- Знаю, его всегда учитывают, - Лука скрестил на груди руки. - А теперь, может, позволите девушке, которая только что проехала тысячу триста километров, спокойно завершить ужин?
С каждой секундой краснота распространялась дальше и дальше по телу сержанта, в то время как тот кинул взгляд на полупустую миску с пастой. Спустя несколько секунд внутренней борьбы он развернулся и пошел прочь. Глава КПП и рядовой последовали за ним, последний еще раз оглянулся, прежде чем выйти в прохладную римскую ночь.
Они ушли.
Пальцы Яэль отпустили вилку. Она уставилась на Луку. Он стоял лицом к двери со все еще скрещенными на груди руками. Лохматая прядь его светлых волос, слишком длинных по уставу Гитлерюгенда, упала на глаза, скрывая выражение его лица. Этот парень, он был кем-то... большим.
Но кем?
Когда Лука наконец-то повернулся, его лицо перекосилось от ухмылки. Он должен запатентовать ее, подумала Яэль, и сделать из нее маску.
- Доедай и иди спать, Фрейлин. Следующий этап - та еще сука.
Яэль смотрела уходящему парню вслед, следя за тем, как тот легким ударом сбросил в мусорное ведро свою незажженную сигарету. Где-то в горле она почувствовала мелкие частые удары сердца, похожие на оружейную дробь.
ГЛАВА 11(СЕЙЧАС И ТОГДА)
11 МАРТА, 1956
КПП, РИМ
Яэль была жутко уставшей, но долго не могла уснуть. Ее тело ныло от боли (не важно, какую позицию она принимала: она все равно чувствовала уколы по изможденным мышцам), а внутренности капризно бурчали от только что принятой пищи. Звук открывающихся для новоприбывших участников ворот, доносившийся с улицы, не помогал заснуть. А еще мешало расположение койки: прямо напротив Луки. Он спал, повернувшись к ней спиной, но само его присутствие заставляло Яэль лежать, как на иголках.
Она сосредоточила взгляд на голой спине победителя. Серебряная цепь, свисающая с шеи, блестела, переплетая позвонки. Железный Крест висел на столбике кровати. Он выглядел странно без своего обладателя. Или, может, обладатель выглядел странно без него?
Разве это важно?
Яэль перевернулась на другую сторону. Все было таким тяжелым: ее мышцы, надежда, линия, перечеркивающая имя Шиина Хираку. Эти вещи впивались в ее грудь тысячами острых игл, в то время как она уставилась на трещины в стенах спальни.
Вместо овец она считала волков.
1,2,3,4,5. 1,2,3,4,5. 1,2,3,4,5. 1,2,3,4,5. 1,2,3…
ТОГДА
ТРЕТИЙ ВОЛК: МИРИАМ
ВЕСНА 1945
С приходом весны наступило потепление. А с потеплением пришло зловоние. Кое-где росли цветы, но даже широкие поля цветущих растений не смогли бы перебить запах смерти.
К тому же тут ничего не росло.
В прошлой жизни, которую Яэль было тяжело удержать в памяти, смерть являлась шокирующей вестью. Наступало время слез, ритуалов и воспоминаний. Но когда умерла мать Яэль, никаких семи дней шива никто не устроил. Не было памятника и могилы, которые можно было бы посещать. Не было глубокого низкого мужского голоса, читающего молитву над усопшей.
Случилось только одно: мать Яэль была с ней, а потом исчезла.
Мириам пыталась почтить память Рэйчел, выдернув из матраса несколько соломинок, перевязав их вместе и повесив свое изобретение на стену. ("Представь, что это горящая свеча, - сказала она, поглядывая на соломинки. - Мы не можем забывать тех, кто умер. Ты должна всегда помнить о погибших, Яэль.")
После смерти матери Яэль шептание слова "монстр" вокруг нее урядились. Вместо этого ее повсюду сопровождали тихие, сочувственные взгляды. Она постоянно сидела в углу своей койки. Рассматривая. Ожидая.
Меняясь.
Она обнаружила в себе способность контролировать изменения: для этого ей необходимо было сосредоточиться на чем-то особенно усердно, чувствовать это всей душой. Воспоминания о матери пришли к ней первыми, показали ей, на что она способна. Яэль смотрела на полный блох матрас (освободившееся место заняла лысая женщина, дергающая ногами во сне, будто в драке) и представляла там маму. Как раньше, с бархатными густыми волосами. С нескончаемыми веснушка на плечах.
Эта грусть отдалась в ней черной, темной яростью. Яэль взяла тот огонь, который горел в ней, и вдавила его со всей силой в кости.
Сделала его своим.
Ее волосы начали расти, покрывая плечи. Длинные и достаточно густые, чтобы заплести из них косу. Одна за другой на коже стали появляться веснушки, пробиваясь сквозь цифры на ее предплечье.
Она была Яэль, но уже не такой, как раньше.
Не моя Яэль. Монстр, монстр. Монстр!
- Рэйчел?
Яэль затаила дыхание. Она подняла голову и увидела Мириам. Девушка была всего на семь-восемь лет старше нее, но всеми силами старалась заполнить пустоту в душе Яэль, созданную потерей матери. Она напоминала девочке поесть, прижималась как можно ближе по ночам, чтобы согреть, расспрашивала о визитах к доктору. Из всех жителей Казармы номер 7 Мириам единственную не волновали позеленевшие, как топазы, глаза Яэль или бледные нити ее волос.
Но в тот момент в глазах девушки, держащей в руках два куска хлеба, читался страх. Он отразился на ее перекосившейся нижней челюсти, заставил задрожать с головы до пят. Ее лицо видело призрак и стало призраком.
- Это... это я, - прошептала Яэль, потому что не была уверена, что ее узнают. - Яэль.
Руки Мириам задрожали с такой силой, что драгоценные куски хлеба упали на пол. Кожа все еще была такой же бледной, как у мертвеца. Наконец, справившись с потрясением, она присела к Яэль на край койки.
- Что ты делаешь? - спросила Мириам, пододвинувшись еще ближе. Она вся превратилась в стену, закрывающую маленькую девочку от ненужных взглядов жительниц казармы номер 7.
Мириам защищала ее. Прикрыла, прямо как большая матрешка прятала маленькую.
- Я... я не знаю, - прошептала Яэль. Она продолжала смотреть на веснушки. Именно на те веснушки, которые всегда успокаивали ее в минуты горечи и страха. Когда мама прижимала ее близко к себе. Это было так странно, видеть что-то, чего уже не существовало. Но в то же время оно было здесь.
Мамины веснушки. На ее руке. Яэль. Но не Яэль.
- Можешь снова это сделать? Принять чей-то облик?
Могла ли она? Яэль зажмурила глаза. Первым человеком, которого она представила, была Бабушка со своими ступнями, похожими на вороньи лапы, и улыбкой, как клавиши рояля.
Меняйся. Меняй.
Яэль почувствовала холодную грусть снега. Дым в виде призраков в глазах старой женщины. Она вобрала это в себя и сосредоточилась.
Когда Яэль открыла глаза, она увидела новые метки у себя на коже: года и возраст, которые она не проживала. Пальцы в мозолях от постоянной работы на строгальных ножах. Изможденные трудом, которого она не испытывала. Густые волосы мамы исчезли. Вместо них появились седые и короткие.
Первым вопросом Мириам было не Как? или Почему?. Вместо этого она запустила пальцы в свои черные кудрявые волосы и спросила:
- Доктор знает?
Яэль покачала головой.
- Можешь опять выглядеть так, как этим утром? - спросила Мириам.
Яэль видела это пастельное арийское лицо, - ее, но в то же время совсем чужое - урывками. В отполированном лезвии скальпеля, в стеклах очков доктора Гайера, в размытых лужицах воды в уборной. Она закрыла глаза и попыталась соединить все эти фрагменты воедино, как пазл.
- Хорошо, - прошептала Мириам, когда трансформация закончилась. - Оставайся такой. Никому не показывай своих способностей. Особенно доктору.
- Почему? - спросила Яэль. Она вспомнила то утро, когда мама не проснулась со всеми, утро, когда доктор Гайер увидел трансформацию и так обрадовался, что подарил ей целую коробку конфет.
Она и представить не могла, что он сделает, когда увидит такое.
- Это... - Мириам на секунду остановилась. - Это нечто особенное. Это может помочь тебе выбраться отсюда.
- У сосуда отличный уровень прогресса. В течении последних нескольких месяцев я ввел ей инъекции различных манипулятивных соединений. Как мы видим, меланин и уровень пигмента отреагировали соответственно задуманному.
Сосуд. Ее повысили. Она уже не была предметом или заключенным. Она была носителем, приютом для заболевания.
Доктор Гайер и два офицера собрались в полукруг перед каталкой. Новоприбывшие не представились Яэль, но она услышала их имена в ходе разговора. Один из них - Йозеф Вогт, коммандир лагеря смерти. Другой, Генрих Гиммлер, представитель из Берлина, пахнущий, как крем для обуви и гель после бритья. Их лица были лишены всякой эмоции, в то время как они изучали девочку на каталке. Голубые глаза и светлые волосы.
- Она действительно выглядит... арийкой, - отметил Гиммлер, человек с огромным количеством медалей и звезд на погонах. - Подозрительно правдоподобно. Как именно это работает?
Руки доктора Гайера были вытянуты вперед, прямо как в день первой встречи с Яэль. Поза ангела. Только в этот раз он не приветствовал, а демонстрировал ее.
- Я вводил сосуду инъекции соединения, созданного мной для подавления активности меланина. Это, конечно же, влияет на ее волосы, глаза, кожу. Можно сказать, это химическое отбеливание изнутри.
- И никаких побочных эффектов?
- Начало введения характеризуется довольно тяжелыми последствиями: высокая температура, отслойка эпидермиса. В конце концов это ведь инфекция. Но если сосуд достаточно силен и преодолевает вирус, дальнейших побочных эффектов не наблюдается.
Брови Гиммлера взлетели вверх.
- Никаких? Совсем?
Никому не показывай. Яэль была рада предупреждению Мириам. Рада, что доктор Гайер покачал головой. Рада, что хранила в себе то, что ни один из этих мужчин не мог тронуть, отнять, уничтожить.
Вогт кашлянул, прочистив горло, поправил очки и заговорил:
- Могу ли я спросить, доктор Гайер, каков смысл данного исследования? Можно поменять ее внешность, переодеть и вывести в люди, но грязная кровь все еще течет по ее венам. Она не чиста.
Глаза Яэль опустились, остановившись на ремнях отполированных до блеска сапог Гиммлера. Полы к их приезду начистили чуть ли не до дыр. И только ее воспоминания хранили память о темных разводах крови.
Она задумалась, такого же ли цвета их кровь, "чистая кровь"?
- Соглашусь, командир Вогт, - кивнул доктор Гайер. - Но вы только подумайте о возможностях! Если еврейский мальчишка может выглядеть, как чистокровный ариец, то что говорить о всех нас? То, что могло потребовать десятки лет, будет достигаться парой инъекций! Те из нас, у кого безупречная родословная, но не такая удачная внешность, можем ее заполучить. Даже сам Фюрер...
Глаза обоих слушателей расширились, и доктор Гайер осознал свою ошибку. Он заглушил конец фразы кашлем.
Гиммлер нарушил тишину:
- Восхитительная работа, доктор Гайер, и я лично очень заинтересован в ней, буду честным. Но нам необходимо больше доказательств, что этот сосуд не является исключением из правила. Вам придется протестировать больше сосудов, прежде чем мы сможем рассмотреть инфицирования населения. Возможно, если ваши эксперименты продолжат давать плоды, мы представим вас в Берлине. Думаю, эксперимент 85 подает большие надежды. Продолжайте в том же духе.
Яэль не смотрела на мужчин и уставилась глазами в пол. Она боялась, но не их, а того, что не сможет сдержать черноту внутри себя и трансформируется.
Командир Вогт пристукнул каблуками обуви, давая понять, что хочет уйти.
- Джентльмены, прошу извинить меня. Сегодня день рождения Бернис, и я обещал жене вернуться домой к званому ужину.
- Ваша дочь! - голос Гиммлера стал мягче. - Сколько ей лет?
Яэль подняла на них глаза и увидела, как изменились черты лица командира. Он достал из кармана кошелек и протянул мужчинам портрет Бернис, и даже Яэль увидела девочку. Ее глаза были светлые, волосы кудрявые, почти как у Мириам. На левой щеке красовалась маленькая родинка.
Яэль запомнила фотографию, повторяя все детали у себя в голове.
- Ей исполняется семь. Моя жена готовит шоколадный торт из семи коржей, ее любимый.
Шоколад. Весь торт шоколада. Мысль о таком лакомстве заставила желудок Яэль сжаться от постоянного голода. Она еще раз посмотрела на фото Бернис и задумалась о том, какого это, жить беззаботной свободной жизнью. С отцом, зваными ужинами и шоколадным тортом.
Командир Вогт захлопнул кошелек. Он заметил взгляд Яэль. Она поняла это по тому, как сжались его губы. Глаза переключились на нее.
Возможно, теперь, когда они голубые, на них тяжелее смотреть с презрением.
Когда она рассказала Мириам о фотографии, старшая девочка улыбнулась, и Яэль увидела, как ее глаза сузились. Она положила руки на плечи Яэль и спросила:
- Ты уверена, что это дочь командира Вогта?
- Да. Ее зовут Бернис. Ей исполнялось семь. Они приготовили ей шоколадный торт.
- И ты помнишь, как она выглядит?
Яэль кивнула. Практиковать трансформации без зеркала было тяжело, но она справлялась. В дни, когда другие рыскали сквозь вещи погибших в надежде найти что-то полезное, она стояла над размытыми лужицами уборной, ловя свое отражение в свете дня. Со временем ей лучше удавалось контролировать жжение внутри. Яэль запоминала чужие лица, зашивала их в свои кости с яростью и грустью. Она никогда не могла объяснить, как именно это делает. Трансформации для нее являлись тем же, что и ходьба, прожевывание пищи, плач - частично рефлекторное действие, частично контролируемое. Но всегда болезненное.
Ее любимым лицом было лицо Бернис, потому что каждый раз, превращаясь в нее и видя в отражении кудрявые золотистые локоны, она представляла, что все это действительно принадлежало ей. И шоколадный торт тоже.
Единственное, что она не могла воссоздать - это ее ямочки. Яэль необходимо было практиковать улыбку. Вытащить их наружу.
- Семь лет. Она, должно быть, твоего роста. Может, выше. И, наверно, толще, раз ест все эти торты, - бормотала Мириам. - Я поговорю с другими женщинами. Посмотрим, чем они смогут помочь.
Только следующим вечером, когда Мириам вернулась в казарму, Яэль поняла, о чем говорила девушка.
- Это должно подойти, - Мириам подняла подол своей серой рабочей юбки и достала оттуда аккуратно сложенное маленькое платье.
Яэль слегка прикоснулась к ткани руками, боясь, что нажми она сильнее, как платье тут же исчезнет. Оно было мягким, светлым. Подол украшали рюши.
- Мы достали тебе еще туфли и свитер, - и несколько исхудавших рук, как по волшебству, выложили эти вещи на матрас.
- У тебя должно получиться. Притворись, будто тебя позвали к доктору. Как только дойдешь до медицинской казармы, трансформируешься, но только убедившись, что никто не смотрит. Затем притворись, будто ищешь отца, командира Вогта.
Лай смотрителя пронесся над дверями казармы. Мириам быстро спрятала одежду в тот же тайник в матрасе, где хранились матрешки.
- Но, Мириам... а как же ты?
Девушка не ответила на ее слова. Она лишь придвинулась и сжала руку Яэль. Тогда Яэль поняла: Мириам остается здесь.
Внутри у Яэль все сжалось, от страха, от злости. Слова застряли в горле. Она должна была высказаться.
- Я... я не могу.
За оградой были волки. Она не была уверена, что сможет смело столкнуться с ними лицом к лицу без Мириам, Мамы, Бабушки...
- Рэйчел была права - это место смертельно. Люди отсюда не выбираются, - глаза Мириам осматривали все вокруг. Ее рука все еще крепок сжимала ладонь Яэль. - Но ты можешь. Ты особенная, Яэль. Ты можешь жить.
Жить? В мире клыков и одиночества? Или умереть. В клетке дыма и игл.
Яэль понимала, что Мириам права. Но оправдания все еще вертелись а кончике ее языка.