О'Брайен рассмеялся.
— Неужели трижды в день? Ну тогда вы определенно работяга.
Его добрый смех несколько успокоил Кэрол, и, вновь почувствовав уверенность, она сказала:
— Мне кажется, я понимаю, что вас настораживает. Вы волнуетесь, что мы, возможно, потребуем от ребенка слишком многого.
— Да, именно это, — ответил О'Брайен. Он стряхнул с рукава своего пиджака едва заметную пушинку. — Преуспевающие родители обычно слишком давят на своих детей, пытаясь добиться от них многого, опережая время.
— Такая проблема, — возразил Пол, — возникает лишь тогда, когда родители не подозревают об опасности подобных действий. Несмотря на то что мы с Кэрол и считаемся такими уж преуспевающими — с чем я пока еще не совсем согласен, — мы никогда не станем требовать от своих детей невозможного. У каждого из нас свой жизненный ритм. Мы с Кэрол прекрасно понимаем, что ребенка надо направлять, а не подстегивать или вгонять в какие-то рамки.
— Конечно, — поддакнула Кэрол.
Похоже, О'Брайену это понравилось:
— Я знал, что вы скажете именно это или что-то вроде этого.
Вновь сверкнула молния. На этот раз, кажется, еще ближе — всего в квартале от них. Раздался раскат грома, затем еще. Верхний свет потускнел, замигал и, словно неохотно, опять загорелся с прежней яркостью.
— В своей психиатрической практике мне приходится иметь дело с пациентами, страдающими различными недугами, — заметила Кэрол, — но я специализируюсь на душевных болезнях и эмоциональных расстройствах у детей и подростков. От шестидесяти до семидесяти процентов моих пациентов не старше семнадцати. Мне довелось иметь дело с детьми, страдавшими серьезными психическими расстройствами по вине своих чересчур требовательных родителей, которые слишком давили на них во всем, что касалось их индивидуального и интеллектуального развития. Я имела возможность видеть таких покалеченных детей, мистер О'Брайен, и я старалась сделать для них все, что в моих силах. Благодаря этому опыту я уже не смогу обращаться со своими детьми так, как это делают некоторые родители. Конечно, ошибки неизбежны. И я не гарантирована от них. И у меня их будет много. Но среди них не будет той, что вы упомянули.
— Это очень важно, — кивнув, ответил О'Брайен. — И весьма убедительно. Не сомневаюсь, что рекомендательную комиссию вполне удовлетворит только что сказанное вами. — Он стряхнул со своего рукава еще одну едва заметную пылинку и поморщился, словно это было нечто отвратительное. — Они неизбежно зададут мне еще один вопрос: предположим, усыновленный вами ребенок не только не проявит каких-то выдающихся способностей, но окажется... ну, скажем... гораздо менее сообразительным, чем вам бы того хотелось. Интеллектуальная сторона жизни играет для вас немаловажную роль, и, если вы поймете, что ваш ребенок обладает средним уровнем интеллекта — а может быть, даже и несколько ниже среднего, — не будет ли это для вас крушением всех связанных с ним надежд?
— Даже если бы мы и могли иметь своего собственного ребенка, никто не дал бы нам гарантии, что он окажется вундеркиндом или чем-то выдающимся, — сказал Пол. — Но мы бы любили его, каким бы он ни был. В этом нет никаких сомнений. То же самое будет и с усыновленным нами ребенком.
— Мне кажется, вы нас слишком переоцениваете, — вступила Кэрол, обращаясь к О'Брайену. — Никто из нас не считает себя гением, упаси Бог! Мы достигли всего того, что мы имеем, благодаря упорному труду и настойчивости, а не из-за того, что мы обладаем какими-то необыкновенными способностями. Хотелось бы, конечно, чтобы все оказалось проще, но, к сожалению, это не так.
— Кроме того, — добавил Пол, — человека любят не только за его большие умственные способности. Мы судим о личности в целом, а это — совокупность качеств, зависящая от многих факторов, состоящая из гораздо большего, чем просто интеллект.
— Хорошо, — сказал О'Брайен. — Я рад, что вы так настроены. Комиссия отреагирует положительно и на этот ответ.
В течение последних нескольких секунд Кэрол слышала далекое завывание сирен. Сирен пожарных машин. Теперь они были уже не такими далекими, как сначала, и быстро приближались, становясь громче.
— Наверное, одна из молний во что-то попала, что-то повредила, — сказал Пол.
О'Брайен развернулся на своем стуле к центральному окну, находившемуся прямо позади его стола.
— Судя по звуку, это случилось где-то неподалеку.
Кэрол обвела глазами все три окна, но не увидела, чтобы где-нибудь из-за ближайших крыш поднимался дым. Однако за окнами все было размыто дождем и с трудом удавалось что-либо разглядеть из-за его капель на стеклах и серой дождливо-туманной завесы на улице, то колышущейся, то порывисто трепещущей.
Вой сирен нарастал.
— Не одна машина, — заметил О'Брайен.
Пожарные машины поравнялись с офисом — их было две или три — и пронеслись дальше, направляясь в соседний квартал.
Поднявшись со стула, О'Брайен шагнул к окну.
Еще не успели стихнуть первые сирены, как следом за ними раздались новые.
— Должно быть, дело серьезное, — сказал Пол. — Похоже, едет по меньшей мере две пожарные команды.
— Я вижу дым! — воскликнул О'Брайен.
Пол тоже поднялся со своего стула и подошел к окну, чтобы получше рассмотреть.
«Что-то произойдет».
От этой неожиданной мысли Кэрол вздрогнула, словно перед ее лицом щелкнули кнутом. Ее вдруг охватила и будто наэлектризовала сильная необъяснимая паника.
Она так вцепилась в подлокотники кресла, что сломала ноготь.
«Сейчас... произойдет... что-то... ужасное...»
Неожиданно воздух стал удушающе жарким, словно это был не воздух, а какой-то сильный отравляющий газ. Она попыталась вздохнуть, но не смогла. Ее грудь будто сдавило чем-то невидимым.
«Отойдите от окон!»
Она хотела выкрикнуть это предупреждение, но от паники у нее перехватило горло. Пол и О'Брайен стояли у разных окон, но оба были к ней спиной, и ни один из них не видел, что ее вдруг охватил жуткий, парализующий страх.
«Страх чего? — допытывалась она у себя. — Чего же, в конце концов, я так боюсь?»
Она попыталась сопротивляться этому безотчетному ужасу, сковавшему ее мышцы и суставы. Она начала было подниматься со своего кресла, и вот тогда-то все и случилось.
Смертоносный огненный вал молнии был похож на минометный залп — семь или восемь ослепительных вспышек, а может, и больше — она их не считала, просто не могла сосчитать. Они следовали одна за другой почти без промежутков. Каждый новый разряд гремел, не давая стихнуть предыдущему и явно перекрывая его по силе. Они были настолько оглушительными, что она почувствовала, как вибрируют ее зубы и кости. Каждый новый разряд, несомненно, раздавался все ближе к дому, чем предыдущий, все ближе к окнам семифутовой высоты — ослепительно вспыхивающим, дрожащим, то черным, то молочно-белым, то сверкающим, то сияющим, то серебристым, то медно-красным...
Яркие багрово-белые вспышки высветили угловатые стробоскопические очертания, навсегда оставшиеся в памяти Кэрол: силуэты стоявших на фоне этого естественного фейерверка Пола и О'Брайена, выглядевших крохотными и незащищенными; словно зависший в нерешительности дождь за окнами; гнущиеся от неистовых порывов ветра деревья; молния, ударившая в одно из них — высокий клен, и затем какая-то зловещая темная тень, выросшая в самом центре этого взрыва, похожая на торпеду, несущуюся прямо в центральное окно (все это случилось в какие-то считанные секунды, но вспышки молнии и замигавший вскоре электрический свет придали происходившему эффект замедленного действия); вскинутая к лицу рука О'Брайена, словно проделавшая с десяток разрозненных движений; повернувшийся и подавшийся к О'Брайену Пол — их фигуры казались снятыми на пленку, пробуксовывавшую в кинопроекторе; пошатнувшийся в сторону О'Брайен; Пол, схвативший его за рукав пиджака и тащивший вниз в безопасное место (лишь какую-то долю секунды спустя после того, как молния расщепила клен); здоровенный сук дерева, уже пробивший стекло, когда Пол все еще пытался оттащить О'Брайена в сторону; одна из густых ветвей, хлестнувшая О'Брайена по голове, сшибла с него очки, подбросив их в воздух («Что будет с его лицом, с его глазами?» — мелькнуло у Кэрол), и затем падавшие Пол с О'Брайеном скрылись из виду: гигантский сук расщепленного клена, пробивший стекло, рухнул на стол О'Брайена с каскадом воды, стекла, щепок и дымящихся кусков коры; треснувшие ножки стола не выдержали и подломились от сильнейшего удара поверженного дерева.
Кэрол очнулась на полу возле своего перевернутого кресла. Она не помнила, как упала.
Лампы дневного света, мигнув, потухли и больше не загорались.
Она лежала на животе, щекой на полу, в ужасе глядя на усыпавшие ковер осколки стекла и изодранные кленовые листья. В грозовом небе продолжала сверкать молния, и врывавшийся сквозь разбитое стекло ветер, поднимая оборванные листья, кружил их в каком-то безумном языческом хороводе; под какофонический аккомпанемент шторма они неслись через весь офис в направлении зеленых ящичков картотеки. Сорвавшийся со стены календарь метался по воздуху, то паря, то пикируя на страницах января и декабря, словно на крыльях, подобно летучей мыши. Две картины дрожали на стене, стремясь освободиться от своих проволочных вешалок. Повсюду была бумага — просто белые листы, бланки, листки из блокнота, бюллетени, газеты — все это шелестело, кружилось то в одну сторону, то в другую, взвивалось вверх, падало вниз, сбивалось в кучу и ползло по полу со змеиным шипением.
У Кэрол было какое-то жуткое ощущение того, что все это движение в комнате вызвано не просто ветром, а чьим-то... присутствием. Зловещим присутствием. Каким-то пагубным полтергейстом. В кабинете словно орудовали дьявольские призраки; благодаря своим невидимым мускулам они срывали все со стен, на какие-то мгновения вселялись в тело, состоящее лишь из листьев деревьев и бумажных листов.
Это казалось просто сумасшествием, ничего подобного ей никогда не приходило в голову. Она была поражена и совершенно сбита с толку этим одолевшим ее невероятным суеверным страхом.
Вновь сверкнула молния. Еще.
Болезненно сжавшись от этого резкого звука, опасаясь, что молния может попасть в комнату через открытое окно, она закрыла голову руками, чтобы хоть как-то защититься.
Ее сердце стучало, во рту пересохло.
Кэрол вспомнила о Поле, и сердце заколотилось с новой силой. Он был там, возле окон, с противоположной стороны стола, где-то под ветвями клена. Она не верила, что он мог погибнуть. Он стоял несколько в стороне от смертоносного дерева. Погибнуть мог О'Брайен — его сильно ударило по голове ветвью, и все зависело от того, насколько ему повезло, потому что один из острых сучков мог попасть ему прямо в глаз, судя по тому, как с него слетели очки. Но Пол наверняка жив. Просто наверняка. Однако он мог получить серьезную травму, мог истекать кровью...
Кэрол попыталась было встать на четвереньки, чтобы разыскать Пола и по возможности оказать ему первую помощь. Но очередная молния ослепительно и оглушительно разрядилась прямо возле здания, и от охватившего ее страха конечности Кэрол сделались ватными. У нее даже не было сил ползти, и эта слабость приводила ее в негодование, так как она всегда гордилась своей силой, целеустремленностью и несгибаемой волей. Проклиная себя, она вновь упала на пол.
«Что-то пытается помешать нам усыновить ребенка».
Эта невероятная мысль поразила ее так же, как и предостережение предыдущего взрыва, полученное ею за мгновение до того, как молния огневым валом ворвалась во двор.
«Что-то пытается помешать нам усыновить ребенка».
Нет. Это просто смешно. Гроза, молния — всего лишь разбушевавшаяся стихия. Не было же все это нацелено против О'Брайена только потому, что он собирался помочь им с усыновлением ребенка.
Какая глупость.
«Глупость? — подумала она, и в этот момент вновь раздался оглушительный гром, и комната осветилась дьявольским светом. — Просто природа? А ты когда-нибудь раньше видела такую молнию?»
Дрожа и холодея, Кэрол приникла к полу; охвативший ее страх был еще сильнее, чем в детстве. Она пыталась убедить себя в том, что ее испугала лишь молния, так как это было бы вполне оправданным объяснением, но она понимала, что обманывает себя. Боялась она как раз не молнии, ее-то меньше всего. Было что-то еще, что-то неопределенное, бесформенное и безымянное; оно присутствовало в комнате, и само это присутствие, чье бы там оно ни было, словно нажимало внутри ее на какую-то неведомую кнопку, вызывавшую панику на каком-то подсознательном примитивном уровне. Страх этот был глубоким, инстинктивным.
Гонимые ветром листья и бумаги, взметнувшись, устремились к ней, похожие на дервиша. Он был высоким: колонна диаметром фута в два и высотой — в пять-шесть, состоящая из сотен маленьких кусочков. Эта колонна приблизилась к Кэрол, извиваясь, вздымаясь, шелестя, меняя очертания, серебристо поблескивая в грозовом свете, и она почувствовала исходящую от нее угрозу. Она взглянула на этот вихрь, и ей вдруг показалось, что он сверху вниз тоже смотрит на нее. Через мгновение он сместился на несколько футов влево, потом вернулся, вновь задержался перед ней, потом вдруг метнулся вправо, но опять вернулся и навис над ней, словно раздумывая: не броситься ли на нее, не разорвать ли ее в клочки, не смешать ли ее с этими листьями, газетами, конвертами и прочим мусором, из которого он сам и состоял?
«Ведь это же просто обыкновенный мусор!» — сердито пыталась убедить себя Кэрол.
Созданный ветром фантом отпрянул от нее.
«Видишь? — укоризненно спрашивала она себя. — Просто бездушный мусор. Что это со мной? Уж не схожу ли я с ума?»
Она вспомнила известную аксиому, которая способствовала успокоению в подобные моменты: если тебе кажется, что ты сходишь с ума, значит, ты абсолютно нормальный — сумасшедшие никогда не сомневаются в своем здравомыслии. Будучи психиатром, она знала, что эта древняя мудрость слишком упрощала целый комплекс психологических принципов, но, по сути дела, в ней была немалая доля правды. Значит, она в своем уме.
И тем не менее эта жуткая, необъяснимая мысль почему-то вновь вернулась к ней: «Что-то пытается помешать нам усыновить ребенка».
Если кружащийся вокруг нее вихрь не был явлением природы, то чем же он был? Неужели ей надлежало поверить в то, что молния была ниспослана именно для того, чтобы превратить мистера О'Брайена в обугленный труп? Вот уж идиотская идейка-то. Кому же это дано стрелять молнией, как из пистолета? Господу? Господь явно не мог сидеть на небе и постреливать в мистера О'Брайена молниями — лишь бы помешать Кэрол и Полу Трейси усыновить ребенка. Тогда — дьявол? Он палил по несчастному мистеру О'Брайену из глубин преисподней? Какое-то сумасшествие. О Господи!
Она не могла с уверенностью сказать, что верит в Бога но уж в дьявола-то она определенно не верила.
Еще одно окно разорвалось, осыпая ее осколками стекла.
Потом молнии прекратились.
Гроза уже не ревела, а рокотала, словно удаляющийся товарный поезд.
Сильно пахло озоном.
Ветер все еще дул в разбитые окна, но с явно меньшей силой, чем за мгновение до этого, потому что взвивавшиеся вихри листьев и бумаг улеглись на пол и, будто выдохшись, лежали там кучами, слегка подрагивая.
«Что-то...»
«Что-то...»
«Что-то пытается помешать нам...»
Кэрол пыталась зажать эту мысль, как артерию, из которой била кровь. Черт возьми, она же, в конце концов, образованная женщина. Она всегда славилась своей рассудительностью и хладнокровием. Она не могла позволить себе поддаваться этим нелепым суеверным страхам.
Мерзкая погода — вот в чем было дело, а не в молнии. Это все ее выходки. О подобном то и дело читаешь в газетах. И снежный покров в Беверли-Хиллз достигал толщины в полдюйма. И день тридцатиградусной жары среди холодной зимы в Миннесоте. И дождь с безоблачно голубого неба. И, хотя подобной силы молнии были явно нечастым явлением, они, вероятно, когда-нибудь и где-нибудь уже наблюдались, и не один раз. Даже наверняка. Не могло быть и сомнений. Стоит только взять одну из книжек, авторы которых собрали всевозможные мировые рекорды, раскрыть ее на главе «Погодные явления», найти раздел «Молнии», и там скорее всего будет напечатан список таких ударов молний, на фоне которых об этом будет просто стыдно рассказывать. Причуды погоды. Вот и все. Вот и все, что это было. Ни больше ни меньше.
На какое-то время Кэрол по крайней мере удалось отбросить от себя всякие мысли о демонах, фантомах, зловещем полтергейсте и прочей подобной чертовщине.