Глубоко в подвале разваливающегося дома вспыхивает к жизни очаг. Огонь вздымается вверх с треском, похожим на кашель умирающего человека, горько смеющегося над своей незавидной судьбой. Из подземной могилы, пропахшей смертью и гнилью, поднимается слабое сияние. Нет никаких сомнений – в темноте можно различить слабое шевеление: предвестье страшных злодейств.
Страшный Джон вернулся домой. И у него большие планы на будущее.
Глава 2
Эви О’Нил, Зенит, штат Огайо
Прижимая к болезненно пульсирующему лбу ледяной компресс, Эви О’Нил проклинала этот злополучный час. Настал полдень, но, судя по боли в ее голове, с тем же успехом могло быть и шесть утра. Последние двадцать минут отец пилил ее за выходку на вчерашней вечеринке в отеле «Зенит». Уже несколько раз была затронута тема алкоголя, не преминули вспомнить и веселые игрища в центральном фонтане. И все, что произошло между, конечно же, тоже. Ей предстоял тяжелый день, это очевидно. В голове словно происходил пикет с транспарантами «Воды!», «Аспирина!» и «Замолчите уже!».
– Ты знаешь, что мы с мамой не терпим пьянства. Ты что, не слышала о восемнадцатой поправке к Конституции?
– Сухой закон? Я пью за него каждый раз, как только могу.
– Евангелина-Мария О’Нил! – раздраженно одергивает мама.
– Твоя мать – секретарь Женского общества трезвости Зенита. Ты вообще думала об этом? Думала о том, какие могут быть последствия у того, что ее дочь заметят шатающейся пьяной по городу?
Эви воспаленными глазами покосилась в мамину сторону. Та сидела в кресле неестественно прямо, сжав губы в бескровную ниточку. Пышные волосы были зачесаны в строгий узел на затылке. На кончике носа у мамы громоздились очки-обманки, как их называли флэпперы. Все фицджеральдовские добродетельные красавицы были миниатюрны, синеглазы, светловолосы и безнадежно близоруки.
– Ну? – прогремел отец. – Что ты скажешь в свое оправдание?
– Боже мой, надеюсь, мне никогда не придется надевать обманок, – страдальчески пробормотала Эви.
Мама в ответ только устало вздохнула. После гибели Джеймса она будто сжалась, усохла, завяла, словно та злополучная телеграмма из военкомата высосала ее душу.
– У вас в молодежной среде принято воспринимать все как игру, как развлекаловку? – не унимался отец. Сейчас он сел на любимого конька, и его понесло: чувство ответственности, гражданский долг, взросление и забота о завтрашнем дне. Этот припев Эви знала наизусть. Чего ей сейчас хотелось точно – так это похмелиться, хотя бы понюхать пробку. Но родители отобрали ее походную фляжку, шикарную посудину из серебра с выгравированными инициалами Чарльза Уоррена. Старый добрый Чарли, такой лапуля. Эви решила стать его девушкой, но хватило ее на неделю. Насколько Чарли был мил, настолько же был и скучен. Петтинг в его понимании состоял из сухих скупых поцелуев, похожих на птичье клевание, и холодных рук, безжизненно лежащих на девичьей груди, как крахмальная салфетка на столе у скучной чопорной тетки. Какая печаль.
– Эви, ты меня вообще слушаешь? – Папа дошел до точки кипения.
Она вымученно улыбнулась:
– Конечно, как и всегда, папочка.
– Зачем ты сказала эту гадость про Гарольда Броуди?
Эви нахмурилась. Такое нельзя было спускать на тормозах.
– Потому что это правда.
– Ты обвинила его в… в… – Папа запнулся и покраснел.
– В том, что он чпокнул эту бедную девочку?
– Евангелина! – ахнула мама, схватившись за сердце.
– Ах, простите. В том, что он воспользовался ею и бросил в положении.
– Почему ты просто не можешь быть, как… – Мама замолкла, но Эви уже знала продолжение. «Почему ты не можешь быть такой же, как Джеймс?»
– Ты хочешь сказать, мертвой? – огрызнулась она.
Мама поникла, как подстреленная птица, и на мгновение Эви со всей силы себя возненавидела.
– Евангелина, прекрати, – вмешался отец.
Эви угрюмо потупилась, склонив растрескивающуюся от боли голову.
– Прости.
– Тебе стоит знать, что если ты не сделаешь публичного извинения, семья Броуди подаст на тебя в суд за публичное оскорбление.
– Что? Да не собираюсь я извиняться! – взвилась Эви. Ее буквально подбросило вверх от возмущения, но голова отозвалась такой болью, что пришлось тут же сесть на место. – Я ведь сказала правду.
– Ты заигралась…
– Какие уж тут игры!
– Ты заигралась и попала в неприятности.
– Гарольд Броуди – паразит и повеса, не гнушающийся шулерством. Каждую неделю у него новая девчонка. Его машина – это совершенно о-че-де-лен-но[9] публичный дом на колесах. И к тому же он отвратительно целуется.
Ее родители в ужасе замерли, как соляные столбы.
– По крайней мере так я слышала.
– Ты хотя бы можешь доказать свои инсинуации? – с нажимом спросил отец.
Но она не могла. В обратном случае пришлось бы раскрыть свою страшную тайну, а так рисковать было нельзя.
– Извиняться я не стану.
Мама осторожно откашлялась.
– Есть еще один вариант.
Эви растерянно посмотрела по очереди на отца и мать.
– Я не хочу переводиться в колледж с военной кафедрой, если что.
– Ни один колледж не согласится тебя принять, если что! – прорычал папа. – Как насчет идеи съездить в Нью-Йорк, побыть там с дядей Уиллом?
– Я… Ну… Как, на Манхэттен?
– Мы готовились к тому, что ты откажешься извиняться, – подытожила мама. – Я переговорила с братом сегодня утром. Он согласился тебя принять.
Согласился принять. Взял на себя непосильную ношу. Как акт благотворительности. Дядя Уилл пал жертвой железных доводов мамы.
– Но только на несколько месяцев, – продолжил папа. – Пока все здесь не образуется.
Нью-Йорк-Сити! Подпольные барчики и бутики. Бродвейские мюзиклы и круглосуточные кинотеатры. А по ночам она будет танцевать в «Коттон клабе»! Эви вспомнила веселые деньки, что они провели с Мэйбел Роуз, старушкой Мэбси, которая жила по соседству. Девочки познакомились, когда им было всего по девять лет и Эви с мамой на несколько дней приехали в Нью-Йорк. С тех пор они стали подружками по переписке. Последний год, правда, Эви халтурила и пописывала лишь время от времени, но Мэйбел с завидным упорством и регулярностью продолжала слать ей письма главным образом о симпатичном помощнике дяди Уилла, Джерихо, или в ее трактовке «картинке, нарисованной ангелами» и «дальнем желанном берегу, к которому так хочется пристать». Да уж, Мэйбел без нее не обойтись. А Эви не обойтись без Нью-Йорка. В Нью-Йорке она могла переписать судьбу набело, начать все с чистого листа. Могла стать тем, кем хотелось.
Эви уже собиралась выпалить страстное «Да!», но вовремя осеклась – она слишком хорошо знала свою маму. Если ей не удастся обставить всю затею как «страшное наказание», чтобы дочь «усвоила урок», то придется на веки вечные застрять в Зените и стелиться перед мерзким Гарольдом Броуди.
Тяжело вздохнув, она состроила гримасу и выдавила ровно необходимое количество слез – так, чтобы они не полились, но глаза были на мокром месте.
– Надеюсь, вы хорошо знаете, на что идете. Но я и представить себе не могу, что буду делать в Нью-Йорке в компании с бобылем-бакалавром – сидеть взаперти, как синий чулок, пока мои друзья будут веселиться здесь?
– Надо было раньше об этом думать, – строго сказала мама, едва скрывая торжествующую улыбку.
Эви мастерски подавила точно такую же. «Сделала их, как малых детей», – подумала она.
Папа мельком посмотрел на часы.
– Поезд отправляется ровно в пять. Думаю, тебе пора собирать вещи.
* * *К станции они ехали в гробовом молчании. Обычно, сидя вместе с папой в его шикарном «линкольн-родстере» с откидным верхом, Эви раздувалась от гордости. Это был единственный кабриолет во всем Зените – лучшее, что можно было достать через автомобильных дилеров. Но сегодня Эви не хотелось быть на виду. Ей хотелось стать неосязаемым призраком, как в детских снах. Иногда, перебрав лишнего на вечеринке, она испытывала подобное ощущение – стыд за все пьяные выкрутасы, после которых местные ограниченные, недалекие людишки смотрели на нее с плохо скрываемой злобой. «Ах, Эви, это уж было слишком», – говаривали они, растянув губы в гаденьких вежливых улыбках. Так себе комплимент.
Она вся была слишком – для такого захолустья, как Зенит, штат Огайо. Эви иногда пыталась стать незаметнее, загнать себя в рамки провинциальной жизни и не превосходить ничьих ожиданий. Но каким-то непонятным образом она каждый раз срывалась – и по-обезьяньи забиралась на флагшток, отпускала шутки на грани фола, участвовала в гонках наравне с парнями – и снова становилась «этой распущенной девицей О’Нилов».
Ее рука сама собой потянулась к талисману – монетке-кулону на шее. Эти пятьдесят центов брат прислал ей «с той стороны баррикад» во время войны в качестве подарка ко дню рождения – и дню собственной гибели. Она помнила тот день с ослепляющей четкостью – как бедный мистер Смит с телеграфа доставил им злосчастную похоронку, как он сбивчиво бормотал извинения и как тряслись его руки. Как мама, издав сдавленный стон, осела на пол у порога, прижимая к груди измятую желтую бумажку с бессердечным черным шрифтом. Как отец, не зажигая свет, всю ночь просидел в кабинете перед открытой бутылкой запретного скотча. Ей лично удалось прочесть телеграмму уже много позже, и она запомнила каждое слово.
«С прискорбием вынуждены сообщить… рядовой Джеймс Ксавьер О’Нил… был убит в ходе военной операции в Германии… внезапная атака на рассвете… отдал жизнь за Родину… военный министр передает глубочайшие соболезнования по поводу утраты сына…»
На выезде из города они обогнали упряжку, ехавшую в сторону фермерского хозяйства. Картинка показалась Эви старомодной и совершенно неуместной. Но на самом деле не к месту здесь была она сама.
– Эви, милая, – мягко начал отец. – Что стряслось на той вечеринке?
Вечеринка. Поначалу все было отлично. Они с Луизой и Дотти в своих лучших нарядах. Дотти даже одолжила ей ободок со стразами, и на ее светлых кудрях он выглядел просто шикарно. Они наслаждались оживленными, но пустыми спорами по поводу прошлогоднего дела мистера Скоупса в Теннеси и теории эволюции, согласно которой человечество произошло от обезьян.
– С последним я полностью согласна, – чуть громче, чем нужно, сказала Эви, кокетливо поводя взглядом в сторону угла, где компания парней из колледжа залихватски выводила двадцатый куплет «Возлюбленная Сигма Хи». Все были пьяны в стельку и совершенно счастливы. И тут Гарольд распустил хвост и решил с ней пофлиртовать.
– Метр шестьдесят, синие глаза, разве можно пройти мимо моей Э-эв-и-и? – приятным баритоном пропел он, опустившись перед ней на одно колено.
Эви соврала лишь в одном: галантный красавец Гарольд Броуди потрясающе целовался. Если он одаривал какую-нибудь счастливицу вниманием, все тут же начинало вертеться вокруг нее, как планеты вокруг солнца. А Эви нравилось быть в центре внимания, особенно когда она была навеселе. Гарри предстояла свадьба с Нормой Уоллингфорд. Он не любил ее, но был страстно влюблен в ее огромный банковский счет. Все знали, что они поженятся после колледжа. Тем не менее сейчас он женат еще не был.
– Я не говорила тебе, что обладаю сверхъестественной силой? – спросила Эви после третьего бокала.
Гарри расплылся в улыбке.
– Это видно невооруженным глазом.
– Вообще-то я серьезно, – промямлила она, уже слишком разогретая спиртным, чтобы остановиться вовремя. – Если я подержу в руках вещь, которую ты постоянно носишь при себе, и сконцентрируюсь, то смогу рассказать всю твою подноготную.
Вокруг раздались недоуменные смешки. Эви обожгла скептиков взглядом из-под густо накрашенных ресниц.
– Я о-че-де-лен-но серьезно говорю.
– Ты очеделенно навеселе, Эви О’Нил! – подколола ее Дотти.
– Тогда я докажу! Норма, дай сюда что-нибудь – шарф, шляпную булавку, перчатку – что угодно.
– Ничего я тебе не дам. Ты никогда не возвращаешь. – засмеялась Норма.
Эви прищурилась.
– Зришь в корень, Норма. Я тайно стала собирать коллекцию правых перчаток: ведь носить сразу обе – это так по-мещански.
– Ну ты ведь никогда не станешь заниматься чем-нибудь обычным, так? – подколола Норма и оскалилась в улыбке. Все засмеялись, и щеки Эви запылали огнем.
– Нет, это скорее твой грешок, Норма. – Эви сдула со лба непокорный локон, но он тут же упал на прежнее место. – Повод серьезно задуматься – ведь если я стану рассказывать здесь твои секреты, все уснут со скуки.
– Ладно, – прервал их Гарольд прежде, чем перепалка приняла серьезный оборот. – Вот мое кольцо. Раскройте мои самые темные секреты, мисс О’Нил!
– Какая безрассудная храбрость – отдавать кольцо девушке вроде Эви! – крикнул кто-то.
– Тихо, s’il vous plaоt[10]! – скомандовала Эви с театральной ноткой в голосе. Затем сконцентрировалась изо всех сил, пока предмет не стал источать тепло в ее руках. Иногда все получалось, иногда нет. Она готова была взывать к душе Рудольфа Валентино, лишь бы все прошло гладко на этот раз. Потом у нее точно разболится голова – это побочный эффект странного дара, – но джин легко решал проблему. Хотя алкоголь притуплял и ее способность. Приоткрыв один глаз, она увидела, что все с ожиданием наблюдают.
Засмеявшись, Гарри протянул руку за кольцом.
– Ладно тебе, старушка. Мы уже достаточно повеселились. Пора и честь знать.
Она отдернула руку.
– Я смогу раскрыть твой секрет – стой и жди!
По трактовке Эви, ничто не могло быть хуже обычности и посредственности. Подобная тягомотина – для неудачников и слабаков. А Эви считала себя особенной. Будущей звездой. Плевать, если потом ее голова расколется от боли. Крепко зажмурившись, она сжала кольцо в ладони. Оно вдруг раскалилось – получается! Эви довольно улыбнулась и открыла глаза.
– Гарри, ах ты скверный мальчишка!
Все с интересом подались вперед.
Гарольд напряженно засмеялся.
– О чем ты?
– Отель, номер 22. Та хорошенькая горничная… Л… Эл… Элла! А потом ты вручил ей пачку долларов и сказал, чтобы она разбиралась сама!
К ним подошла Норма.
– Гарольд, что здесь происходит?
Он поджал губы.
– Евангелина, я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь. Спектакль окончен, теперь верни кольцо.
Будь Эви трезва, она бы тут же почувствовала опасность. Но джин придал ей безрассудства. Она погрозила Гарольду пальцем, цокая языком.
– Плохой мальчик, ты же ее обрюхатил!
– Гарольд, это что, правда?
Лицо Гарольда Броуди побагровело от гнева.
– Хватит, Эви! Это уже больше не смешно!
– Гарольд? – Норма тоже начала терять терпение.
– Милая, это все глупая ложь, – успокоил он.
Эви вскочила на стол и зацокала каблуками в чарльстоне.
– А кольцо говорит другое.
Гарольд бросился за ней. Взвизгнув, Эви увернулась и по пути выхватила бокал у кого-то из рук.
– Божечки мои! Это же настоящее нападение! Берегитесь, Гарольд Броуди вышел на свободу! Спасайтесь, кто может!
Дотти ухитрилась отобрать у нее кольцо и вернула его Гарри. Потом они с Луизой почти стащили Эви со стола.
– Подруга, ты в хлам. Пойдем отсюда.
– Я буду хранить непокобелимость перед лицом опос… опса… опасности! Ой, все кружится. Уиии! Куда это мы?
– Протрезвляться, – коротко ответила Дотти и столкнула ее в ледяной фонтан.
Уже позже, спустя несколько чашек кофе, Эви, дрожа как осиновый лист, съежилась под одеялом в полумраке дамской комнаты отдыха. Дотти с Луизой отправились на поиски аспирина, и сейчас, никем не замеченная, Эви подслушивала двух девиц, перед зеркалом обсуждавших, какой скандал устроили Гарольд с Нормой.
– И все эта чокнутая О’Нил. Сама понимаешь.
– Она никогда не знает, когда пора остановиться.
– В этот раз она точно перегнула палку. Для нашего города она считай что мертва. Норма этого так не оставит.
Эви дождалась, пока сплетницы уйдут, и проковыляла к зеркалам. Тушь поплыла, оставив черные синяки под ее глазами, и мокрые кудряшки повисли паклей. Головная боль на этот раз была просто невыносимой, и выглядела Эви точно так же, как себя чувствовала. Хотелось заплакать, но слезами горю не поможешь.