скорость кровопотери таковы, что даже самые стойкие валятся с ног через несколько мгновений. К тому же очень удобно для таких ситуация как наша: перерезанная глотка не позволяет поднять тревогу.
В общем, это было далеко не первое перерезанное горло в моей богатой на событии жизни, и до сих пор я ни разу не видел, чтобы человек, получивший такую рану, вставал как ни бывало и неспешно разворачивался. Надежное успокоительное средство.
Но не в этот раз.
Серый жрец встал как ни в чем ни бывало, неспешно развернулся, уставившись на нас бесстрастным взглядом глаз таких же черных, как его проклятая душа. Разверзнутая рана едва сочилась кровью, вместо того чтобы ею фонтанировать и на глазах затягивалась темной массой.
Все это я разглядывал уже в движении: пригнувшись, несся на тварь, с силой замахиваясь копьем и надеясь, что это создание не из тех монстров, реакция у которых куда выше человеческой. Но даже они при получении серьезных повреждений на секунду или несколько чуть сдают позиции, и при удачной атаке в этот миг возможно выиграть бой одним ударом. Примерно после такого я в свое время обзавелся черным сердцем, что спасло мне жизнь в первый год здешних странствий.
Нет, этот монстр не из тех. Его движет не элитное черное сердце, а нечто куда более скромное. Широкий наконечник короткого копья без помех вошел в грудь. Удар был такой силы, что протащил тщедушное тело к стене, приколов к ней будто бабочку.
Это, разумеется, не прикончило тварь, но подарило нам немного времени. Удерживая древко копья обеими руками, я прошипел: — Быстрее! Рубите! Руки и голову рубите!
Первым подскочил Тук. С тварями горбун сталкивался нередко, и в силу опыта, а также характера не накладывал в штаны при их виде. И его секира, с которой он отказался расставаться вопреки моему совету (нетипичное оружие для пустынника), пришлась весьма кстати. Замах, удар, и вот тварь, собравшаяся было освободиться, делает это всего лишь одной рукой, потому как вторая корчится на полу, расплескивая темную кровь.
— Хэх!
Вторую начисто снести не удалось, но она осталась болтаться на пласте мяса, удачно перерубило сустав. Искалеченная тварь в облике человека от безысходности попыталась достать меня ногой, но я не так глуп, чтобы настолько сокращать дистанцию.
Еще пара копий пронзили тушу, удерживать бешено извивающееся тело стало заметно легче. Тук, ловко разбив чересчур активную ногу в колене, неспешно размахнулся, провел горизонтальный удар. Лезвие секиры прошло через мясо и кости, после чего со стуком засело в деревянной обшивке стены.
Спасибо что жрецы хоть на этом не стали экономить, а то с них станется оставить голый камень.
Отсеченная голова катилась по полу, подыхающее тело продолжало извиваться, но это было все — конец. Всякое прочее движение в помещении замерло, все застыли на месте.
Корыстолюбивый Оги, не сводя взгляда с агонизирующей твари, первым нарушил молчание, вкрадчиво проговорив:
— Ловко мы ее. Надо быстро вырезать сердце. У нас ими в открытую торговать нельзя, так что за таким товаром обращаются к нам, или другим братствам.
— Можем вам подкидывать, если в цене сойдемся, — буркнул Тук и начал остервенело вытирать лезвие секиры о серую хламиду.
— Интересное предложение, — кивнул Оги.
Только тут я заметил, что здесь кое-кого не хватает — не видно Чедара. Но в этот миг из коридора донесся его голос:
— У меня все, так что можно уходить.
— А как же имя? — брякнул я.
— Пока вы тут развлекались, я его забрал.
С этими словами Чедар зашел в комнату, и руки его были не пусты: в правой он держал металлическую клетку с пестрым крупным попугаем. Птица, уставившись на тело твари, раздулась, злобно зашипела, забила крыльями с такой силой, что перья начали отлетать при ударах о стенки персонального узилища.