А между тем все сильнее давала себя знать сырость. Она выступала отовсюду – и сочилась со щербатого, усеянного мельчайшими белыми кристалликами потолка, и густым туманом стлалась внизу, и мутными меловыми струйками стекала по стенам.
Костю это слегка насторожило. Ход все время понижался, значит, уходил от речного дна, так откуда же взяться воде? Это во-первых. А во-вторых, дальше пещера может оказаться затопленной. И что тогда? Нырять? Он не рыба, он под водой дышать не умеет. Назад не вернешься. Идти вниз, в воду – самоубийство. Ну, потонет он, а кому от этого станет лучше? Но нельзя и ничего не делать, сидеть на камнях и ждать у моря погоду – замерзнешь не хуже, чем в том карцере. Да и от голода в конце концов загнуться можно.
Остается одно – идти вперед и надеяться на чудо. Конечно, ждать чуда можно и сидя, но лучше уж идти. Если он сделает все, что сможет – неужели не случится ничего такого? Обязательно должно случиться! Костя и сам не понимал, откуда взялась в нем такая уверенность, но она была. И лишь она, слабенькая эта надежда, заставляла его ползти вперед, сжимая в правой руке слабеющий фонарь.
Все случилось мгновенно. Ход резко обрушился вниз, пол точно чьей-то исполинской рукой выбило у него из-под ног. Еще секунду назад Костя лез по мокрым, скользким камням – и вот уже покатился в какую-то темную бездну. Фонарь выпал из ладони и, точно искорка от костра, полетел вниз. Скоро искорка исчезла из виду, и Костю обволокла густая, плотная темнота. Впрочем, страшнее темноты были камни. То и дело он вздрагивал от коротких злых ударов. Почему-то вдруг подумалось – он станет пятнистым как жираф, столько синяков уже заработал.
Но и по камням он катился недолго, хотя эти несколько секунд и показались обезумевшей вечностью. Вскоре Костя уже летел сквозь черноту, раздирая ее своим сжавшимся телом и слыша тонкий свист рассекаемого пространства. Волосы на голове шевелились, точно наэлектризованные.
Что удивительно – не было страха. Наверное, все случилось слишком уж быстро.
Сознание на миг погасло, а когда вернулось вновь – он обнаружил, что барахтается в ледяной воде. Она обожгла тело как пламя, и Костя едва удержался от крика. Ведь это было бесполезно – кричать. Кто услышит его здесь – в огромной пустой пещере? Тут царила древняя, первобытная тишина, и нарушали ее лишь беспорядочные Костины всплески. Нет, помощи ждать не от кого. А долго ли он сам продержится? Тем более, что куртка и брюки стали вдруг невероятно тяжелыми, как рыцарские латы, и тянули его вниз, в мертвые глубины.
Все же ему удалось найти какой-то ритм и медленно плыть. Куда? Сейчас это было неважно. Куда-нибудь. Мышцы сводило от холода, зубы ныли, сердце колотилось, скакало в груди точно футбольный мяч, который пацаны чеканят об стенку. А в голосе – абсолютная пустота. Никаких мыслей.
Силы кончились как-то сразу, вдруг. Сперва он понял, что больше не сможет работать руками. Руки сделались мертвыми, чужими, они тащили на дно, словно к каждой была привязана пудовая гиря. Вскоре левая рука отказала. Полностью. Значит, все, приплыли. На одной правой не вытянуть. И Костя перестал грести – бесполезно.
А ноги опускались все глубже и глубже. Его волокло в мутную темную глубину, и не оставалось сил даже набрать в легкие воздуха. Еще секунда – и…
И ноги коснулись дна. Но для радости уже не было места. В полном оцепенении он пошел вперед, вытянув руки, точно боялся обо что-нибудь удариться.
Понемногу вода спадала. Сперва он брел по грудь, потом по пояс, а там уже и по колено – долго-долго, бесчисленные сотни шагов, пока, наконец, хлюпанье не прекратилось – пошла твердая почва.
И тогда Костя лег, вернее, упал животом на мелкие, облизанные подземной рекой камни. Не было ни сил, ни желания двигаться дальше. Перед глазами плыли желтые круги, маячили бесформенные пятна, они постепенно стягивались в ослепительно-яркую точку, потом, словно остывший уголек, эта точка начала гаснуть. Все заволокло серой мутью.
Но сон его был недолгим. Холод, затаившийся до поры, дал о себе знать, вцепился в кожу ледяными когтями, как тролль из какой-то полузабытой книжки.
Нащупав в темноте стену, Костя медленно поднялся. Его трясло, зубы выплясывали нервный ритм, лоб стягивало железным обручем.
Зато появились мысли. Сперва слабые, расплывчатые, они постепенно разрастались, множились – и вот пробили каменную корку безразличия. Сначала Костя понял, что надо что-то делать, и побыстрее. Стоять на одном месте – смерть. Замерзнет – и вся недолга. Потом он догадался скинуть мокрую одежду. Все равно сейчас не было никакого толку от этих липких тяжелых тряпок. Только лишний груз.
Он долго пытался выжать воду – но бесполезно. На такой подвиг пока что не хватало сил. Тогда он, оставшись в одних трусах, скомкал брюки и майку, вылил воду из ботинок и обвязал все это рубашкой. Получился здоровенный и довольно тяжелый узел. Костя едва не выронил его – пальцы на замерзших руках сгибались с трудом.
Теперь надо было согреться. Он знал, как это делается, и заставил себя приседать до изнеможения, потом отжиматься на кулаках и прыгать. Сперва пришлось напрячь всю оставшуюся волю, но потом многолетняя привычка взяла свое – и вскоре стало гораздо теплее. Острые когти холода разжались. Можно было идти вперед.
И Костя пошел вперед.
Идти в глухой, плотной тьме оказалось нелегко. Ему чудилось – еще шаг, и он упрется в какую-нибудь стену. Или врежется лбом в затаившийся выступ на потолке. Да к тому же и узел с мокрой одеждой оттягивал руку – чем дальше, тем сильнее. Косте не раз уже хотелось его выкинуть. На фига он сдался? Главное, выйти на ту сторону, а там он уж как-нибудь разберется. Но все-таки не бросал, а лишь временами перекладывал из одной руки в другую. Казалось, узел с каждой минутой все больше смахивает на гирю. Даже мелькнула мысль – размяться бы с такой "гирей" в спортзале, на Боевых Методах! От коллективного смеха стены бы затряслись…
Ну и здорово же он умотался, если такая чепуховина осложняет жизнь! Хотя, успокаивал он себя, на его месте любой бы выдохся. И в самом деле – сперва незнамо сколько тащился по Дыре, голодный, усталый. Потом плюхнулся. Куда? Наверное, это была подземная река. Или не река, а озеро. Течения он не запомнил. Впрочем, разницы нет. Все равно запросто мог потонуть. А вот не потонул. Почему? Неужели он, Костя, такой мощный? Ерунда. Это не спарринг в зале, под присмотром тренера. Читал же он, что от ледяной воды сразу начинаются судороги, потом отказывает сердце – и кранты человеку. И ведь не о каких-нибудь дистрофиках там шла речь. Так спортсмены тонули, десантники… Взрослые, сильные… Кажется, в той книжке было написано, что человек выдерживает две-три минуты, а после ему конец. А он, между прочим, долго плыл. Очень долго. Но никаких судорог не было. И дно под ногами появилось именно в тот момент, когда последние силы кончились. Ни раньше, ни позже. Да к тому же еще одна неувязочка. Падал-то он с большой высоты. Брюхом об воду шлепнулся. По всем законам природы должны быть отбиты внутренности. Но вроде бы все цело.
Странно как-то получается. Это постоянное везение, полоса удачи, начавшаяся еще в карцере, когда появилась дверь. Потом склад, и шкаф, и Дыра. Будто кто-то невидимый и сильный помогает ему.
Между прочим, не первый раз приходят мысли о невидимых помощниках. Только раньше он отмахивался, не до того было. А теперь стоило бы разобраться.
Если ему и в самом деле помогают, то кто? На кого он может рассчитывать, кроме как на самого себя? А на себя что рассчитывать? Что он может? Он – один, голый, слабый, глупый, а против него целая орда: Санитары, Воспитатели, Сумматор этот ихний. И ведь, наверное, есть и другие, о ком он не знает. А что он вообще знает об этом странном мире? Не больше, чем воробей про Галактику. Скорее всего, здесь имеются такие силы, о которых он и понятия не имеет. Может быть, именно эти силы за ним сейчас и гонятся. Кажется, в последнюю их встречу Белый говорил о каких-то сгустках… Белый… Белый… До сих пор Костя боялся подумать всерьез, кто же он такой? Сон? Ну уж нет. Пускай и приходил к нему Белый во сне, но сам-то он сном не был. Правда, доказательств никаких. Настоящих доказательств, которые можно было бы подержать в руке, взвесить, ощутить их силу.
Ну ладно, были сны, которых он поначалу пугался. Это еще не доказательство. Сон пришел – и ушел, растворился в памяти, его уже не вернешь. Хотя недаром Серпет из-за его снов так встревожился. Он, Серпет, мужик серьезный, по мелочам дергаться не станет. Но, конечно, он врал. Врал, говоря, что нет на самом деле никакого Белого, что все это загадочная болезнь.
Другое дело – дверь. Это и в самом деле ни на что не спишешь. Потому что дверь – была. И был Белый в том последнем сне, когда он говорил: "Но выход есть. Когда вспомнишь об этом, сделай вот что. В уме считай до десяти, а после поверни руку вот так…" И показал, ввинтил свою ладонь в прозрачный воздух снежной равнины.
А после была ледяная камера, отчаянье, тоска… Тогда и вспомнился Белый. А после – звон невидимого колокола.
Что тогда случилось? Ведь и в самом деле ничего особенного. Гром не грянул, стены не рухнули. Но появилась дверь. Высветилась желтой рамкой в стальной темноте карцера. Он тогда ничего не соображал от удивления и радости. Толкнул ее изо всех сил, отчаянно. И дверь легко, бесшумно открылась. За ней оказался узкий коридор, который освещала тусклая, забранная в проволочный колпак лампочка, цементный пол покрывала давняя пыль, а вдоль стен тянулись какие-то переплетающиеся трубы, черные змеи кабеля, отовсюду неслось низкое гудение, точно урчал нажравшийся свежатинки хищник.
Откуда же взялась дверь? Ясно, что раньше ее не было. И не могло быть. Санитары – они не такие уж дураки, знают, куда запирать. Нет уж, хватит играть с самим собой в прятки. Дверь ему открыл Белый.
И кто же он тогда? Человек? Непохоже. Рука проходит сквозь него точно сквозь клубы дыма, но зато он двигался, разговаривал, даже зачем-то снежок слепить пытался. Правда, ничего у него тогда не вышло. И Костя понял, почему. Снег должен был чуток подтаять, а для этого нужны теплые руки, живые. А Белый? Живой ли он? Что за вопрос? Он же говорит, думает, что-то его огорчает, что-то радует… А руки у него мертвые. Нет, странно все это!
И все же при мыслях о Белом забрезжил у Кости в душе какой-то свет. Пускай еще не надежда, но что-то на нее похожее, слабый такой лучик, словно от потерянного фонаря. И сейчас именно этот лучик вел его дальше, в темноту и неизвестность.
6
Сергей пожал плечами. Ну что ж, принимать удар – дело понятное. И все-таки он был слегка удивлен. Не словами Старика, нет, он давно ждал от Сумматора каверзы, но собственное спокойствие как-то не вязалось с тем, что случилось. Почему нервы, эти перетянутые, готовые лопнуть струны, вдруг обвисли, точно бельевая веревка, когда с нее сняли простыню? Почему не нужно стало играть, притворяться хладнокровным суперменом, почему все выходит само собой? "Сабо сомой". Почему Старик показался вдруг смешным и жалким, куда делась его величавость? Странно все как-то…
– Не понимаю что-то я вас, Сумматор, – он удивленно посмотрел на Старика. – Что вы хотите этим сказать?
– Да вы же и сами знаете, Сергей Петрович, – Старик взглянул на него исподлобья, устало и расстроено. Глаза его оказались в красных прожилках, сизые веки набрякли. Давно не спал, бедняга.
– Неужели вы и в самом деле полагаете, что нам ничего не известно? – спросил он, явно не надеясь на ответ. – Похоже, временами вы забываете, где очутились. У нас имеются такие методы, о которых вы не только не подозреваете, но даже и не вместили бы умом. Но крутить не буду, прямо скажу – возможности наши не беспредельны. Иногда случаются и сбои. Только поэтому вам и удалось заварить кашу. От себя добавлю – весьма поганого вкуса.
– Сумматор, а давайте не будем говорить загадками, – хмыкнул Сергей, откинувшись на спинку кресла. – Мне, знаете, загадки надоели. И вообще спать хочется, – он зевнул.
Спать и в самом деле хотелось. И в этом было что-то смешное, это не вписывалось в мрачные стены Сумматорского кабинета, в паутину хитрых уловок, в грозящие ему неприятности. Но если разобраться, выходит, что и он, Сергей Латунин, не слишком сюда вписывается. Может, именно потому и влилось в душу спокойствие?
– Что ж, охотно пойду вам навстречу, – чуть помолчав, откликнулся Старик. – Мне, признаться, тоже неловко наблюдать, как вы выкручиваетесь. Знаете, как оно со стороны выглядит? Никак не подберу подходящих слов… Плоско, может быть. Приземленно как-то выходит. Ну ладно, к делу. А дело наше называется простым коротким словом: Прорыв. Так вот, той самой ночью, когда объект был изолирован, вы отправились на Центральный Пульт. Причем снарядились точно в шпионских боевиках. Стыдно, Сережа. Кому вы собирались совать в рот свои нестиранные носки? Неужто забыли, что всюду у нас следящая аппаратура. Автоматика, правда, временами барахлит, – добавил он со странным смешком.
– Итак, вы открыли (а точнее говоря, взломали) дверь, включили Большую Машину и вызвали программу РС-15. Короче, программу эту вы затерли. Да так, что не восстановишь. Было, Сергей Петрович? Вот так-то! У нас все зафиксировано. Беда лишь в том, что запись мы просмотрели с опозданием. Ну, а результаты таковы. Объект сам, без помощи Посланника, прорвал Первое Кольцо. Причем совершенно неясно, каким образом. В боксе он каждую секунду был под контролем, записывалось любое его движение, каждый вздох – и вдруг его не стало. Мгновенно. На мониторах вспышка – и чернота. Мы, конечно, подумали на аппаратуру. Но та оказалась в полном порядке. Это же вам не коммутатор в Жмеринке. Словом, пропал объект. Оно и понятно – после того, как вы стерли программу, он стал недоступен нашим методам. Блокировка-то снята. Одна надежда на Санитаров. Впрочем, – бросил он взгляд в сторону Ярцева, – слабенькая надежда. Как видите, ситуация перешла в иную плоскость. Конечно, ему не перейти Границу. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Но вы представляете себе, какую цену придется заплатить? Ах да, вы же не в курсе, – Старик махнул рукой. – И очень хорошо. Вам знать не стоит, уж поверьте мне.
Вот так, Сергей. Я не люблю громких слов, но очень уж назойливо на языке вертится термин "диверсия". Объективно получается так. Другое дело – зачем. Вот этого я понять не в силах. Загадка. Ваш случай уникальный, раньше ничего подобного у нас не было. Ладно, можно еще понять, если бы Посланник вышел на вас. Действительно, отчего бы им не заиметь здесь своего резидента? И внедриться с вашей помощью сюда, в здешний слой. Весьма разумная стратегия. Только вот не было у вас никаких таких контактов – мы проверяли. Тогда в чем дело? Захотелось приключений? Добро бы еще какой-нибудь сопливый Стажер. Бывает, знаете ли, взбунтуется младая кровь, тяга к романтике, то се… Кто из нас в детстве не играл в разведчиков? Но детство кончилось, Сергей, и вы это понимаете не хуже меня.
Поверьте, проще всего было бы поручить вас Ярцеву, а самому заняться делом. Но есть же и чисто человеческий момент. Вы, Сережа, наверное, давно уже почувствовали – вы для меня не только сотрудник, не только подчиненный. Ну вот. Я разобраться хочу. Не может быть, чтобы у вас не нашлось оправданий. Наверняка имеет место какое-то чудовищное недоразумение, все можно как-то объяснить. Поэтому давайте просто поговорим, как раньше. Что-то в последнее время редко это у нас получалось.
Конечно, Семену Васильевичу наш разговор покажется скучным. Вы уж извините, Семен Васильевич, – повернулся он к Ярцеву, – но вас ждут великие дела. Так что идите и действуйте. Если вдруг все же появятся какие-нибудь результаты – сразу ко мне. Ну ладно, ступайте.
Ярцев мгновенно вскочил с кресла, хмуро прошипел что-то себе под нос и выбежал из кабинета. Сергею почему-то пришло в голову, что Координатор хлопнет дверью, но нет, не хлопнул. Напротив, очень аккуратно затворил за собой.
Ну что, прогноз подтвердился. Да, черти, слаженно работают. Теперь уже на сто процентов ясно, что велась игра в злого опричника и доброго царя-батюшку. Точнее, дедушку. Но верить в доброго дедушку уж действительно как-то приземленно. Но интересно все-таки, что он дальше устроит.