Строй вразнобой выразил свое одобрение словам капитана. Кто-то рявкнул «Есть!», кто-то даже выкрикнул «Ура!». А капитан, очередной раз пробежав глазами вдоль строя, остановил взгляд на мне:
— Найденов!
— Я, товарищ капитан! — вытянулся я.
— Почему без оружия?
Действительно. Даже у Саши на плече висел карабин, а у меня – только мешок.
— Не выдали, товарищ капитан.
Тот подозвал какого-то бойца, не из нашей группы, и приказал ему принести карабин. Через минуту боец вернулся, неся в руках трофейный маузер 98к, и протянул его мне. Я принял оружие, проверил патроны – заряжено – и повесил на плечо. В нагрудный карман положил три обоймы, принесенные тем же бойцом. Убедившись, что порядок восстановлен, капитан продолжил:
— Задача ясна? — и, дождавшись подтверждения, отдал команду: – Вперед!
— Ну шо, ребятки, пошли… — Митрофаныч встал во главе строя и подмигнул капитану: – Жди, Семен Алексеич, с подарками вернемся.
Группа выходила из лагеря. Пока я видел капитана – он так и сидел, смотрел нам вслед. Хороший командир. Посты, один из которых нас остановил той ночью, когда Митрофаныч захватил нас в плен, я не заметил. Видимо рассудив, что мы идем из лагеря, а не в него, да узнав членов группы, стоявшие на посту решили не переспрашивать «кто идет». Один только раз, уже порядочно удалившись от лагеря, я услышал, как кто-то невидимый в кустах произнес «Удачи, ребята!».
Я снова, как почти неделю назад, шел по ночному лесу. Признаюсь, за те дни отдыха уже начал забывать, какое это «удовольствие». Несколько раз чуть не упал, заслужив нецензурное выражение в свою сторону от идущего сзади. Вел нас Митрофаныч. Примерно часа через три мы вышли к дороге и минут десять лежали за деревьями, изучая обстановку. Все было спокойно. Группа бегом пересекла открытое пространство и снова затерялась в лесу. Потом была река, которую мы перешли по известному Митрофанычу броду. Снова лес…
Привал мы устроили только под утро. Митрофаныч остановил отряд и, выставив посты, отдал приказ отдыхать два часа. Измотанный ночным походом, я скинул мешок и карабин на землю, повалился рядом и мгновенно заснул. И казалось, так же мгновенно проснулся. Оказалось, отпущенное нам на отдых время истекло. Митрофаныч скомандовал перекусить и идти дальше.
Днем по лесу идти было гораздо приятнее. По крайней мере, поначалу. А где-то к середине дня свое возмущение начали высказывать ноги, все еще не привыкшие к таким нагрузкам. К их голосу добавил свое слово желудок, недовольный скудным завтраком. Но группа шла, и мне не оставалось ничего другого, как идти за ними. Тем более, как мне показалось, один из бойцов довольно часто поглядывает в мою сторону. Может, ему приказано за мной присматривать? Мы пересекли еще одну дорогу. Снова долго лежали, карауля, не едет ли кто. Ближе к середине дня был еще один привал – совсем короткий. На этот раз Митрофаныч выделил нам только десять минут – подкрепиться и справить естественные потребности. На место мы вышли только к концу дня.
* * *Митрофаныч снова остановил нас на небольшой полянке. Здесь он отправил в дозор вокруг полянки пять человек, а остальным приказал, соблюдая тишину, отдыхать до приказа. Я сразу же заснул. Знаете, откуда появилась солдатская привычка использовать каждую возможность для сна, даже если этот сон продлится минуты? Это все от таких вот переходов, когда идешь день и ночь, практически без отдыха. И неизвестно, когда будет следующий привал, и будет ли он вообще.
Проснулся я, когда уже стемнело. Костер никто не разводил, и поляна освещалась только светом луны, лишь кое-где пробивающимся сквозь листву. Ну, вы поняли – темно было хоть глаз выколи. Остальные члены группы тоже использовали время для отдыха. Впрочем, судя по звукам, кто-то пытался в темноте что-то шаманить с оружием. Справа от меня, со стороны леса, послышался тихий шорох. Я схватился за карабин, но стрелять не стал – просто пнул в бок лежащего рядом бойца. Тот вскинулся, и я указал в сторону звуков.
Когда шорох приблизился почти вплотную, я различил в темноте две фигуры.
— Митрофаныч! — раздался с той стороны шепот.
— Тут я, — с противоположной стороны поляны прошептал командир.
Пришедшие, спотыкаясь о занявших практически все свободное пространство бойцов, направились к Митрофанычу. Мне стало интересно. Это явно наши. Один из них, скорее всего, из нашего караула. А вот кто второй? Я осторожно встал и, стараясь ни о кого не споткнуться, прошел к деревьям. Зайдя за дерево, причем поближе к Митрофанычу, я справил нужду и вернулся на полянку. Не на то место, где я спал, а как можно ближе к командиру и тем двоим. Впрочем, один из них, скорее всего – наш часовой, приведя гостя, отправился обратно в ту сторону, откуда пришел. По пути он, довольно чувствительно, наступил мне на ногу, чем заслужил в свою сторону злобное шипение.
— …Днем фашисты ездят. — Пришедший говорил шепотом, но, скорее всего, просто чтобы не шуметь, а не скрывая тему разговора от окружающих. — Вчера проехали четыре группы: утром – бронетранспортер и два грузовика, ближе к обеду – три грузовика, и под вечер – по два грузовика. Перед каждой – мотоцикл.
— А в машинах шо было? — Это уже Митрофаныч.
— В основном немцы. А что в тех, которые под вечер ехали, — не рассмотрели. Но вроде немцы там тоже были. Слышали, как смеются, суки.
— Ладно, — после минутного молчания прошептал Митрофаныч. — Ваську ты де оставил?
— Он задержался там. Скоро должен быть.
— А машины откуда ехали?
— Днем – по-разному. А те, что под вечер, — все с запада.
— Хорошо. Как придет – отдыхайте. А утром посмотрим, шо там можно сделать.
* * *Наутро Митрофаныч собрал всех и огласил планы на сегодня:
— Значит, так, ребятки, дорога, на которой засаду будем ставить, где-то в полуверсте отсюда. Так шо – не шуметь. Пойдем под вечер, чтобы ночью уходить. Ночью-то немец в лес не сунется. Сейчас все тихо сидим тут, а я с ребятами, — он кивнул на двоих присоединившихся ночью к отряду, — и Валентин Санычем пойду посмотрю, что там и как.
Не дождавшись вопросов и предложений, Митрофаныч в сопровождении указанных бойцов скрылся в лесу.
Днем мне было откровенно скучно. Я взял у кого-то кусок лепешки и позавтракал, запивая сухой хлеб водой из фляги. Немного полежал, пытаясь уснуть, но на этот раз сон не шел. Потом разрядил карабин, попытался снова зарядить его из обоймы. Получилось только с третьей попытки. Снова разрядил, вытащил затвор, поставил его на место, зарядил… Набил снова опустошенную планку обоймы. Потом достал из мешка и разобрал взрыватели М-50, которые прихватил для 50-миллиметровых мин. Выбросил всю механику, оставив только заряд детонатора и капсюль. Ударники и пружины сложил в карман. Снова полежал… В общем, убивал время как мог. Очень не хватало сигарет. Хотя я не заметил, чтобы в нашей группе хоть кто-то курил. Или здесь собрались одни некурящие, или ни у кого тоже не было табака, или не курили в целях маскировки.
Митрофаныч вернулся, когда солнце уже начало свой путь к западу. Вместе с ним пришел и старшина. Двух разведчиков, с которыми они ушли, видно не было.
— Подъем, ребятки! — скомандовал Митрофаныч. — Идем тихо.
Все поднялись, похватали оружие и мешки. Оглядев группу и убедившись, что все в порядке, Митрофаныч без слов развернулся и пошел в лес. Старшина подобрал свой мешок, оставленный утром на поляне, и зашагал рядом со мной. Никто не разговаривал. Все старались шуметь как можно меньше.
Минут через десять, когда, по моим прикидкам, мы уже вплотную приблизились к дороге, послышался треск мотоциклетного мотора. Все, без команды, залегли и, хоть дорога отсюда и не просматривалась, попытались заползти в хоть какое-то укрытие. Я лежал за жиденьким кустом и напряженно вслушивался в доносящийся шум. Вот звук достиг пика и начал удаляться. Тут же в него вплелся новый звук – отдаленный рев мощных моторов. Это что такое едет? Танки, что ли? Рев все приближался.
— Грузовики, — шепнул мне лежащий за соседним деревом старшина. — Три штуки.
Я кивнул и продолжал вслушиваться в рев моторов. Звук приближался медленно. Судя по всему, гнать по лесной дороге водители не решались. Вот они проехали мимо нас. Я каждую секунду ждал выстрелов. Казалось, что густая лесная растительность нас абсолютно не скрывает. Вот-вот кто-то из сидящих в машинах увидит нас и прозвучит крик на немецком. Интересно, что он закричит? «Алярм!» или «Фойер!»? Или просто выстрелит, а потом из кузовов посыплются люди в «фельдграу», вскидывая на ходу винтовки и посылая пули в лежащих за ненадежными укрытиями партизан? И конечно, первая же пуля прилетит мне. Хотелось как можно плотнее вжаться в землю, стать плоским, как камбала, и маленьким, как муравей. Но одновременно я не мог заставить себя опустить голову. Глаза, отказываясь повиноваться вопящему внутреннему голосу, продолжали всматриваться в листву, пытаясь хоть что-то разглядеть. Звук стал постепенно удаляться. Я, заметив, что все это время не дышал, шумно вздохнул и расслабленно уткнулся лицом в землю. Повернул голову в сторону старшины и наткнулся на хитрую ухмылку.
— Штаны хоть сухие? — ехидно осведомился старшина.
Я проигнорировал вопрос и отвернулся. Звук моторов все удалялся. Когда он совсем стих, мы лежали еще минут двадцать. Под конец мне это жутко надоело. Уже ничего не слышно – зачем на земле валяться? У нас что – других дел нет? Еще и жутко кололся какой-то сучок, неведомым образом заползший под мой живот. Но вот ожидание закончилось, и Митрофаныч, убедившись, что все тихо, поднялся с земли и махнул рукой.
Осторожно, стараясь не шуметь, мы вышли на вершину небольшого холма, с противоположной стороны которого виднелась дорога. Я огляделся. Место было очень интересное и явно загодя кем-то из партизан присмотренное для засады. Метрах в пятидесяти, вдоль пологого склона, из леса выныривала грунтовка, прямая слева, она, огибая поворотом склон, исчезала где-то справа. Через дорогу, чуть левее, просматривалась небольшая, заросшая травой поляна, а за ней низинка, напоминающая овражек. Вдоль дороги и на холме деревья стояли не особо густо, но вполне достаточно плотно для того, чтобы укрыться, а обочины и низинка заросли густым кустарником.
Митрофаныч, прячась за стволом дерева, внимательно осматривал местность. Придя к решению, он повернулся к нам.
— Три человека и пулемет – туда. — Он махнул рукой в сторону поворота. — Заляжете там, шоб простреливать дорогу вдоль. Как рванет – стреляйте.
Четверо бойцов, один с ДП, кивнули, но остались стоять на месте.
— Трое заляжут с другой стороны овражка. Смотрите, шоб немец не ушел через него в лес. Отстреливайте поначалу токо тех, хто в овраг полезет. По три человека с обеих сторон дороги туда. — Он махнул рукой влево. — Ляжете шагов за тридцать вперед от места, где мины поставят. Остальные остаются здесь, на холме.
Все кивнули, показывая, что боевая задача понятна.
— Еще двое – шагов на триста вперед по дороге. Ваш – мотоцикл. Теперь вы. — Митрофаныч повернулся к нам со старшиной: – Мины ставить будете за сто шагов от поворота.
Мы кивнули, а я спросил:
— Я там еще на обочинах пять штук поставлю, можно? Немцы, если с машин прыгать будут, — в лес же побегут или на обочинах залягут. Может, подорвется кто-то.
— Хорошее дело. Ставь свои мины. — И отвернувшись, спросил: – Всем все понятно? Стрелять, только когда головная машина подорвется. А хто за овражком лежать будет – только ежели немец через овраг побежит. А если ехать будут не со стороны поворота, не стрелять и скрытно уходить в лес. Соберемся потом там, где вы день просидели. Давайте, ребятки, по местам.
Группа рассыпалась, и бойцы стали исчезать в лесу, каждый в своем направлении. Мы со старшиной, оставив карабины на холме, сбежали вниз на дорогу. Я напряженно прислушивался, вдруг снова раздастся звук моторов. Но было тихо. Только обычные лесные звуки – шелест листвы, пение птиц да жужжание всяких мошек. Где-то еще долбил дятел. Мы отошли на указанные сто шагов, и старшина присел на правой обочине.
— Мины в колею ставь. Мотоцикл поуже грузовика будет – поедет, скорее всего, по центру.
— А если в колею попадет и взорвется?
— Значит – не судьба, — философски ответил на мой вопрос старшина, доставая лопатку.
Я тоже принялся за работу. Выбрал более или менее ровный участок противоположной колеи, по ее дну, отбрасывая, выкопал неглубокую траншейку по длине мины. Положил туда заряд, засыпал землей (остальную землю – подальше, за ближайший куст), оставив чистым только участок гильзы с отверстием под взрыватель. Потоптался, чтобы скрыть следы. Затем достал и собрал заготовленный взрыватель, ввинтил его в отверстие. Ударник полностью ушел внутрь и упер свое жало в капсюль. Так не пойдет, решил я. Надо приспособить что-то под кнопку. Посмотрел по сторонам и подобрал какую-то сухую ветку. Кусочек ветки аккуратно вставил в отверстие взрывателя, так, чтобы наружу, где-то на полсантиметра, выглядывала «кнопка». Так же аккуратно присыпал землей и пригладил ее ладонями. Получилось вроде нормально. По крайней мере, из кабины грузовика заметить закладку будет сложно. Из земли, только немного отличавшейся по цвету от общего фона, выглядывал лишь небольшой сучок и пара миллиметров носика взрывателя. Положил на него подобранный с земли лист и осмотрел еще с видом художника, любующегося законченной картиной.
Убедившись, что все в порядке, посмотрел, как там дела у старшины. Он тоже закончил работу. Причем получилось у старшины гораздо лучше, чем у меня, — место закладки вообще невозможно было разглядеть. Старшина осмотрел результаты моей работы и махнул рукой:
— Сойдет. Где свои «полтишки» будешь ставить?
Я чуть подумал.
— На обочинах поставлю, наверное…
— Ставь все на полянке перед оврагом, — посоветовал старшина. — Там у нас людей меньше.
Я кивнул и направился в сторону овражка. В хаотичном порядке закопал 50-миллиметровые летучки и бегом направился к остальным на холме.
— По полянке не ходить. — Взбежав на холм, я первым делом решил доложиться Митрофанычу. — Ребятам передайте, что я там мины поставил.
Митрофаныч, лежащий за деревом, кивнул и махнул мне рукой – ложись, нечего, мол, отсвечивать. Я подобрал свой карабин и залег за деревом недалеко от старшины. Оставалось только ждать. Ждали мы долго. Охватившее поначалу, в ожидании немцев, напряжение, когда каждую секунду до галлюцинаций вслушиваешься и всматриваешься в окружающее, пытаясь уловить начало события, потихоньку отпускало. В конце концов снова становилось скучно. Я лежал и пытался определить, что хуже – когда вот так ждешь неизбежного или когда это неизбежное наконец наступает со всеми своими прелестями в виде пуль и взрывов. Вспомнив свои ощущения возле аэродрома и последовавшую перестрелку в лесу, пришел к выводу, что поваляться на травке – лучше, чем ползать под пулями.
Понаблюдал за лежащими неподалеку товарищами. Старшина лежал на спине и грыз травинку – спокойный как слон. С другой стороны видимый мне боец, как и я, напряженно что-то высматривал на дороге. Остальных не видел и даже не слышал. В лесу царила первозданная тишина.
Вечер уже начал вступать в свои права. Солнце уверенно указывало на запад, когда справа, за поворотом, послышался отдаленный шум мотора. Слава богу, едут с нужной стороны. Мгновенно скука вновь сменилась напряжением. Страшно было до колик в животе. На месте смог остаться только огромным усилием воли. Я снова посмотрел на старшину – тот уже лежит на животе, карабин под рукой, и напряженно всматривается сквозь густую траву в сторону дороги.
Шум все приближался, и вскоре мимо нас, бодро стрекоча мотором, проехал мотоцикл. Я затаил дыхание – немцы приближались к минам. Если сейчас он наедет на одну из них, придется быстро отсюда уходить. Потому что, если следом едут машины, да еще и с солдатами, они организуют нам очень насыщенный событиями вечер. Выдохнуть я себе позволил, только когда мотоцикл благополучно миновал нашу закладку.