Выполнено!
Я отправил подтверждающий импульс еще до того, как последняя пуля попала в цель.
— Кр-р-расавичик! — прозвучало в ответ. — Приятно, черт побери, с работать с тобой! На базу. Основные цепи подключены, сброс уровней до нуля…
Сейчас будет ломка. Мне всегда очень больно, когда приходит этот сигнал. Оператору, по большому счету, насрать. У него кончается смена. Сегодня пятница, короткий рабочий день. Нужно успеть в банк, снять проценты, заплатить коммуналку. Это в боевую кондицию он вводит меня поэтапно. А когда дело закончено, побоку все эти формальности…
— Опасность! — сказал механический голос.
Я упал на траву, откатился влево. Пуля смахнула камень в том месте, где пару мгновений назад была моя голова.
Или это подстава, или сегодня мой оператор был слишком беспечен. Я понимаю, что пятница, но снайпера в слуховом окне можно было предусмотреть.
Я снял его на остаточном ускорении, когда он приник к оптике, чтоб получить квитанцию. Не думаю, что это был никудышный стрелок, хоть он и промахнулся сантиметров на двадцать. Просто мой уровень еще не скатился до нулевой отметки, а был где-то в районе полутора единиц.
Кризис догнал меня через пару минут, у двери подвала. Горела кожа, болели кости и мышцы, все тело тряслось, а сердце работало на разрыв. Усилием воли, я отодвинул тяжелый засов и только потом упал.
В небе беспорядочно громыхнуло. Долгие молнии разорвали окоем в лоскуты. Синие тучи опрокинулись на землю безудержным ливнем. Из этой бушующей бездны мерцающими огненными шарами, на меня накатывались слова:
Живы еще чады Владыки Земного Мира,
Великого Властителя Велеса,
За Веру, за мощь за Его, радеющие,
Не позабывшие имя Его.
У ветра спросят:
Что вы есть? — рысичи.
Что ваша слава? — в кудрях шелом.
Что ваша воля? — радость в бою.
Что в вашем сердце? — имя Его.
Только теперь я понял, что возвращаюсь…
Глава 1
Я мыл рыбную фабрику. Каустик, щетки, жидкое мыло да две руки — это и весь мой боевой арсенал. Старший рыбмастер придирчив и строг. Мы, кстати, зовем его просто: «рыбкин» или технолог. Так вот, этот рыбкин сует свой прыщавый нос в каждый заплеванный угол. Прошлый раз проверил платком чистоту транспортерной ленты.
— Что за дела, Антон? Договаривались без халявы.
Пришлось уже в третий раз повторять пройденное.
Если честно, таких чистых фабрик никто еще ни разу не видел. Не бывала она такой даже с постройки судна. Я драю ее третий день и знаю что говорю. Обычно пять человек выполняют эту работу за пару часов. И над ними не стоит технолог с платком — запросто могут послать. А я не могу. Карточный долг — это долг чести. Буду пахать обществу на потеху пока не придем в порт. Рыбкин найдет повод. Зол он на меня. Ох, как зол!
Все знают, что они с «дедом» всегда играют «на лапу». То боцмана заставят выпарить бочки из-под соляры, то повара — перекладывать картонную тару, то рефмашиниста — ремонтировать для них автоклав. В общем, привыкли жить хорошо за чужой счет.
Особенно жалко рефа. Обмануть Виктора Аполлоновича — все равно, что обидеть ребенка. Такой это человек. Под личиной бывалого моряка, в нем уживаются природная хитрость, наивность и житейская несостоятельность. Подшутил я как-то над ним. До сих пор стыдно.
Постирал как-то Аполлоныч рыбацкий свитер. Повесил его в сушилке, а сам на подвахту пошел. Четыре камеры выбил, упаковал, ящики в трюм опустил. Я смотрю: подсыхает кольчужка. И черт меня дернул: сходил в прачечную, набрал банку воды, увлажнил постирушку.
После двенадцати, возвращается реф с фабрики. Пошатывается с устатку, но в прачечную по пути завернул.
Голосок у Виктора Апполоновича бабий, визгливый. За километр слышно:
— Да что ж это за дела? Когда же ты, падла, высохнешь?!
Мужики со скамеек попадали, а мне интересно стало: с какого же раза до человека дойдет?
Отобедал рефмашинист, спать завалился. Работа на судне расписана по часам: восемь часов вахты, восемь — подвахты. Не нужно быть Ностардамусом, чтоб предсказать, когда человек покинет каюту.
К пробуждению Аполлоныча, я повторил водные процедуры. Он опять не заметил подвоха. Вопреки ожиданиям, даже не матюкался, а снял с веревки свой свитер, и повесил его сушиться над капом машинного отделения. В потоке горячего воздуха там все высыхает за пять минут.
Ладно, — думаю, — объясним подоступнее: набрал в мойку воды и замочил «кольчужку» ровно на четыре часа.
В назначенный срок, вышел Аполлонович из рефотделения: отмантулил свое на вахте, отнянчил компрессора. Шагает по коридору, открывает машинный кап, а со свитера вода льется ручьями. Он аж остолбенел. А крику, крику-то было! Весь арсенал нехороших слов, что выучил реф за долгую жизнь, он выстрелил в пять минут. А жаловаться на судьбу, пришел почему-то ко мне:
— Вот, не любят меня в экипаже. Не уважают, смеются…
Тут я опять дал маху. Сказал, не подумавши:
— Да ты что, дядя Витя? Как тебя можно не уважать? — просто завидуют. Вот и творят мелкие пакости.
Аполлоныч взглянул на жизнь с другой стороны. Повеселел, но кое-что захотел уточнить:
— Что ж мне завидовать, чай не больше других заколачиваю?
— Умный ты, дядя Витя. Оттого и завидуют. Глупого человека артельщиком разве поставят?
На лице дяди Вити развеялись тучи. Он ушел, раздавшись в плечах, широко шагая по жизни. Через час вернулся обратно:
— Я тут в артелку джинсы американские получил. Хотел для себя оставить, да немного великоваты. В общем, не надо?
И так меня заканудило! Но самое неприятное то, что мои «откровения» Аполлоныч воспринял за божий глас: стал говорить весомо, тоном, приближенным к менторскому. Даже в части азартных игр посчитал себя истиной в последней инстанции. Пару раз попенял деду: дескать, кто ж так мизер играет?! В общем, попал в сети, расставленные самим же собой:
— Ну, покажи как надо!
Присутствовал и я на том избиении. Играют, к примеру, «не брать валетов». Рыбкин ходит под рефа с маленькой карты, а старший механик сидит в засаде. Казалось бы, что тут думать, если ты на второй руке, какой идиот из-под валета с «шелестопера» зайдет?
Один Аполлонович так не считает. Он долго смотрит в глаза технолога: мол, знаю я вас, и кроет тузом — хрясь! Естественно, «получи приз». И пошли причитания:
— Это же надо! Будто бы в карты смотрят! Нахватался, как сучка блох!
Ну, и дальше в таком же плане, а «кинг» это ж не «сека»? Короче, попал Аполлонович: сделали его, как хотели, и пришлось ему работать на дядю в счет личного сна. Я тогда еще затаил справедливое чувство мести.
Время расплаты пришло, когда старший механик ушел в отпуск. — Я «обул» Рыбкина в расписного «кинга» на цифру с двумя нулями. Хотел, подлеца, заставить физически потрудиться: ну, там: покрасить радиорубку или убрать в помещении агрегатной. А потом подумал, подумал… делов там на один чих.
— Давай, — говорю, — Вова, до захода в Кольский залив будешь завтрак мне в постель приносить.
Вот там было кино! Мужики после вахты спать не ложились, чтобы взглянуть на его рожу. Аполлоныч для этого дела даже где-то поднос раздобыл.
Так что счет все равно: один — ноль в мою пользу. Зрителей у меня на порядок меньше. Сильно не досаждают. Некоторые даже сочувствуют. Проиграл-то я глупо: бросил карты на стол и сказал:
— Все мое!
— С чего это ты решил?
— Здесь десять теоретических взяток.
— Ах, теоретических? А вдруг ты с семерки пойдешь?
— Нашел дурака: не пойду!
— Откуда я знаю? — ты уже карты бросил!
Разве этих волков переспоришь? Записали мой выигрыш в минус. А уж как они препирались, на какой ниве меня использовать! В итоге сошлись на фабрике: она, мол, самая грязная.
Первые три часа там было не протолкнуться; даже повар пришел засвидетельствовать почтение. Ну, как ни сказать что-нибудь типа «не умеешь работать головой — работай руками»?! Не каждый, небось, день радист выполняет работу матроса, будучи не на подвахте? Насчет «головы и рук» я слышал не менее пятнадцати раз.
К концу дня интерес ослабел. Смотреть было нечего потому, что работал я с удовольствием, на шутки не реагировал — научили добрые люди.
«Если работа скучна и рутинна, попробуй ее полюбить, говорил Юрий Дмитриевич Жуков — самый первый мой капитан, — в самом никчемном деле можно найти свою прелесть».
Отвоевывая у грязи новые квадратные метры, я все больше склонялся к мысли: мудрые люди плохого не посоветуют. Они, как проблесковый огонь в тумане: всегда будет повод вспомнить их добрым словом, и сказать «спасибо» судьбе.
Юрий Дмитриевич давно на пенсии. Свой век по морям он отходил за двоих. Когда я, сопливым щенком, впервые поднялся на борт «Рузы», было ему шестьдесят пять. Когда я это узнал, глазам не поверил: клетчатая рубашка, добротные джинсы, тонкие щегольские усики, черные волосы зачесаны на пробор, и в них только легкие искорки седины.
Да ему не более сорока, — всегда говорили те, кто видел его впервые. А ведь о Жукове — легендарном капитане «Юшара», участнике военных конвоев «PQ» еще Паустовский писал!
При Юрии Дмитриевиче морские традиции соблюдались и чтились неукоснительно. Если на завтрак кофе и сыр — значит, пришло воскресенье, на обед будет куриная ножка с рисом. Медь на судне всегда блестела, на белоснежной надстройке — ни намека на ржавчину. И как-то так получалось, в экипаже всегда приживались только хорошие люди.
Поднимется Жуков из-за стола:
— Всем внимание! В течение этой недели капитаном на судне будет Федечка Митенев.
Три года назад начинал Митенев матросом-уборщиком. Как бы сложилась его судьба, не попади он на «Рузу»? Присмотрел Жуков толкового паренька, заставил учиться. И стал Федечка третьим штурманом, имеет диплом ШДП. Датскими проливами без лоцмана ходит. Годика через два наберет нужный плавценз, и быть ему капитаном.
Спасибо тебе, Юрий Дмитриевич! До сих пор добром вспоминаю этого человека. И не только его. По большому счету, судьба меня баловала, посылала в попутчики много хороших людей...
Стоп! Все, перекур. Что-то в последнее время я начинаю жить прошлым. Перебираю как четки годы, месяцы, дни. А что там ищу: успокоения, совета или защиты? Нехорошо это. Не к добру.
— Антон, да ты что, оглох?
Я вздрогнул и обернулся.
Рыбкин стоял в дверях и притоптывал ногами от нетерпения.
— Дело есть. Иди, капитан вызывает.
— Я эту работу еще не закончил.
— Матросы придут — доделают. Будем считать, что с долгом ты уже рассчитался.
— Ты, Вова, не заболел? — справился я.
— Ладно, хорош зубоскалить! Нужно подготовить и отпечатать бланки таможенных деклараций «На ввоз в СССР транспортных средств».
Ах, вот оно что! В порту Окюрейри, Вова купил подержанный «Мерседес». Он теперь лично заинтересован.
Это хорошо! Мой черед нервы мотать.
— И много их нужно, не знаешь?
— Ты что, разучился считать? — Рыбкин заметно занервничал.
— Мы сколько купили тачек? Вместе с твоей — семнадцать. Значит, и бланков столько же надо. Ну, сделай еще пяток. На случай, если кто-то запорет.
— Не, Вова, — сказал я как можно ласковей, — не запорет. Испортить бланк — это значит, лишиться еще одной баночки пива. И потом, это что за словесные выпады: «вместе с твоей»? Она что, хуже других? Или это ты намекаешь, что за свою я пива не получу?
— Антон, ты все еще здесь? Я же просил!
За сутулой спиной технолога объявился капитан Сергей Мачитадзе. Он тоже имеет свой интерес, так как купил почти новую «Мицубиси».
— Да вот, Сергей Павлович, выясняю: какие они, эти бланки? Я их и в глаза никогда не видел. Рыбмастер говорит, что тоже не знает…
— Кому ты очки втираешь? — заголосил рыбкин — Ходил тут вокруг да около. На банку пива раскручивал!
— Да ты что?! — изумился Сергей. По его сокрушенному виду я понял, что он играет на моей стороне.
— Я бы на его месте две запросил.
Он знает не хуже меня, что Вова мужик прижимистый.
Мы вышли на палубу. Было солнечно и тепло. Судно шло полным ходом. За срезом кормы все еще высились вулканы и сопки Исландии. На грузовой палубе плотно стояли машины: «Тойота», «Ауди», «Полонез», польский «Фиат», «Мазда». На их утонченном фоне очень топорно смотрелись советские «Жигули», ухваченные по случаю нашим поваром Валькой Ковшиковым. Моя голубая «Субару» была пришпандорена выше. На полубаке. Среди грузовых стрел, брашпилей и лебедок.
— Рисковый ты парень, Антон, — хмыкнул рыбмастер. — А если хороший шторм? Хлебнет твоя тачка соленой водички и попрешь ты ее на свалку.
— Ничего, — усмехнулся я. — Железо гниет долго. Покататься успею. А это самое главное.
— Значит так, — сказал капитан, как о чем-то давно решенном, — как только покинем пятнадцатимильную зону, свяжешься с «Тилигулом». Возьмешь у них образец бланка. Чтобы к завтрашнему утру все было готово. Что касается пива, то этот вопрос я беру под личный контроль. Не пролетишь.
Я кивнул и поплелся в каюту.
— Да приведи себя в божеский вид, — крикнул Серега. — Знаю тебя. Через надстройку прямо как есть и попрешься. Там, между прочим, люди уборку делают!
Угу, а я, значит, не «люди». Ладно! Будет пиво — сочтемся!
Пришлось идти вкруговую. Сначала наверх. Потом вдоль рыбодела на промысловую палубу. Там тоже стояли тачки. Боцман красил судовую трубу, стараясь не забрызгать свою. Ну, как не отдать старый должок?
— Не можешь головой — работай руками! — сказал я, поднимаясь по трапу.
Он промолчал. Тоже, наверное, ждет не дождется бланка.
В каюте я переоделся. Хотел было бежать в радиорубку, да что-то остановило. Я сел на кровать. Открыл баночку слабоалкогольного исландского пива и закурил. Как будто почувствовал, что эти минуты покоя — последние. Что они поделили мою жизнь на «до» и «после».
Глава 2
Когда я появился на свет, дед посадил у реки в конце огорода веточку ивы. Посадил сразу после полуночи, при красном свете железнодорожного фонаря, «позыченного» для такого случая у знакомого путевого обходчика. Он знал, когда я приду в этот мир и ждал, боясь не дождаться. Целых двенадцать лет таскать в голове осколки снаряда, чуть не похоронившего его под Сталинградом — это действительно много. Даже для него, для Хранителя.
А на Земле свирепствовал месяц белояр, розоватой пеной клубился абрикосовый цвет, шел 746З-й год от Сотворения Мира. Почти сразу же пошел дождь, то, чуть утихая, то, вновь переходя в ливень. Молнии вспыхивали так часто, что напоминали рвущееся из-за туч солнце. В их свете воздушные пузырьки солдатскими касками плавали в необъятных лужах, а речка грозилась выйти из берегов.
Когда под порывами ветра упала старая яблоня, дед надел дождевик и выкопал из-под оголившихся корней бочонок дубовой клепки. Унес в дом. Изрядно хлебнув зеленой, дурманящей жидкости, выскочил на крыльцо и кричал, грозя кулаками сумасшедшему небу:
Живы еще чады Владыки Земного Мира,
Великого Властителя Велеса,
За Веру, за мощь за Его, радеющие,
Не позабывшие имя Его!
У ветра спросят:
Что вы есть? — рысичи!
Что ваша слава? — в кудрях шелом!
Что ваша воля? — радость в бою!
Что в вашем сердце? — имя Его!
Я родился в стране вулканов, где в ежесекундной борьбе изнемогают все четыре стихии. Возможно, это они терзали мою неокрепшую психику приступами необъяснимой болезни. Ни с того ни с сего, чаще всего пасмурным днем, в голове раздавался звон, повышающийся до визга. Легкие переполнялись кислородом настолько, что невозможно становилось дышать. И я не дышал, а вибрировал телом в такт этому звону. Откуда-то, из черной холодной бездны, нарастал огромный огненный шар. Накатывался, как возмездие, застилая собой горизонт, потом — подминая все сущее. Я сжимался в маленький, пораженный ужасом дрожащий комочек. Крик застревал в горле, пот и слезы текли по лицу, и я припадал к тому, кто успевал подхватить меня на руки так, что не оторвать.