Нет, я понимаю – сам человек увлекающийся, но нельзя же быть таким мальчишкой… Ведь есть же госзадание, а ты назначен главным… Понимаю и то, что очень хочется воплотить свою идею, внедрить её в массовое производство… Но ёлки-палки!
Он ведь кроме всего прочего стал у меня бездымку для своих ракет выцыганивать. Нормально, да?
То есть мало того, что сам на своём ракетном полигоне постоянно пропадает, так ещё и то, что мы тут впятером вымучиваем за два дня хочет выпшикать для пары полётов своих экспериментальных снарядов.
Вроде проникся и в дальнейшем довольствовался простым чёрным порохом, который в данном деле, кстати, ничем не уступал бездымному, а ещё и шлейф оставлял, что при массовом применении ракет должно весьма способствовать нужным настроениям у обстреливаемых ими.
Работали около десяти часов в сутки, так что на быт времени хватало. Только вот заполнить его было практически нечем. Понятно, что про развлечения двадцатого века типа кино или телевизора можно и не мечтать, но ведь и чтива подходящего не найти – на мой вкус, все книги того времени написаны очень уж тяжеловесным языком. Может кто-то и получает удовольствие от чтения "Слова о полку Игореве" даже в адаптированном варианте, или находит великим творчество Сумарокова с Тредиаковским – я не из их числа. Даже пьесы Фонвизина как-то не очень… Ну что поделаешь – я такой как есть… И что? Бушковскую "Пиранью" в не знаю какой уже раз перечитывать?
Так чем заняться в свободное время?
К тому же отлучки за пределы периметра без особой на то необходимости, мягко говоря, не приветствовались.
Некое подобие офицерского собрания нашего гарнизона, куда кроме пятерых офицеров допускались ещё и химики, работавшие вместе со мной, так же не представляло из себя развлекательный центр – там даже бильярда не было. Только что в картишки перекинуться, но я любителем такого времяпрепровождения никогда не был.
И что прикажете делать в свободное от работы, которая тоже изрядно поднадоела, время?
Писал письма. Насте регулярно и пару раз доктору Бородкину, когда возникала какая-нибудь подходящая идея.
Кстати постепенно насобачился пользоваться гусиным пером, а ведь сначала был уверен, что никогда эту премудрость не освою.
Но однажды, когда коротал свой досуг, нанося уколы шпагой качающемуся на шнуре мешочку с репой, раздался стук в дверь.
— Войдите! — машинально отреагировал я.
— Добрый вечер, Вадим Фёдорович! Ого! — в мою "келью" шагнул Засядько. — Оригинальное времяпровождение. Не думал, что вы так любите фехтование.
— Есть такой грех, — улыбнулся я. — Извините, сейчас…
— Совершенно излишне извиняться – вы только выросли в моих глазах ещё больше. Я ведь и сам грешен в этом вопросе – люблю сойтись лицом к лицу с достойным соперником. И чтобы в руках только сталь… Судя по вашим упражнениям, вы неплохо фехтуете?
— Смею надеяться, что это так.
— Я смею надеяться о том же относительно своей особы, — рассмеялся подполковник. — Так может нам скрестить клинки? Что скажете?
Ни фига себе! Он что собирается боевым оружием драться? Что-то я здесь, внутри ограждения, не встречал фехтующих в масках учебными шпагами людей.
— Простите, Александр Дмитриевич, а что здесь имеются возможности для учебного фехтования?
— Пока нет, но дайте мне неделю, и в Туле я это обеспечу. Согласны?
— Конечно. Будет очень приятно разнообразить нашу скуку именно таким образом. Только…
— Да, слушаю, — лицо подполковника выражало готовность немедленно исполнить любую мою просьбу.
— Вы ведь пришли не на предмет фехтования со мной побеседовать?
— О Господи! Разумеется! — рассмеялся мой собеседник. — Совсем из головы вон – так загорелся мыслью о наших будущих поединках. Я хочу пригласить вас, Вадим Фёдорович, завтра на полигон. Понимаете: начало кое-что получаться с ракетами, хотелось бы, так сказать, похвастаться и, очень надеюсь, получить какие-нибудь советы от образованного человека. Не откажетесь поприсутствовать на испытаниях?
Лихо! Ещё и месяца не прошло, а у него уже результаты, которые не стесняется демонстрировать.
— Польщён вашим доверием, Александр Дмитриевич. Непременно воспользуюсь приглашением. Только не расскажете ли, что уже удалось сделать? Хотя бы в общих чертах.
— Прошу простить, но позвольте я вас поинтригую до завтра, — улыбнулся Засядько. — Дело не в моём пристрастии к театральным эффектам, просто я сейчас распишу в красках какое зрелище планирую продемонстрировать, а на практике выйдет "пшик… Надеюсь на ваше понимание.
— О чём речь! Моё любопытство потерпит до завтра.
— Тогда: до завтра! — поспешил откланяться подполковник.
Нормально, да? И теперь до завтра пытаться представить, что он там наворотил. Вряд ли уже готовая "катюша" на конной тяге, но явно не просто "ракета полетела" – таким и древнего китайца не удивить.
Всю ночь проворочался в ожидании грядущего дня. Под утро мысли о начальстве были уже насквозь матерные: ну вот трудно было сказать, в чём там у него "бублик"?
На следующее утро, наспех позавтракав, был уже в седле. Глаза слипались – отдых, который положено было получить организму ночью, он настойчиво требовал сейчас.
Засядько тоже не был эталоном невозмутимости – нервничал подполковник.
Ехали молча. До полигона было версты три. Я увидел это поле впервые. Ну то есть не поле, конечно – пустырь. Здоровенный такой. Вот только откуда он взялся? Как вообще пустыри такой площади в России образоваться могут? Ну то есть догадываюсь как…
Блин! Ведь сколько зерна или картошки можно с такой площади ежегодно брать!
А на агрохимию у меня времени сейчас "хрен да ни хрена". Да и какой я к едреням агрохимик – только в общих чертах. Ох, сколько ещё работы!
Но на данный момент актуально не это: на холмике стояло такое…
Натурально "катюша". С поправкой на девятнадцатый век, конечно: на колёсном лафете четыре трубы связанные в "пачку". То есть всё достаточно понятно на перспективу. Если это сработает… Однако загадывать не будем.
— И как вам, Вадим Фёдорович? — подъехал ко мне на своём коне Засядько.
— Впечатляет, но надо бы посмотреть в действии.
— Так за тем и приехали.
Подполковник соскочил с седла и отправился отдавать указания своим артиллеристам.
Я тоже спешился и передал Афину под опеку подбежавшего солдата. К установке не подходил – не приглашали ведь пока.
Александр Дмитриевич суетился у станка, готовя его к испытаниям ещё минут двадцать, и всё это время мне пришлось топтаться в одиночестве: и не уйдёшь, и помогать не сунешься. Дико курить захотелось во время этого ожидания.
Но деваться некуда – стоял и ждал начала демонстрации.
Как говорится, будем посмотреть.
Любое ожидание когда-нибудь заканчивается и наступил момент пуска.
Засядько не удосужился поостеречься и остался возле установки, когда подожгли запальные шнуры. Все четыре ракеты вышли из направляющих на протяжении приблизительно пяти секунд. С фыркающе-шипящим звуком, оставляя хвосты белого дыма они пролетели где-то с полверсты и грохнули взрывами.
Разбросало снаряды приблизительно по площади в гектар, так что для залпового огня точность вполне удовлетворительная: если так шарахнуть по плотным колоннам наступающих пехоты и особенно кавалерии, то выкосит немало, нужно только придумать хорошие осколочные боеголовки.
Поскольку демонстрация уже состоялась, я позволил себе направиться к своему начальнику.
— Ну, что скажете, Вадим Фёдорович? — весело обратился ко мне Засядько.
— Впечатляет. А что за заряды в ракетах?
— Пока просто порох, но впоследствии что-нибудь придумаем.
— Наверное, стоит попробовать снарядить картечью, правда тогда нарушится балансировка…
— Ничего, этот вопрос решаем. Продолжим?
— А что, ещё планируете стрелять?
— Ещё два залпа, попробуем дистанции побольше.
На этот раз я остался возле установки. При первой пробе направляющие были практически параллельны земле, а теперь угол увеличили, и вторая серия легла уже на расстоянии версты, а третья, при еще большем возвышении – около двух. Наверное, можно было бы стрельнуть и подальше, но полигон для этого у нас оказался явно неудачным – пустырь не безразмерный, а стрелять по лесу не стоило.
Засядько был всерьёз раздосадован. Понятно, он и дальностью похвастаться хотел. Да и не только мне, в рапорте этот показатель тоже указывать нужно.
Хотя… Чего расстраиваться-то? Если добросил взрывчатку почти до самых деревьев, и видно, что можно и дальше, значит, испытания прошли успешно. Более чем.
Пришлось задуматься на предмет моей идеи с шестнадцатью направляющими – сыровата. Это со стороны пуск ракет выглядел эффектно и красиво, а возле самой стартовой площадки даже четыре снаряда выпущенные за короткий промежуток времени давали столько дыма, что очень хотелось покинуть это место с максимальной скоростью – дышать было и неприятно, и затруднительно. Что же будет твориться, если одновременно выстрелить хотя бы из девяти труб, не говоря уже о шестнадцати.
Что же мне всё бросать, чтобы переделать для ракет мой бездымный порох? В итоге одно точно не закончу, а второе, может быть и не успею.
Кстати, при увеличении дистанции возрастало и рассеивание. То есть издалека имело смысл бить только по крупным силам противника или по осаждаемым городам. Точность ракет пока с пушками не сравнить: слишком много факторов влияют на полёт реактивного снаряда данного времени, это вам не банальное ядро, которое "пнули под зад", а дальше оно уже направляется по строго расчётной траектории. Слегка колеблющиеся массы ядра и заряда или скорость ветра – "сопли", практически не влияющие на результат.
То есть с одной стороны, стрелять нужно залпами, а с другой – не выжить личному составу батареи при залповом огне – перетравятся газами к едреней фене.
И с осколочным действием нужно что-то делать. Картечь тяжеловата будет. Наверное, насечённые железные полоски стоит вокруг боевого заряда намотать.
Надо будет всё это с подполковником обсудить.
По дороге обратно этим и занимались. И не ограничились: приехав на "базу" мы тут же засели за чертежи Александра Дмириевича часа на три. Просидели бы и больше. Но под вечер в кабинет начальника "шарашки" заявился один из караульных:
— Так что прощения просим: у ворот какой-то мужик к господину штабс-капитану…
Тихон! Неужели добрался?!
— Александр Дмитриевич! — вскочил я со стула. — Вероятно это мой слуга. Разрешите?
— Ну конечно, Вадим Фёдорович, ступайте. Только… Да на вас лица нет! Вы из-за слуги так разволновались?
Я выскочил из кабинета подполковника, не успев ответить.
Все-таки, даже очень хорошие люди – дети своего века. Засядько совершенно искренне был удивлён, что меня так взволновало прибытие "какого-то мужика". И ведь не объяснишь же…
Тихон здорово похудел и выглядел не очень бодро, если что – не поленюсь к мельнику заехать и переставить на уши всю его семейку…
— Здравствуй, Тихон! Как добрался? — как мне хотелось обнять этого славного человека, но не поймут ни находящиеся рядом солдаты, ни он сам.
— Здравия желаем вашему благородию! Добрался вот потихоньку, — было видно, что он слегка не в своей тарелке.
Ну да ладно – позже разберёмся. Я приказал пропустить прибывшего и провёл в свою "келью".
Хорошо, что после стрельб Засядько распорядился вне срока баню протопить – Тихону она явно сейчас кстати будет.
— Как рана? Всё в порядке?
— Благодарствуйте, Вадим Фёдорович, всё зажило, рука почти свободно работает.
— А почему исхудал-то так? Неужто денег, что я оставил, не хватило? Или эти Петряковы…
— Нет, ваше благородие, у мельника меня хорошо кормили. Слова худого про эту семью не скажу. И ни копейки, сверх того, что вы оставили хозяину, не взяли.
— Так в чём же дело? У тебя же достаточно денег было.
— Обшептали меня, ваше благородие. На первом же постоялом дворе. Хорошо хоть бумагу, что вы оставили, не увели. Вот пять дён и добирался почти не снедавши.
Ни черта себе! Пять дней не есть!
Я быстро метнулся на кухню и распорядился насчёт ужина. Лёгкого ужина. Помню, что после длительной голодовки наедаться не стоит.
После того, как мужик умял половину отведённой пайки, отобрал то, что осталось и отправил слугу в баньку – пусть пропарится-прогреется. А доест попозже.
Сам тем временем решил вопрос с его проживанием.
Три дня ушло на акклиматизацию моего "Планше", а потом жизнь наладилась. Моя. Тихон, придя в обычное состояние, избавил меня от всех проблем с бытом: больше не приходилось беспокоиться о чистоте одежды, питании и порядке в своей комнате.
То есть я и до этого и питался нормально, как все офицеры, и бардака в своём жилище не разводил, но для этого приходилось напрягаться, а теперь жизнь пошла как в отеле: всё делалось само собой.
Вот ёлки! Как же агрессивно фехтует! И ведь умело. Дико трудно пробиться сквозь его "парады", а самому в защите работать приходится очень аккуратно.
На короткой "дорожке" Засядько бы меня уделал – только работа на дистанции позволяла нейтрализовать атаки этого артиллериста-фехтовальщика. Не ожидал, честное слово. Такого соперника в этом веке у меня не было. Ни Кнуров, ни мэтр Жоффре, ни Егорка таких проблем не доставляли, а ведь они не из последних…
Он, впрочем, тоже был удивлён, нарвавшись в дебюте наших поединков на мои связки из двух-трёх защит и подготовленные флешь-атаки.
Если взять среднее по нашим поединкам, то счёт будет где-то "пять-два" в мою пользу, но напрягаться приходилось изрядно – ни полсекунды расслабухи – наказывал мгновенно.
Когда Александр Дмитриевич снял маску после первого нашего поединка, на его лице читался весьма сложный коктейль чувств: удивление и восхищение, слегка приправленные лёгким раздражением.
— Удивили, Вадим Фёдорович, — произнёс соперник, пожимая мне руку, — совершенно необычная у вас техника.
— Тоже удивлён, — не остался в долгу я, — вы самый сложный соперник из всех, с кем мне приходилось скрещивать клинки.
— Здесь-то как раз ничего удивительного. Я, простите за нескромность, один из самых титулованных фехтовальщиков в армии. Но о вас-то я в этом плане никогда не слышал. Тем не менее, разделали вы меня под орех.
— Во-первых "под орех" – это слишком: десять-шесть – вполне себе пристойный счёт. И я выиграл во многом из-за того, что некоторые мои приёмы вам незнакомы, не так ли?
— Не столько сами приёмы, сколько связки из них. И двигаетесь не совсем обычно…
— Двигаюсь как учили…
— А кто, позвольте узнать?
Итак… Очередная порция вранья про соседа-испанца в Америке, что, разумеется, вызвало тьму вопросов про страну, "где ни разу я не был"… В общем, вечер прошёл в "тёплой, дружественной обстановке" за парой бутылочек вина.
В дальнейшем мы с Засядько многому научили друг друга в плане фехтования и мне во всяком случае парочка вновь узнанных приёмов здорово помогла в будущем.
А в начале лета пришёл приказ о моём назначении в Новгород.
Женюсь, женюсь…
Пожалуй, я волновался больше Насти: а вдруг в самом деле?
Гром среди ясного неба шарахнет или крест с церкви свалится, когда мы подойдём…
Хоть мы с Ленкой и не венчаны, хоть в разных мирах теперь и не встретимся больше никогда, но кто его знает, что за порядки в небесной канцелярии, вдруг решат, что нельзя даже такого "двоежёнства" допускать?