В этом деле я и сам могу лажануться. Вся надежда на сынка Мирона — Сёму, которого мне отрядили в качестве опознавателя. А вот и он с папашей на телеге, все в тех же нелепых шмотках.
До фермы добрались без происшествий. Красавчик, ничем себя не выдавая, почивал на сене под брезентом, мои подельники всю дорогу молчали, видимо, обдумывая линию защиты на Страшном Суде. А ведь как накануне вечером раздухарились, я даже собрался переносить наше совещание в какое-нибудь менее людное место, до того агрессивно руками размахивали и ухмылялись кровожадно. Да, утро вечера мудренее. Ну, или просто поссыкливие.
Прибыв на место проведения карательной операции, наш отряд рассредоточился для учинения возмездия по всем фронтам. Сема залег вместе со мной в кустах на пригорке напротив больших распашных ворот, тогда как Мирон с Филей должны были проникнуть в дом с заднего двора, а Гришка с Матвеем обязались разобраться на бойне.
Замок действительно впечатлял. На всех окнах первого этажа кованные ставни, а на втором — решетки. Вокруг всего этого высокий кирпичный забор. Настоящая крепость с точки зрения деревенского мудака. На самом же деле херня полная, если говорить о реальной, а не показной защите. Сзади прямо у забора пристройки, по которым и заберется во двор первая пара. Ну и решетчатые ворота, сквозь которые я сейчас наблюдал важно расхаживающего главу семейства, создавали лишь иллюзию безопасности.
Товар в телеге был готов к отправке, и Хряк явно нервничал, поджидая кого-то. Времени у меня не так много.
— Он? — повернулся я к Семе.
— Он самый.
А дальше все как обычно: устроился поудобнее, прицелился, задержал дыхание и плавно выбрал спуск.
Алый фонтанчик прямо над переносицей, и Хряк оседает на землю орошенную кровью и мозгами. Тут же чей-то визг, послуживший сигналом для двоих сзади. Теперь и шум, поднятый собаками похер, тем более, что я отщелкал из ВСС две штуки.
Над Хряком склонилась какая-то баба в платке.
— Это кто?
— Жинка.
— Понятно, — я вогнал ей пулю в затылок и оглянулся. — А это?
Но Сёмы не было. Он уже несся со своей двустволкой на помощь бате. Первая кровь пущена, моральный запрет на убийство снят. Теперь можно ни в чем себе не отказывать. Обычно в такие первые минуты у, казалось бы, добропорядочных ранее граждан рвёт крышу. Навидался я такого. Потом-то наступает отходняк или, что реже, человек прощается с самим собой навсегда. Но я уверен, что у Черных и компании все будет в порядке.
Оттолкнув носком берца бабу, запятнавшую своей кровью мужа, я наклонился и срезал с Хряка ремень вместе с кобурой и связкой ключей. Теперь к дому.
В замке действительно было весело: крики, звон бьющейся посуды, треск ломающейся мебели, чей-то предсмертный хрип.
Едва не поскользнувшись на внутренностях какой-то бабки, раскинувшей ноги в неприличной позе, вошел в центральную залу. Тут, похоже, все. И стар, и мал были постреляны и порезаны с чувством. Разве что в правом крыле еще кто-то шумит.
Я прошел по узкому коридору и, минуя кухню, зашел в трапезную. Увязавшийся за мной Сема пинками загнал обратно в кладовку двух девчушек.
— Соседские, — поспешил пояснить сын Мирона, поймав мой удивленный взгляд.
Мы поднялись по винтовой лестнице одной из бутафорских башен и на втором этаже наткнулись на перепуганного паренька лет пятнадцати. Я схватил его одной рукой за плечи и легким движением второй свернул шею.
— Соседский, — прогундосил сзади Сема.
— Какая жалость, — я развернулся к нему и сделал шаг. Младший Черный попятился. — Ты же ничего не видел, правда? — я продолжал наступать на него, а он продолжал пятиться, пока не споткнулся, уронив кадку с геранью.
— Нет, — выдохнул Сема и рванул вниз.
Вот и отлично. Лишние глаза мне сейчас не нужны. Мне было похуй, скажет Сема о невинноубиенном кому-то потом, потому что на "потом" мне было вообще насрать. Я не связывал свое будущее с Березниками и Ольгой, поэтому мне было похуй и на нее с ее тетушкой. Отсюда и щедрые обещания Мирону и компании. Не сомневаюсь, что они по-любому возьмут больше, если не все. А вот сейчас лучше не обострять. Я вовсе не собирался положить тут еще и всю челядь в полном составе.
Широкий коридор и ковровая дорожка говорили мне о том, что я иду в правильном направлении. Давно не обносил хаты, но хозяйский кабинет нашел сразу. Пузатый сейф тоже невозможно было не заметить. Ключи подобрал быстро. Выпотрошил сейф еще быстрее, но потом завис на несколько долгих секунд, пытаясь переварить удачу. Много, много золотых монет и россыпь самородков, но в ступор меня ввели не они, а мешочек с настоящими алмазами.
Внезапно свалившееся богатство может запросто превратить человека в полного идиота, роняющего на пол слюни и пребывающего где-то далеко в своих мечтах, тогда как ему следовало бы внимательно смотреть по сторонам или хотя бы под ноги. Я вот тоже раззявил хлебало, ведь на поднятое можно было безбедно прожить годика три-четыре, но отсутствие движения со стороны бойни быстро вернуло меня к действительности. Взяв с собой обоих Черных, я подлеском отправился туда, откуда уже должны бы придти Гришка с Матвеем.
Внешне на бойне все было спокойно. Возле выгребной ямы крутилось несколько собак, а из открытых дверей сарая для инструментов доносились: звук точила, да чье-то завывание, которое с натяжкой можно было принять за пение. Внутри тоже подозрительно тихо.
Я взял в руки дробовик и показал Мирону, чтобы он встал под окном. Сему же с его берданкой оставил за углом сарая, в котором упражнялся в вокале мясник из местных.
Осторожно толкнул дверь и замер. Слева у стены на разделочном столе прямо на свиных кишках сидел до смерти перепуганный парень, в грудь которого были направлены вилы. Напротив стоял Матвей и смаковал трофейную папироску.
— Слышь, ты это чо? Ты не рыпайся, а то мы тебя того, — стращал вилами Гриша парня, итак еле живого от страха. Тот бы и рад был не рыпаться, да его жопа постоянно съезжала на скользком ливере вниз, вынуждая дергаться и извиваться.
— Это кто? — я закинул дробовик за спину и вытащил АПБ.
— Васятка. Хряков сын.
Негромкий хлопок, и все страхи Васятки остались позади.
— Еще есть кто?
— Не. Остальные из местных.
— Ну, тогда заканчивайте хуйней страдать. У нас еще в городе дела.
Дважды селянам повторять не пришлось. Впечатлила их моя манера так коротко и лаконично общаться или просто не терпелось скорее прибрать к рукам мясную лавку, но уже через пять минут мы с Мироном, Матвеем и Гришкой катили в сторону города, оставив на хозяйстве Сему и Фильку.
— Андрей. Слышь, Андрей, — дернул меня за рукав старший Черный, когда мы остановились в трех домах от лавки, и я не сразу вспомнил свой сценический псевдоним, — мы уж тут сами по-свойски без шума управимся. Не возражаешь?
Еще бы я возражал! Лабаз при штурме, будь внутри кто-то имеющий хотя бы малейшее понятие об организации обороны, мог стать проблемой и для двадцати до зубов вооруженных наемников. С фасада на улицу смотрели узкие заложенные кирпичом окна, больше напоминающие бойницы, а со двора высокий кирпичный забор с "егозой" наверху и вход, представляющий из себя спуск в подвал с поворотом. Тут и РПГ не с первого раза проблему решит.
Но Хряков наследник и его баба со своими папашей и мамашей, заправлявшие в лавке, к нашей акции возмездия явно не готовились, поэтому Мирон вкатил на Хряковой телеге как к себе домой, и через несколько минут все было кончено. Я даже пальцем на спусковом крючке не пошевельнул.
— Слышь, Андрей, — на этот раз уже сильней дернул меня за локоть Мирон, — мы тут слушок решили распустить, что это, мол, соликамские на ферме всю семейку Хряка положили. Так и нам и тебе будет спокойнее. Что скажешь?
— Годится, — ответил я.
— Во. Наши их давно не любят, чертей этих. Все в железяках каких-то да в шапках с черепами по соликамскому тракту на моцоциклах своих носятся, народ пугают. Легко поверят. А работники местные будут говорить, что им велено, — продолжал убеждать самого себя Мирон, но я его уже не слушал.
Меня сильно беспокоило то, что Ткач закупил в ормаге снарягу для похода в горы. Раньше все было предельно ясно — сукаблякакзаебавший клиент практически был в ловушке. Дальше Березников только один Соликамск и все. Обратно, в сторону Перми, он идти не дурак, а на север и восток одни дремучие леса и горы. А теперь вот по ходу получается, что этот урод в эти горы и собирается. Нахуя? Не понятно. А когда я что-то не понимаю, меня это начинает выводить из себя. Вот в таком "веселом" расположении духа я и завалился на нашу с Ольгой хату.
— Есть будешь?
— Нет, — я с грохотом отодвинул миску со жратвой, освобождая место для оружейных причиндалов и принялся чистить свои АПБ и ВСС. Запах смазки раздражал. Никогда не замечал за собой такого. А тут еще в глаза, будто песку швырнули.
— Сгинь отсюда, — я потер веки.
Настопиздевшая Олина мордочка как-то потускнела и потеряла цвет. И не только она. Мир вокруг вдруг стал черно-белым. По стенам комнаты поползла паутина трещин, опутывая собою все от пола до потолка. Лампочка на шнуре принялась мерно раскачиваться в такт пульсирующему в ушах:
— Устал, устал, устал, устал, устал…. поспи, поспи, поспи, поспи, поспи…
— За ноги его, — произнес чей-то незнакомый голос, — голову придерживай.
— Водяры влей. Всегда помогает.
— Пиздец, пиздец, пиздец, пиздец, пиздец…
Откуда-то из темного угла выскочил местный доктор и верхом на грудастой шлюхе проскакал в сторону двери. Потом вернулся и, размахивая ледорубом, наклонился ко мне.
— У меня дом горит! — улыбаясь во весь рот, сообщил он. Потом вдруг высунул огроменный, как у Красавчика, алый язык и лизнул мое лицо по диагонали от правой скулы до левого уха. Язык был теплый и влажный, но сразу после этого щеку начало сводить словно на морозе. Холод быстро проник вовнутрь и меня затрясло.
Что это? Приехал Кол что ли? Отбегался? Правда, пиздец что ли? Бля! А еще эти мудаки в рясах говорили, что гореть мне в аду. Какое там! А если это рай, то почему здесь так холодно?
Стало темно и только где-то вдали справа вращались огоньки алмазов, сверкающих от невидимого источника света. Они медленно приближались, превращаясь в волчьи глаза.
— Здесь. Никто. В горы. Не ходит, — зашептали из темноты, — отговорите вашего друга, если не желаете ему смерти.
— ВОООООН!!!
Глава 11
— Вставай, пойдем, — я схватил ее тонкие, почти прозрачные пальцы, боясь сжать их слишком сильно, а она не пошла даже, а словно поплыла вверх по тропинке меж двух холмов, укрытых зеленым плащом тайги. Все, как я люблю: блондинка, фигуристая, но не сисястая. Только лица не разглядеть. Жаркое солнце рассыпается в мелких кудряшках ослепительным нимбом, заставляющим щуриться и утирать слезу.
Шли в гору, но легко и быстро. Она чуть впереди, что позволяло мне любоваться ее такими манящими округлостями. Однако долго я этой херней заниматься не собирался. Вот сейчас будет поляна с мягкой травкой, завалю и отдеру, как сидорову козу.
Я ускорил шаг и…
— Олька-а-а. О-о-ольк, гляди, батяня-то твой оклемался, — толстенная, в три обхвата, баба, сидя на телеге, продолжала орать, сложив ладони рупором, — совсем оклемался, — добавила она уже тише, глядя на мой хер, натянувший кальсоны, который, впрочем, тут же расслабился, реагируя так на бесформенное, да еще и усатое уебище, восседающее на мешке с капустой.
Я огляделся. Тот самый поселок звероводов, в котором Ткач покрошил всю семейку моей малолетней заказчицы. Один из четырех ныне пустующих бараков уже разобрали на дрова. Слева за частоколом уцелевшая в переделке малышня гнет спину на небольшом огороде, а дальше… Дальше огненно-желтый, начинающий уже облетать лес.
Какого хуя? Вот только что же была весна. Снег уже совсем было собрался явить миру говно и осенние трупы, и на тебе — скоро опять "белые мухи" налетят и на то и на другое. Как так?
Во двор стремглав влетела Ольга.
— Батяня? — я посмотрел на нее. В ответ дитятко пожало плечами и оттопырило нижнюю губу.
— Пошли в дом. Тебе лечь надо, — Ольга потянула меня к крыльцу.
— Это чего я семь месяцев валялся? — меня продолжала удивлять окружающая действительность, напоминающая последние октябрьские деньки.
— Пять. И ты иногда вставал и сам с собой разговаривал. Федор хотел тебя в лес отвезти и оставить, но я не разрешила, — Ольга приняла важный вид, уперев испачканные в земле руки в бока.
— Кто такой Федор?
— Теткин хахаль. Помнишь, я тебе про тетку рассказывала?
— Так какой же сейчас месяц? — спросил я, войдя в дом.
— Август. Скоро сентябрь.
— Ничего не путаешь? Точно не октябрь? — я с сомнением посмотрел на маленькое запотевшее оконце.
— Не-е-е. В конце сентября у нас снег ложится. А у вас не так?
— Нет, — я сел на измятую кровать и окинул взглядом скромное убранство хаты. В прошлый раз было не до того, а теперь я сидел и рассматривал старый почерневший сундук, с накинутым на него дырявым матрацем, низкую, обмазанную глиной печку и рассохшийся стол, стоящий у стенки, к которой была прибита странная фигурка, похожая на рогатого зайца.
— Это что?
— Костец. Оберег от топтуна.
— И что этот топтун сильно досаждает? — я сразу смекнул, что речь идет о какой-то местной страшилке.
— С тех пор, как Красавчик сбежал, его не слышно. А раньше каждую ночь топал, лошадей и собак пугал. А теперь Красавчик лошадей пугает, а собак пожрал всех, а Федор сказал, что застрелит его, а сам боится. Не застрелит. А это Федор хотел Красавчика на бои продать, а Красавчик убежал, а…
— Пожрать бы чего, — прервал я словесный поток.
— Ага. Это сейчас, — Ольга бросилась к печке и достала теплый еще чугунок со щами. Я выхлебал его до дна и завалился на кровать. Вырубился моментально, но в этот раз на десять часов, а не до весны.
С опытом приходит понимание, что легкие деньги, зачастую, не приносят их обладателю ничего, кроме проблем. Поэтому я никогда не брался за заказы, когда наниматель обещал золотые горы за плевое дело. Сколько раз слышал о незавидной судьбе тех же наемников, соблазнившихся на подобное, сколько раз возле притонов натыкался на трупы удачливых игроков, сорвавших куш. Легко пришло, да нелегко ушло. Вот и со мной случилось нечто подобное. Очухавшись, я не обнаружил в своих вещах ни самородков, ни алмазов, ни доброй половины монет. Ольга толком прояснить ситуацию не смогла. Сказала лишь, что шмотки мои какое-то время лежали в больничке без присмотра, пока доктор промывал мне кишки и делал уколы. Разве что вспомнила про несколько золотых и камешков, отданных врачу в благодарность.
— А остальные где? — спросил я без особой надежды.
— Пацаны ими играли. Сейчас посмотрю, — девочка выскользнула из комнаты и пару минут спустя вернулась, держа на ладони три не самых крупных алмаза, — остальные потерялись.
Потерялись… Бля, да на эти камушки можно было… Ладно. Чего мне жаловаться на судьбу? Жив, относительно здоров и даже в приличном плюсе против того, с чем появился в Березниках. Вот только Ткача теперь ищи-свищи, и обратно хрен вернешься. Святые за заказ спросят. И как дальше? Шагнуть в реку судьбы и отправиться по течению. А что, здесь не так уж плохо. Рыбалка, охота, грибы, ягоды, кедровые шишки… Освоюсь, — я вздохнул. — Дьявол. Не умею врать себе.
Но, что бы я там ни думал, а задержаться пришлось. Пять месяцев давить матрац без перерыва на поссать — такое ни для кого бесследно не проходит. Я был как младенец, выпавший из люльки. Если бы тогда кто-то мне сказал: "Что не убивает нас, то делает сильнее", я плюнул бы ему в рожу, потому как на большее сил не находилось. Нужно было нагулять жиру.
Пять месяцев. Пять месяцев! Чёртовы! Пять! Месяцев! — я повторял это и не мог поверить собственным словам. — Из-за чего хоть так торкнуло? Неужели чёрная пермская плесень? Через столько дней? — я взглянул на пальцы, которыми касался проклятого грибка. На крайних фалангах указательного и большого остались заметные рубцы, будто от кислоты. — Вот дерьмо. Лишь бы эта хуета ещё чем-нибудь не аукнулась. Я тепло отношусь к братьям-мутантам, но превращаться в слепую серую тварь меня как-то не тянет.