Тук, тук-тук, тук, тук...
Став глуше, звук превратился в назойливое аритмичное постукивание, еще более изводящее, чем первые сильные удары. Теперь оно, казалось, доносилось из другого конца дома.
Хотя ему вовсе не хотелось забираться на лестницу и под дождем возиться со ставней, именно этим ему и предстояло заняться, так как иначе под аккомпанемент такого постукивания ему ничего не удастся написать. По крайней мере, не сверкала молния.
Поставив чашку на стол, Пол направился было к двери, но на полпути его остановил зазвонивший телефон.
«Да, тот еще предстоит денек», — устало подумал он.
Потом он вдруг понял, что, как только зазвонил телефон, ставня перестала стучать. Может быть, ветер вовсе сорвал ее, тогда с ремонтом придется подождать до более приемлемой погоды.
Вернувшись к столу, он подошел к телефону. Это звонил Альфред О'Брайен. Поначалу разговор не клеился, и Пол очень смущался. О'Брайен настоятельно выражал свою благодарность: «Вы спасли мне жизнь! Вы по-настоящему спасли меня от смерти!» С не меньшей настойчивостью, хотя в этом не было никакой необходимости, он повторял свои извинения по поводу того, что не позвонил вчера, сразу же после случившегося в офисе: «Я был настолько потрясен и ошеломлен, что плохо соображал и не поблагодарил вас. Это непростительно с моей стороны». Каждый раз, когда Пол пытался возражать против громких слов типа «героический» или «отважный», О'Брайен заливался еще сильнее. Наконец Пол решил сдержать свои протесты и дать человеку выплеснуть все эмоции; О'Брайен был твердо намерен очистить совесть с не меньшей тщательностью, чем та, с которой он смахивал крохотные пылинки со своего пиджака. Наконец он, похоже, почувствовал, что в достаточной мере искупил свою (в большей степени вымышленную) оплошность, и Пол с облегчением перевел разговор в другое русло.
О'Брайен звонил еще и по другому поводу, и теперь, словно тоже вдруг почувствовав смущение, он перешел к этой теме. Он никак не мог (это сопровождалось новой серией извинений) найти заявление, которое супруги Трейси подали ему накануне.
— Разумеется, когда это дерево пробило окно, все бумаги разлетелись по полу. Жуткий беспорядок. Некоторые бумаги были смяты и перепачканы, когда мы их подняли, большинство были мокрыми от дождя. Несмотря на это, Марджи — моей секретарше — удалось кое-как все найти и сложить, но — увы! — кроме вашего заявления. Его нигде нет. Я думаю, его могло унести ветром через одно из разбитых окон. Я не знаю, почему так случилось именно с вашим заявлением, но рекомендательной комиссии мы должны представить его в должном виде. Мне очень неловко доставлять вам такие неудобства, мистер Трейси, я искренне сожалею.
— Это не ваша вина, — ответил Пол. — Я заеду к вам за бланком, и мы с Кэрол заполним и подпишем его сегодня же.
— Вот и хорошо, — сказал О'Брайен. — Потому что оно должно быть у меня завтра рано утром, чтобы успеть к очередному заседанию комиссии. Марджи понадобится три полных рабочих дня, чтобы должным образом оформить и заверить ваше заявление, а именно столько времени и осталось до среды, когда будет комиссия. Если мы пропустим это заседание, следующее состоится только через две недели.
— Я заеду за бланком до полудня, — заверил Пол. — И привезу его вам в пятницу с утра.
Они распрощались, и Пол положил трубку.
ТУК?
Услышав этот звук, он сник.
Все-таки ему придется заняться ставней. А потом ехать в город за бланком заявления. Затем возвращаться домой. Полдня будет потеряно, и он не напишет ни единого слова.
ТУК! ТУК!
— Проклятие! — выругался Пол.
Тук, тук-тук, тук-тук...
Определенно, его ждал тот еще денек.
Он спустился вниз и полез в шкаф, где были его плащ и резиновые сапоги.
* * *Взад-вперед, туда-сюда — «дворники» мотались по лобовому стеклу, резко поскрипывая, отчего у Кэрол сводило зубы. Подавшись вперед, она напряженно вглядывалась в дождевую завесу.
Улицы блестели; асфальт казался жирным и прилизанным. Мутные потоки воды неслись по сточным канавам, образуя лужи над забитыми решетками водостоков.
Было десять минут десятого; только что закончился утренний час пик. Хотя на улицах было еще оживленно движение казалось вполне равномерным. Для Кэрол все ехали слишком быстро, и она, чувствуя некоторую неуверенность, внимательно смотрела по сторонам.
За два квартала до офиса эта осторожность оправдалась: правда, и ее оказалось недостаточно, чтобы предотвратить несчастье. Не глядя на приближавшийся транспорт, какая-то блондинка, проскочив между двумя фургончиками, выбежала прямо под колеса ее «Фольксвагена».
— Господи! — вырвалось у Кэрол, когда она резко нажала на тормоз с такой силой, что даже приподнялась с сиденья.
Подняв взгляд, блондинка оцепенела с широко раскрытыми глазами.
Хотя «Фольксваген» ехал со скоростью не более двадцати миль в час, мгновенно остановить его было невозможно. Тормоза завизжали. Покрышки заскребли по мостовой, пытаясь вцепиться в мокрый асфальт.
— Боже мой, нет! — вскрикнула Кэрол, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.
Машина, налетев на блондинку, подцепила ее своим капотом; «Фольксваген» стало заносить влево, и он оказался на пути приближавшегося «Кадиллака». Взвизгнув тормозами, «Кадиллак» резко вильнул, и шофер надавил на сигнал, словно решил, что от громкого звука Кэрол как по волшебству куда-то денется с его пути. В то мгновение она была уверена, что они неизбежно столкнутся, но «Кадиллак», даже не царапнув ее, прошел мимо в паре дюймов — все это произошло в считанные секунды, — и в тот же момент блондинка, скатившись с капота, упала на обочину. «Фольксваген» наконец-то остановился посреди улицы, раскачиваясь на своих рессорах, словно детская лошадь-качалка.
* * *Все ставни были на месте. Все до единой. Ни одна из них не болталась и не стучала на ветру, как думал Пол.
В сапогах и плаще с капюшоном, он обошел вокруг дома, внимательно осматривая все ставни как на первом, так и на втором этажах, и не заметил никакой пропажи На доме не было видно никаких следов ненастья.
Весьма озадаченный, он вновь обогнул дом, чавкая сапогами по пропитанному дождем лугу, как по мокрой губке. На этот раз он искал какие-нибудь сломанные сучья деревьев, которые при порывах ветра могли биться о стену. Деревья оказались невредимыми.
Поеживаясь от преждевременного осеннего холода, он минуту-другую постоял на лужайке, приглядываясь и прислушиваясь, не раздастся ли стук, тревоживший дом всего несколько минут назад, поворачивая голову то вправо, то влево. Теперь ничего слышно не было: лишь дыхание ветра, шорох деревьев и тихий шелест падающего на траву дождя.
В конце концов, почувствовав, что от холодного дождя с ветром у него застыло лицо, он решил прекратить свои поиски до тех пор, пока вновь не услышит стук и не поймет, откуда он происходит. А пока он съездит в город за бланком заявления. Дотронувшись рукой до лица, он почувствовал жесткую щетину, вспомнил безупречную опрятность Альфреда О'Брайена и подумал, что ему неплохо бы побриться, перед тем как ехать.
Пол вернулся в дом через задний вход, оставив свой мокрый плащ на диване-качалке с виниловым сиденьем и скинув с себя сапоги, прежде чем отправиться на кухню. Закрыв за собой дверь, он с удовольствием почувствовал домашнее тепло.
ТУК! ТУК! ТУК!
Дом вздрогнул, словно от трех очень сильных и частых ударов кулака какого-то великана. В центре кухни, где к потолку была подвешена полка с кухонной утварью, звякнули кастрюли и сковородки.
ТУК!
Если бы настенные часы были не так хорошо прикреплены к стене, они наверняка бы упали.
Пол вышел на середину помещения, пытаясь определить, откуда доносился стук.
ТУК! ТУК!
Раскрылась дверца духовки.
Две дюжины маленьких склянок со специями зазвенели друг о друга.
«Что ж это за чертовщина?» — подумал Пол, чувствуя, как ему стало не по себе.
ТУК!
Он начал медленно поворачиваться, прислушиваясь и присматриваясь.
Вновь брякнули кастрюли и сковородки, а большой половник, сорвавшись со своего крючка, со звоном упал на стоявший под ним разделочный стол.
В поисках источника Пол посмотрел наверх.
ТУК!
Он уже думал, что вот-вот посыплется штукатурка, но этого не произошло. Однако звук определенно доносился откуда-то сверху.
Тук, тук-тук, тук...
Неожиданно стук стал тише, чем был, но совсем не пропал. По крайней мере, дом перестал дрожать и посуда прекратила греметь.
Пол направился к лестнице с твердым намерением установить причину творившегося безобразия.
* * *Блондинка упала навзничь в водосточную канаву, одна рука ладонью вверх была откинута в сторону, другая безжизненно лежала у нее на животе. Золотистые локоны были в грязи. Ее захлестывал поток трехдюймовой глубины, несущий к ближайшему водостоку листья, песок и обрывки бумажного мусора, и в этой мутной воде беспорядочно метались ее длинные волосы.
Опустившись возле нее на колени, Кэрол поразилась, когда увидела, что жертвой оказалась вовсе не женщина, а девушка лет четырнадцати-пятнадцати. Она была необыкновенно хороша, с тонкими чертами лица, бывшего в тот момент жутко бледным.
Для такой отвратительной погоды она была одета совершенно несоответствующим образом: белые теннисные туфли, джинсы и клетчатая сине-белая блузка. Ни плаща, ни даже зонтика у нее не было.
Дрожащими руками Кэрол взяла ее правую руку и пощупала пульс. Она уловила его сразу же: он был ровным и отчетливым.
— Слава Богу, — произнесла она слабым голосом. — Слава Богу, слава Богу.
Кэрол начала осматривать девушку. У нее не оказалось никаких серьезных травм, только несколько ссадин и царапин. Тем не менее это не исключало внутреннего кровотечения.
Водитель «Кадиллака», высокий мужчина с бородкой клинышком, остановился возле «Фольксвагена» и посмотрел на лежавшую девушку:
— Мертва?
— Нет, — ответила Кэрол. Она осторожно приподняла сначала одно веко девушки, затем другое. — Просто потеряла сознание. Возможно, легкое сотрясение. Кто-нибудь вызывает «Скорую помощь»?
— Не знаю, — сказал он.
— Тогда вызовите вы. Скорее.
Развернувшись, он побежал прямо по луже, не заботясь о том, что ее глубина превышала высоту его ботинок.
Кэрол нажала на подбородок девушки: ее челюсть была расслаблена, и рот легко открылся. В нем не было видно ничего затруднявшего дыхание, крови или чего-то, могущего вызвать удушье; язык находился в безопасном положении.
Откуда-то из-за дождевой завесы появилась седая женщина в прозрачном плаще и с красновато-оранжевым зонтиком.
— Вы не виноваты, — сказала она Кэрол. — Я видела, как это случилось. Все произошло на моих глазах. Девочка выскочила, не глядя, прямо под колеса. Вы абсолютно ничего не могли сделать, чтобы предотвратить несчастный случай.
— Я тоже все видел, — поддержал ее представительный мужчина, несколько не соответствовавший своему черному зонтику. — Я видел, как девочка, словно в трансе, шла по улице. Без плаща или зонта. С будто бы ничего не видящими глазами. Она сошла с тротуара между двумя теми фургончиками и несколько секунд постояла, как бы ожидая очередную машину, чтобы покончить с собой. И, Бог свидетель, так оно и случилось.
— Она жива, — сказала Кэрол, не в состоянии справиться с дрожью в голосе. — На заднем сиденье моей машины есть аптечка. Принесите мне ее, пожалуйста, кто-нибудь.
— Конечно, — отозвался солидный мужчина, направляясь к «Фольксвагену».
Среди всего прочего в аптечке первой помощи были депрессоры для языка, и Кэрол хотела, чтобы они находились у нее под рукой. Хотя у девушки не было признаков приближающихся конвульсий, Кэрол готовилась к худшему.
Начала собираться толпа.
Где-то неподалеку раздалась сирена. Ее вой стал быстро приближаться. Вероятно, это полиция: «скорая помощь» не могла бы приехать так быстро.
— Какая прелестная девочка, — сокрушалась седоволосая женщина, глядя на лежащую без сознания девушку.
Собравшиеся тоже что-то бубнили, соглашаясь с ней.
Поднявшись, Кэрол сняла с себя плащ. Накрывать девушку было бессмысленно, так как она уже успела промокнуть насквозь. Свернув плащ, Кэрол вновь опустилась на колени и осторожно подсунула импровизированную подушку девушке под голову, чтобы приподнять ее из воды.
Девушка не открыла глаз и даже не пошевельнулась. Спутанная прядь золотистых волос упала ей на лицо, и Кэрол аккуратно убрала ее. У девушки, видимо, был жар, потому что, несмотря на холодный проливной дождь, ее кожа казалась горячей на ощупь.
Неожиданно, еще не успев отнять пальцев от щеки девушки, Кэрол почувствовала дурноту и недостаток воздуха. В какое-то мгновение ей показалось, что она вот-вот потеряет сознание и упадет на девушку. Словно черная волна поднялась у нее где-то за глазами, затем в этой темноте мелькнул серебристый отблеск, отблеск чего-то движущегося, чего-то таинственного из ее кошмарного сна.
Заскрипев зубами, она тряхнула головой, сопротивляясь этой темной волне. Убрав свою руку от щеки девушки, она прикоснулась ею к своему лицу; дурнота прошла так же резко, как и началась. До приезда «скорой помощи» она несла ответственность за пострадавшую девочку и была твердо настроена не подвести.
Немного запыхавшись, вернулся представительный мужчина с аптечкой первой помощи. На всякий случай Кэрол вынула из хрустящей целлофановой обертки один депрессор для языка.
Выехав из-за угла, возле «Фольксвагена» остановилась полицейская машина. Ее вращающиеся сигнальные огни окрасили мокрую дорогу в красный цвет, и дождевые лужи стали похожи на лужи крови.
Не успела затихнуть сирена полиции, как вдалеке прозвучала другая сирена, высокое завывание которой показалось Кэрол самым мелодичным звуком в ее жизни.
«Сейчас придет конец этому ужасу», — подумала она.
Но когда она взглянула на мертвенно-бледное лицо девушки, ее облегчение несколько отяготилось сомнениями. А вдруг ужас вовсе не заканчивается, а только начинается?..
* * *Наверху Пол медленно ходил из комнаты в комнату, прислушиваясь к постукиванию.
Тук... тук...
Звук по-прежнему исходил откуда-то сверху. С чердака. Или с крыши.
Лестница, ведущая на чердак, находилась за дверью в конце коридора второго этажа. Ступени были узкими, некрашеными, и, когда Пол стал по ним подниматься, они заскрипели.
Хотя пол на чердаке был настлан полностью, помещение еще нельзя было назвать завершенным. Конструкция стен оставалась открытой для обозрения: похожее на сырое мясо розовое стекловолокно, являющееся изолирующим материалом, и равномерно расположенные стойки, напоминающие ребра. Все это освещалось двумя стоваттными лампочками, и повсюду, особенно ближе к свесу крыши, таились тени. Высота чердака позволяла Полу не сгибаясь ходить по всей его длине и по половине ширины.
Стук дождя по крыше раздавался здесь довольно громко. Это был несмолкаемый шелест, мягкий всепоглощающий гул.
Однако тот, другой звук был слышен и на фоне барабанящего дождя: «Тук... тук-тук...»
Пол медленно шел мимо многочисленных картонных коробок и других вещей, которым надлежало здесь храниться: пары больших чемоданов; старой шестирожковой вешалки; потускневшего латунного торшера; двух стульев с прорванными тростниковыми сиденьями, которые он намеревался как-нибудь починить. Все здесь было припорошено тонким слоем светло-серой пыли.
Тук... тук...
Он прошел по всей длине чердака, затем, вновь вернувшись на середину, остановился. Источник стука, казалось, был прямо перед его лицом, на расстоянии всего лишь нескольких дюймов. Но здесь не было ничего, что предположительно могло бы вызывать такой звук; ничто не шелохнулось.
Тук... тук... тук... тук...
Хоть постукивание и несколько поутихло по сравнению с тем, каким оно было несколько минут назад, оно по-прежнему было тяжелым и весомым; оно распространялось по всему каркасу дома. Кроме того, стук приобрел простую монотонность; удар от удара отделяли одинаковые промежутки времени, что отдаленно напоминало биение сердца.