— Вроде бы всё, — сообщил монах, похлопывая себя по бокам. — Впрочем, это был только один рукав. Во втором я храню свои научные трактаты и кое-какие личные вещи.
— Трактаты? — спросил Ользан, словно очнувшись ото сна. — А можно взглянуть?
— Естественно, — монах покопался в складках своей накидки и извлёк на свет два толстенных тома. — Когда я закончу работать над ними, то, несомненно, произведу переворот в здешней медицине. Ну и культуре, разумеется.
— Язык неизвестен, — вздохнул художник (остальные переглянулись), рассматривая изображение человека, поверх которого были нанесены сотни разноцветных точек и линий, их соединяющих. — О чём это, Сунь?
— Это учение о точках, расположенных на теле человека и о силах, которыми они управляют. К моему большому огорчению, здесь это знание находится в зачаточном состоянии. Правда, есть расы, здесь не обозначенные — а, значит, мне есть, чем заниматься.
— Неужели эти точки так много значат? — спросил Ользан с недоверием. — Покажи-ка что-нибудь!
Монах пожал плечами, и, протянув руку, легонько надавил куда-то в левое предплечье. Юноша охнул и схватился за руку. Та была парализована ниже локтя и совершенно ни на что не реагировала.
— А теперь так… — монах неуловимым движением надавил на другое место и сотни огненных иголок вонзились в руку. Ользан потрогал её — всё в порядке, рука была вполне дееспособна.
— Я уже говорил с некоторыми лекарями, — вздохнул монах, — но меня, как правило, называют дикарём и шарлатаном. Воистину, труден путь просвещения.
— Так! — произнесла с отвращением Коллаис, которая тем временем сосредоточенно листала второй том. Она показала том своему брату и тот с удивлением воззрился на множество иллюстраций, изображавший пары обнажённых тел. Догадаться, о чём шла речь, было нетрудно. — Это что, второй великий трактат? Как называется эта наука? Разврат?
— Чем больше я гляжу на вас, — произнёс монах с сожалением на лице, — тем больше убеждаюсь, что учить вас предстоит ещё очень и очень долго. Мне ужасно жаль, если разврат — это единственное слово, которое вы находите для этого занятия.
— По крайней мере называть это научным и великим трактатом я бы не стала, — возразила девушка с негодованием. — Мне страшно представить, что будет, если это сочинение станет всеобщим достоянием.
— По-моему, это как раз легко представить. Большинство людей утратят массу нелепых предрассудков относительно этой части своей жизни. Кстати, в Оннде большинство жителей таких предрассудков и так не имеют.
— У нас дома я тоже видела людей, лишённых подобных предрассудков, — Коллаис откинулы волосы на плечи. — В основном это мужчины, цвет нашего общества. Правда, похоже, что их… жертвам всё это большого удовольствия не доставляет.
— В одной и той же посуде можно приготовить несъедобные горькие уголья и изысканные блюда, — ответил монах. — Равно как можно приучить человека к мысли, что естественные потребности — гнуснейшие и отвратительнейшие пороки. Всё это изменится, Коллаис, если ты хоть раз влюбишься.
Коллаис силой отобрала злополучный том у своего брата (тот с увлечением листал его, и отдал с большой неохотой) и молча вручила Унэну.
— К любви всё это не имеет никакого отношения, — возразила Коллаис тише и уже не столь уверенно.
Монах молча покачал головой и принялся с оскорблённым видом укладывать вещи назад в свой вместительный рукав. Стоило ему уложить свои посохи, как Ользан с проклятиями вскочил и шлёпнул себя ладонью по затылку.
— Что такое? — вскочила Коллаис.
— Что-то ужалило меня, — юноша потрогал затылок и скривился от боли. — Жжёт-то как…
— Сейчас приложим что-нибудь холодное, — девушка взяла кусок ткани и встала было на ноги, когда над головой Ользана неожиданно сгустилось и начало набирать яркость небольшое ярко-жёлтое облачко. Все уставились на него, широко открыв глаза. Один только Ользан ничего не замечал — он стоял, прижав ладони к вискам, словно у него разболелась голова.
Облако оторвалось от головы художника и медленно поползло вверх, раскручиваясь наподобие вихря и стремительно набирая яркость. Вторые тени легли на землю — зыбкие, сиреневые, дрожащие. Когда яркость вихря стала нестерпимой для глаз и крохотные молнии начали с треском прорываться наружу, монах опомнился.
— На землю! Живо!! — и бросился к Ользану.
На лице Унэна был написан неподдельный испуг и шантирцы, не раздумывая, кинулись наземь, укрывая лицо и зажимая уши. Унэн повалил Ользана и едва успел упасть рядом, набросив поверх головы свою накидку, как над головой прогрохотал оглушительный взрыв. Волна тёплого воздуха прижала их к земле. Со стороны города послышались крики.
Унэн встал, пошатываясь, с непереносимым звоном в ушах. Все остальные тоже встали — судя по всему, никто серьёзно не пострадал. Над самой землёй висел мелкий желтоватый туман. На глазах оглушённых зрителей он стремительно впитался во все металлические предметы и исчез.
В воздухе пахло грозой.
Бревин недоверчиво прикоснулся к своему мечу… и ничего не заметил. Всё остальное выглядело, вроде бы, как и прежде.
— Быстро собирайте вещи, — сквозь туман в сознании и звон в ушах донёсся голос монаха. — Скоро здесь будет стража. Надо убраться отсюда как можно скорее.
Спустя пять минут четвёрка, всё ещё пошатываясь от испытанного шока, скрылась на западном склоне холма. Вовремя: спустя ещё пару минут к их поляне прибежали четверо стражников. Их поиски оказались тщетными; в конце концов они убедились, что жертв нет и ушли. Их капитану, правда, пришлось составлять рапорт о произошедшем — но это, в конце концов, была лишь крохотная неприятность.
* * *Домой добрались без происшествий.
— Всё с тобой в порядке, — уверено заключила Коллаис, закончив осматривать Ользана. На затылке у того вздулась большая шишка, но компресс должен был вскоре справиться с этой напастью. — Ничего болезненного… по крайней мере, для меня.
— Ну-ка, дай-ка я, — Унэн, без своей обыкновенной улыбки, некоторое время сосредоточенно исследовал правую руку юноши, осторожно прикасаясь пальцами и что-то бормоча, а в завершение долго рассматривал его глаза. Наконец, встал и пожал плечами.
— Согласен. Всё в порядке. Сам ты что чувствуешь?
— Ничего. — Ользан прислушался к внутренним чувствам. — Странно. Раньше вроде бы всё время ощущался слабый туман в голове. Сейчас всё прошло. И ясность мысли просто поразительная.
Бревин с облегчением вздохнул.
— Добро пожаловать в мир нормальных людей, Олли, — пояснил он на словах и уселся в кресло. — Что бы там у тебя ни было, но, раз оно прошло, то, возможно, и к лучшему.
— Не думаю, чтобы оно прошло, — с сомнением отозвался монах. — Ну да ладно. Что у нас сегодня на ужин?
— Мне сейчас только об ужине думать, — отмахнулась девушка. — Кстати, ты не так давно обещал поразить нас своей кухней. Почему бы не вспомнить про своё обещание?
— А это идея! — обрадовался человечек. — Риви, пойдём, поможешь. Одному мне всё это не дотащить.
* * *Коллаис удалилась к себе в комнату и оглядела её. Вроде бы ничего не забыла. Все поручения в городе завершены… к алхимику она уже сходила (и тот, вместе со своей супругой, долго упрашивал её не забывать про их скромную лавку и почаще навещать). В Храме ею остались довольны и даже дали рекомендацию для других целительских орденов. Так, глядишь, и до диплома недалеко. Верно говорила их знахарка, что у всех в роду Коллаис склонность к волшебству.
Взять хотя бы Риви. Стоило взяться за ум, как тут же всё схватывает. Вот только похоже, что Унэн как-то странно на него действует…
…Снизу раздавались голоса и приглушённый грохот и лязг — по-видимому, Сунь Унэн принялся за работу. Девушка села у окна, наслаждаясь вечерним воздухом и неожиданно для самой себя вспомнила о надписи, которую она срисовала с обгорелого клочка бумаги. Убедившись, что никто её не видит, она положила листик на стол.
Осторожно, заполняя пробелы ничего не значащими словами, прочла бессвязный текст. Ничего магического не ощущается. Любая магическая система Ралиона построена на ограниченном количестве слогов. После некоторого навыка узнать некоторые из них сможет любой мало-мальски грамотный человек.
Прочесть всё или не рисковать?
Она поднесла к клочку бумажки медальон и присмотрелась. Никаких изменений. Прочла несложное заклинание, обострявшее восприятие — в том числе ко всему магическому. Слабо зарделся в полутьме висевший на поясе «кошелёк». Надпись по-прежнему не меняла цвета. Будь она магической — даже частично разрушенной или давно позабытой — медальон должен отозваться.
Прочесть или не стоит?
Внутри у неё шла страшная борьба. Как в тот раз, когда она прочла «улучшенное» Ользаном заклинание. В тот раз всё обошлось. А сейчас? Олли утверждает, что приобрёл свои способности путём чтения этой бессмыслицы. Ну и, конечно, Мантр концентрации и всего остального популярного набора.
Коллаис ощущала себя человеком, который решился выпить неизвестный состав, не потрудившись узнать, что это такое. Но искушение ощутить, что может случиться, было так велико…
Девушка зажмурила глаза и, открыв их через несколько секунд, быстро прочла надпись, краем глаза наблюдая за медальоном.
Ничего не случилось.
Ну хорошо, сказал внутренний голос. Один раз прочла — и довольно. Или ты тоже собираешься отказаться от употребления магии и читать эту формулу?
Конечно же, она не собиралась.
За дверью послышались неторопливые шаги и Коллаис поспешно спрятала бумажку.
Если бы она взглянула на медальон, то увидела бы, как внутри него зажглась и сразу же погасла одинокая искорка.
* * *— Прошу, прошу, — Сунь Унэн довольно потёр руки. — Сегодня выбор блюд на моё усмотрение. В поварском деле я, конечно, намного хуже…
— … твоего великого предка? — предположил Бревин.
Монах разразился хохотом и долго не мог успокоиться.
— Не угадал. Хуже многих поваров в моём монастыре. Так что, если представится случай посетить его…
Все расселись, некоторое время разглядывали блюда. Все они выглядели, как произведения искусства. Даже винные бутылки — последние были пузатыми, пыльными, и происходили, несомненно, из тайников для особо дорогих клиентов.
— Впечатляет, — призналась Коллаис, когда с ужином было покончено. — Мне-то казалось, что почти всё, о чём ты говоришь, чистое хвастовство. Беру свои слова обратно. Кое-чему мне, пожалуй, следует у тебя поучиться.
— Многим вещам, моя дорогая, — благодушно пропел человечек. — Многим вещам у меня стоит поучиться. Но что касается трапезы, тут я, к сожалению, тебе уступаю. Видишь ли, лень — единственный порок, в борьбе с которым я так и не преуспел.
Коллаис не выдержала и фыркнула.
— Интересно, а скромностью ты превосходишь своего великого предка?
— Несомненно, — подтвердил монах. — Хотя бы потому, что он — да простятся мне эти слова — был начисто лишён её. Что и говорить, равные богам имеют свои недостатки.
— Твои слова, к сожалению, невозможно проверить, — вздохнул Ользан.
— Как это невозможно! — возмутился монах. — Неужели я сам и мои поступки их не подтверждают? Кроме того, — на стол легло четыре толстых и пыльных тома, — вот жизнеописание моего предка, составленное его благодарными учениками.
— Да уж, — произнёс, наконец, поражённый Бревин, пролистав несколько страниц. — Пожалуй, стоит выучить этот язык. Я надеюсь, ты не откажешься обучить?
— Разумеется, — важно кивнул головой Унэн. — Хотя бы для того, чтобы вы, наконец, начали приобщаться подлинной мудрости. Впрочем, чего это я? О делах можно поговорить и позже. Кто-нибудь возражает против вечерней прогулки? Хороший сон нам не повредит.
Никто не возражал и, когда слуги убрали остатки праздничного ужина, четвёрка, одев походную одежду, вышла наружу и двинулась в направлении Старой Крепости.
* * *Было большое полнолуние — два диска, жёлтый — покрупнее и белый — помельче светились на безоблачном небе. Третьей луны не было видно; Ользан знал, что её видно только более зоркими глазами либо в подзорную трубу.
Большая площадь посреди Старой Крепости была оживлена и по ночам. Крепость давно уже перестала служить основой, ядром обороны города и прилегающих селений — никто из западных жителей не осмелился бы, даже если был бы враждебен, напасть на Паэрон. За годы, прошедшие с последней войны, крепости и дозорные башни выросли вокруг Паэрона — проходя редким пунктиром через мрачную скалистую пустыню, где ветер постепенно стирал руины с лица земли. Вопреки мнению историков, королевство не пренебрегало защищённостью и тщательно следило за своими границами.
Впрочем, пустынный пояс в сорок два километра шириной служил естественной границей между разрозненными городками юго-запада — те постоянно были желанной добычей как пиратов, так и варваров, что спускались с гор. Давно, правда, нет ни тех, ни других, но память о постоянно нависшей угрозе живуча, и люди не торопятся селиться у пологих юго-западных берегов.
Площадь была не столь и велика по меркам современных городов. Однако на ней умещались три небольших группы музыкантов — одна, судя по всему, была местной. Хоть слушателей в вечерний час было и не очень много, довольный вид музыкантов говорил, что дела идут не так уж плохо.
— Интересно, есть ли хоть что-нибудь, что он не умеет? — шепнула Коллаис, наблюдая, как Унэн, устроившись рядом с музыкантами, подыгрывает им на небольшой свирели, которая, естественно, появилась всё из того же рукава его одеяния. Музыканты не возражали — слух у монаха был превосходен, а денег он не требовал. Впрочем, его собственная чаша для подаяний уже устроилась у ног своего хозяина и время от времени принимала скромные дары.
— Поднимемся на стену? — предложил Бревин, когда стало ясно, что Унэн увлёкся музицированием и не обращает на них внимания. Вход на стену был также свободен — вернее на две стены, западную и восточную. Плату в один серебряный за вход вряд ли можно было считать серьёзным препятствием.
С западной стены открывался вид на пустыню. Кое-где были видны заострённые верхушки дозорных башен. Два созвездия, Дракон и Колесница, господствовали в западной части неба. Воздух был спокоен и разноцветные звёзды выглядели очень нарядно. Отсюда были видны окраины прерий — там, где теплилась жизнь, не подавленная зноем и песками. Людей там, правда, по-прежнему не было.
Сверкающая звезда сорвалась с неба и начала свой первый и последний полёт. Все трое схватили первые попавшиеся под руку монетки и кинули вниз — туда, где находилось спокойное и глубокое озеро. Если монетки упадут в воду одновременно со звездой, сбудется загаданное желание.
За негромкой музыкой и разговорами стоявших рядом плеска не был слышно.
XXIII
Дорога в Гилортц запомнилась только изобилием всевозможных посёлков, что располагались поблизости от дороги. Не все они были крестьянскими; то там, то здесь виднелись характерные по очертаниям строения, в которых выплавляли металл. Некоторые из них работали и по ночам — судя по поднимающимся столбам дыма.
Что за привычка ездить по ночам, думал сонный Ользан, которого даже прохладный ветер не смог до конца разбудить. Оно конечно, что днём, в самый зной, путешествовать по здешним краям не очень удобно, но в такую рань…
Дорога постоянно шла в гору — сами горы, полуприкрытые туманной дымкой, приближались как-то незаметно. Вначале появились каменные столбы — «пальцы» — которыми ощетинилась здешняя земля на добрые пятнадцать километров во все стороны от гор. Ользан не сразу припомнил названия горы, в которую постепенно вгрызались здешние рудокопы. Анкин-Шартц, Неиссякающий источник. К чему бы это? Что под этим понимается — руда, которая по-прежнему исправно лилась наружу или две реки, Нильман и Ханкина, взявшие городок в клещи?