Я случайно не ослышался?
– А что ты, собственно, хочешь узнать?
Брендан усмехнулся.
– Не беспокойся, теперь уже несколько поздновато делать из нашей Хол честную женщину. В данном случае я имею в виду недвижимость. Квартирка Хол в Стоук-Ньюингтоне, конечно, очень мила и уютна, но в той же степени может показаться уютным и шкаф под лестницей. Надеюсь, у тебя есть какие-то планы насчет того, чтобы подняться на несколько ступней выше и приобрести нечто более пристойное?
И это как раз в момент, когда Холли вознамерилась дать мне пинка под зад?
– Да, разумеется. В самое ближайшее время.
– Ну, тогда сперва посоветуйся со мной. Лондонский рынок недвижимости в настоящий момент представляет собой настоящую схватку бойцовых собак, и два самых неприятных выражения в ближайшем будущем – это «негативный ответ» и «право справедливости».
– Договорились, Брендан, – сказал я. – Спасибо за желание помочь.
– Это не любезность, а приказ.
И Брендан заговорщицки мне подмигнул, что меня всегда раздражало. Затем мы неторопливо подошли к столу, где мать жениха, Полин Уэббер, вся в золоте и с прической как у Маргарет Тэтчер, раздавала гвоздики, требуя, чтобы мужчины вдели их в петлицы.
– Брендан! Глаза ясные, хвост торчком! Это после вчерашних развлечений, да?
– Ничего такого, с чем не могла бы справиться пинта кофе и переливание крови, – сказал Брендан. – Да и Пит, я надеюсь, тоже не в самом плохом состоянии?
Полин Уэббер усмехнулась, морща нос.
– По-моему, там потом была еще одна вечеринка, в «клубе».
– Да, до меня тоже дошли подобные слухи. По-моему, наши с Шэрон родственники из Корка решили познакомить Пита с достоинствами ирландского виски. Боже мой, что это на вас, миссис Уэббер? Это же настоящее произведение искусства!
На мой взгляд, шляпа миссис Уэббер скорее напоминала ворону-неудачницу, потерпевшую крушение при посадке и теперь выпачканную странной бирюзовой кровью. Но Полин Уэббер приняла комплимент Брендана как должное.
– Я постоянно заказываю шляпы у одного и того же мастера из Бата. Он завоевал массу наград. И, пожалуйста, Брендан, зовите меня Полин, иначе вы звучите как налоговый инспектор, пришедший с дурными новостями. Итак, цветок в петлицу – белый для гостей невесты, алый для гостей жениха.
– Ну, прямо война Алой и Белой Роз, – ввернул я.
– Нет, нет, – нахмурилась она, – это же гвоздики. Розы слишком колючие. А вы кто будете?
– Это наш Эд, – сказала Рут. – Эд Брубек. Муж Холли.
– Ах, тот самый неустрашимый репортер! Очень приятно. Полин Уэббер. – Пожатие ее затянутой в перчатку руки было поистине сокрушительным. – Я так много о вас слышала от Шэрон и Питера! Позвольте представить вас моему мужу. Остин просто… – Она повернулась, но мужа на месте не оказалось. – Ну, в общем, Остин просто умирает от желания с вами познакомиться. Мы очень рады, что вам удалось успеть на свадьбу. Вам ведь наверняка мешали и отложенные рейсы, и стрельба?
– Да. Из Ирака не так-то просто выбраться.
– Несомненно. Шэрон говорила, что вы были в этом ужасном месте… Фа…Фалуфа? Фалафель? Где они вешали людей на мосту?
– Фаллуджа.
– Я знала, что оно начинается на «Фа». Как все это отвратительно! И зачем мы-то вмешиваемся в подобные дела? – Она скорчила такую рожу, словно ей под нос сунули протухшую ветчину. – Вне стен родного дома все мы простые смертные. Но так или иначе… – она вручила мне белую гвоздику, – а вчера я познакомилась с Холли и вашей общей дочерью – Аоифе, не так ли? Такая сладкая детка! Так бы и съела ее прямо ложкой!
Я вспомнил разгневанного гоблина утром на пирсе и сказал:
– Ну, она не всегда бывает такой уж сладкой.
– Пиппа! Феликс! Там живой младенец в коляске!
Миссис Уэббер ринулась куда-то, а мы продолжили прогулку по нефу. Брендан без конца с кем-то здоровался, кому-то пожимал руки и изысканно целовался, чуть касаясь щекой – собрался весьма внушительный контингент разнообразных ирландских родственников, включая легендарную двоюродную бабушку Айлиш, которая в конце 60-х сумела на велосипеде проехать от Корка до Катманду. Я постепенно откочевал поближе к дверям. У входа в ризницу я заметил Холли в белом платье и рядом с ней – мужчину с красной гвоздикой в петлице; Холли весело смеялась какой-то его шутке, и я подумал, что когда-то и я мог заставить ее вот так смеяться. Этому парню она явно нравилась, и мне вдруг захотелось свернуть ему шею, но разве можно было его винить? Холли выглядела просто сногсшибательно. Я быстро прошел мимо. Жесткий воротник новой рубашки натер мне шею, а старый костюм стал несколько тесноват в талии, которая за эти дни временно располнела, но я знал, что вскоре опять похудею – вот только вернется прежний суровый режим, скудная диета и большие физические нагрузки.
– Привет, – сказал я. Холли принципиально не желала даже смотреть в мою сторону.
– Привет, – откликнулся этот парень. – Меня зовут Данкан. Данкан Прист. Моя тетя пометила вас белой гвоздикой, а значит, вы гость со стороны Шэрон, не так ли?
Мы пожали друг другу руки, и я спросил:
– Значит, вы племянник Полин?
– Да. И двоюродный брат Питера. А с Холли вы знакомы?
– Мы то и дело сталкиваемся друг с другом на свадьбах и похоронах, – невозмутимо сказала Холли. – В общем, на всяких утомительных семейных мероприятиях, которые страшно мешают стремительной карьере некоторых.
– Я – отец Аоифе, – сказал я Данкану Присту.
Вид у него был совершенно ошарашенный.
– Тот самый Эд? Эд Брубек? Ваша… – он посмотрел на Холли, – …вторая половина? Как жаль, что вы вчера вечером пропустили мальчишник, который устраивал Пит!
– Увы! Но я постараюсь справиться с постигшим меня разочарованием.
Данкан Прист понял, что на мальчишник мне плевать, и с самым благодушным видом заметил:
– А в общем, вы правы. Ну, пойду проверю, как они там справляются.
– Вы должны простить Эда, Данкан, – сказала Холли. – Его жизнь до такой степени наполнена смыслом и приключениями, что ему позволено вести себя по-хамски со всеми нами, жалкими леммингами, рабами зарплаты, печальными офисными клонами. На самом деле мы должны быть благодарны, что он хотя бы иногда замечает, что мы все же существуем.
Данкан Прист улыбнулся ей – так улыбается хороший знакомый семьи в присутствии ребенка, который плохо себя ведет.
– Ну, приятно было с вами познакомиться, Холли. Желаю получить удовольствие от свадьбы и надеюсь, что мы еще увидимся на банкете.
Он повернулся и отошел от нас. Совершенно тошнотворный тип.
Мне не хотелось слушать эту предательницу на борту моего судна, которая, разумеется, тут же сказала, что это я «совершенно тошнотворный тип».
– Как это мило, – сказал я Холли. – Ты была образцом супружеской верности.
– Я тебя не слышу, Брубек, – с отвращением сказала она. – Тебя же здесь нет. Ты в Багдаде.
* * *С одной стороны – американские «звезды и полосы», с другой – всеми проклинаемый новый флаг Ирака; генерал Майк Климт, стоявший между двумя флагами, стиснул в руке микрофон и обратился к представителям прессы, которые собрались в таком количестве и были настолько взвинчены, что я, пожалуй, видел нечто подобное только в декабре прошлого года, когда господин посланник Л. Пол Бремер-третий под громкие радостные крики объявил о поимке Саддама Хусейна. Мы надеялись, что посланник Бремер появится на публике и сегодня, но де-факто Великий Визирь Ирака уже успел создать пропасть между собой и СМИ, которые с каждым днем демонстрировали все более критическое к нему отношение и все реже вспоминали о событиях 11 сентября. Климт, глядя в шпаргалку, прочел: «Варварская жестокость, проявленная в Фаллудже 31 марта, идет вразрез с любыми нормами цивилизованных стран как в мирное, так и в военное время. Представители наших вооруженных сил не будут знать отдыха, пока те, кто совершил это ужасное преступление, не предстанут перед судом. Нашим врагам придется понять: решимость коалиции не только не была подорвана, но даже укрепилась после того, как было совершено это страшное злодеяние, ибо оно лишь доказывает, что злодеи в отчаянии, что они понимают: Ирак совершил решительный поворот, и будущее отныне принадлежит не автомату Калашникова, а урне для голосования. Именно поэтому президент Буш объявил о своей полной поддержке посланника Бремера и тех военных, которые командуют операцией «Бдительная решимость». Эта операция не позволит тем, кто хочет положить истории конец, терроризировать огромное большинство миролюбивых иракцев и поможет приблизить день, когда иракские матери смогут наконец разрешить своим детям играть на улице возле дома и будут столь же спокойны за них, как спокойны за своих детей американские матери. Спасибо за внимание».
– Я совершенно уверен, – пробормотал мне на ухо Биг Мак, – что генерал Климт никогда не был матерью в Детройте.
Когда Климт согласился ответить «на несколько вопросов», в зале сразу поднялся крик. Ларри Доулу из «Associated Press» удалось захватить инициативу, и он, преодолевая всеобщий гул, спросил:
– Генерал Климт, вы можете подтвердить или опровергнуть сведения, полученные в госпитале Фаллуджи и свидетельствующие о том, что за последнюю неделю были убиты шестьсот мирных жителей и более тысячи ранены?
Этот вопрос снова вызвал взрыв шума: США не ведут и, возможно, не могут вести список иракцев, убитых в перестрелках, так что подобный вопрос сам по себе уже означал критику их действий.
– Временные власти коалиции, – Климт, по-бычьи наклонив голову, посмотрел на Доула, – это не статистическое бюро. Мы должны осуществлять борьбу с повстанцами. Но я вот что скажу: чья бы невинная кровь ни была пролита в Фаллудже, она на руках инсургентов, а не на наших руках. И если мы порой и совершаем случайную ошибку, то всегда выплачиваем компенсацию.
По поводу этих компенсаций я готовил специальный материал для «Spyglass»: эти кровавые выплаты снизились с двух с половиной тысяч до пятисот долларов за каждого убитого – меньше, чем стоимость билета на самолет для большинства жителей западных стран, – а что касалось написанных по-английски и не переведенных на арабский правил получения этой жалкой компенсации и бесконечных бланков, которые нужно было заполнить, то для подавляющего большинства иракцев эти тексты были все равно что язык марсиан.
– Генерал Климт, – спросил немецкий репортер, – у вас достаточно войск, чтобы осуществить оккупацию, или же вы будете просить министра обороны Рамсфелда[138] направить сюда дополнительные батальоны для подавления обширных очагов сопротивления, которые возникают по всей территории Ирака?
Генерал отогнал от себя муху.
– Во-первых, мне не нравится слово «оккупация»: мы участвует в реконструкции. Во-вторых, где они, эти «обширные очаги сопротивления»? Вы их собственными глазами видели? Вы сами бывали в тех местах?
– Сейчас слишком опасно ездить по шоссе, генерал, – сказал немец. – Вот вы когда в последний раз ездили на машине по провинциям?
– Если бы я был журналистом, – Климт криво усмехнулся, – я бы не стал так неосторожно смешивать слухи с реальностью. На самом деле в Ираке стало значительно безопаснее. Все. Еще один последний вопрос, и я…
– Я хотел спросить, генерал, – ветеран «Washington Post» Дон Гросс успел вклиниться первым, – не считают ли CPA плодом собственного воображения оружие массового поражения, якобы имевшееся у Саддама Хусейна?
– Вы опять за свое! Пора забыть этот старый анекдот. – Климт побарабанил пальцами по краю кафедры. – Послушайте, Саддам Хусейн зверски убил десятки тысяч людей, в том числе женщин и детей. Если бы мы не уничтожили этого арабского Гитлера, погибли бы еще десятки тысяч. На мой взгляд, тут как раз виновны пацифисты, которые не хотели ничего предпринимать против этого архитектора геноцида. Он лишь должен был понести наказание за свои преступления. Мы, возможно, никогда так и не узнаем, на какой стадии находилась его программа создания оружия массового поражения. Но для простых мирных иракцев, которые хотят счастливого будущего для своих детей, этот вопрос значения не имеет. Ну, хорошо, на этом мы, пожалуй, и завершим нашу встречу… – Со всех сторон сыпались еще вопросы, но бригадный генерал Майк Климт под бурное щелканье фотовспышек направился к выходу.
– Мораль сей басни такова, – сообщил я Биг Маку, от которого просто разило шоколадным печеньем с каннабисом и виски, – если действительно хочешь получить информацию, избегай «Зеленой зоны». – Я выключил диктофон и закрыл ноутбук. – Ладно, и так сойдет.
Биг Мак фыркнул:
– Для говностатьи «С места событий: официальная версия»? А ты, значит, все-таки хочешь попробовать пробраться на запад?
– Ну да, и Насер уже приготовил корзину для пикника – имбирное пиво и все такое.
– Похоже, ваш пикник будет сопровождаться фейерверками.
– Насер знает несколько объездных дорог, по которым можно вернуться. А что мне еще остается? Перепечатать пастеризованную подачку нашего славного воина Климта, надеясь, что эту чушь примут за журналистское расследование? Или попытаться сделать так, чтобы «Spyglass» снова внесли в список одобренных изданий и официально разрешили мне часов шесть поездить вокруг да около на бронированном «Хамви» и сварганить Олив еще один материальчик типа «Ирак глазами морского пехотинца»? С такими, например, яркими пассажами: «Летит!» – заорал стрелок, снаряд из РПГ рикошетом отскочил от брони, и все вокруг разнесло вдребезги»?
– Эй, так это же моя строчка! – заорал Биг Мак. – Но ты прав, я сегодня еду вместе с нашими доблестными воинами. Когда в тебе шесть футов четыре дюйма роста, сто восемьдесят фунтов веса и глаза у тебя голубые, как у Иисуса Христа, то пробраться в Фаллуджу ты сможешь только на бронированном «Хамви».
– Ладно, тогда кто первым вернется в гостиницу, тот и платит за пиво.
Биг Мак от души хлопнул меня по плечу; ручища у него была размером с заступ.
– Ты бы все-таки поосторожней, Брубек. В этом аду сгорали люди и покрепче тебя.
– Бездарное замечание насчет ада скорей имеет отношение к контрактникам из «Блэкуотер».
Биг Мак сунул в рот пластинку жвачки, отвернулся и буркнул:
– Может, и так.
* * *– Прежде чем Шэрон и Питер завяжут узел, я бы хотел, чтобы все мы немного подумали о той жизни, которую они собираются начать вместе… – Преподобная Одри Уиверз хитро улыбнулась. – О том, что это, в сущности, такое – брак? Можно ли объяснить его правила, скажем, иноземному антропологу? Это ведь значительно шире, чем просто набор правил совместного проживания. Это некое деяние, некое приложение усилий. А также некий обет, символ, подтверждение определенных устремлений. Это череда прожитых вместе лет и совокупный опыт. Это драгоценный сосуд интимной близости. Или, может быть, наилучшим образом брак определяет старая шутка: «Если любовь – это зачарованный сон, то брак – это будильник»? – Большинство прихожан-мужчин засмеялись, но на них тут же зашикали. – Возможно, браку так трудно дать конкретное определение, потому что существует множество его форм и размеров. Формы брака весьма различны в разных культурах, у разных племен и народов, в разные века и даже в разные десятилетия; одним поколением брак воспринимается иначе, чем другим, и – как мог бы добавить наш инопланетный исследователь – на разных планетах существует еще множество неведомых нам форм брака. Браки могут быть династическими или соответствовать обычному праву, быть тайными или вынужденными, по договоренности или по любви, как в случае наших Шэрон и Питера… – она лучезарно улыбнулась невесте в свадебном платье и жениху в строгом костюме, – когда вся дальнейшая жизнь супругов основана на взаимном уважении и нежной заботе. На пути любого брака могут – так, собственно, очень часто и бывает – встретиться и каменистые тропы, и пропасти, и мирные спокойные долины. Даже в течение одного лишь дня брак может с утра грозить штормом, а к вечеру вновь успокоиться, и небо над супругами вновь станет голубым и мирным…
Аоифе в чудесном розовом наряде подружки невесты сидела в первом ряду рядом с Холли. Ей предстояло поднести невесте и жениху поднос, где на бархате лежали два обручальных кольца, и она обеими ручонками сжимала края этого подноса. Ей-богу, стоило посмотреть на них обеих! Примерно через два месяца после нашего «нортумбрийского периода» я звонил Холли из телефонной будки в аэропорту Шарля де Голля, кидая в щель автомата еще ходившие тогда франки. Я возвращался из Конго, где делал большой материал о Господней армии сопротивления[139], о ее юных солдатах, почти детях, и ее сексуальных рабынях. Холли сразу взяла трубку. Я сказал: «Привет, это я», а Холли сказала: «Ага, привет, папочка». – «Я не твой папочка, я – Эд!» – «Я знаю, идиот, просто я беременна». И тогда я подумал: Нет, к такому я еще не готов, но вслух сказал: «Это просто фантастика!»