Но главное – черт возьми! – что ничего конкретного, сплошные домыслы и смутный подсознательный дискомфорт, а логики не больше, чем в том гребаном сериале, что сейчас мельтешит по «ящику»: «Ты видела, какой у него был взгляд, когда он посмотрел на тебя, дорогая? Я так испугалась, думала, он кинется на тебя прямо там, при всех! – О, ты преувеличиваешь, Фелицио никогда бы этого не допустил… Поправь мне сзади воротник, дорогуша»… Или как там? – раздраженно поморщился Левшиц.
Не пора ли поговорить с парнем напрямую. Вот только с чего начать? И откуда он, собственно, взял, что Назар может иметь к этому какое-то отношение?
Но, с другой стороны, неужели ему просто показалось, что тот тоже что-то чувствует?
«Самое лучшее, чтобы оно так и было», – подумал Левшиц и, принимая окончательное решение, открыл новую банку пива. Только не стоит откладывать дело в долгий ящик: прямо сегодня.
Минувшей ночью, когда Валерия крепко спала, а Назар находился в больнице, проходя по коридору в уборную мимо детской… Короче, ему показалось, что там кто-то есть. Это ощущение было вызвано не звуком или движением в сумраке. Но…
Но.
Неужели его начинает пугать эта комната? Точнее, то, что в ней может находиться.
(«Может, правильнее – обитать?»)
А если нет, то почему же он так и не удосужился в нее заглянуть на обратном пути в спальню? На всякий случай проверить, что там сидит в темноте.
Однако, в том ли дело, что не решился? Потому что, если бы он действительно был склонен верить во всякую чушь, то не просто заглянул бы, а устроил локальный армагеддон – ведь там спит его восьмилетний сын, черт возьми! Если бы в самом деле верил в возможность какого-нибудь… полтергейста или чего-то вроде того. Если бы допускал хоть малейшую вероятность.
С помощью дистанционного пульта он переключил канал и откупорил следующую банку пива. На экране возникла говорящая голова, пространно рассуждавшая о налоговой политике государства. Левшиц отхлебнул большой глоток, вырубил «ящик» и направился в комнату сына.
3
Моток толстых капроновых ниток Назар отыскал среди своих игрушек. В какой-то момент он даже начал сомневаться, сумеет ли найти их вообще. Катушка с нитками – именно такими, какие были ему необходимы, – осталась от разборного воздушного змея, которого они с отцом запускали прошлым летом и которого специально купили перед поездкой на пикник за город. Правда, в тот памятный день змей взлетел лишь однажды и, как оказалось, этот его полет был последним. Когда пестрый ромб поднялся над землей метров на тридцать, ветер внезапным порывом отнес его в сторону больших деревьев, где тот намертво запутался в раскидистых ветвях, трепеща длинными розовыми лентами. Все усилия вызволить змея на свободу ни к чему не привели. И теперь от него остались лишь воспоминания да этот моток с черными прочными нитками.
Воспоминания о том последнем полете змея навеяли на Назара легкую грусть, словно дуновение ветерка в солнечный день касается едва заметно щеки – все-таки это было здорово, пускай и очень недолго и пускай всего один раз, все равно – здорово!
Валерия стряпала на кухне; время от времени доносился звон посуды, шкворчание готовящейся еды, аппетитные запахи становились зазывнее. И Назар подумал, что ему следует поторопиться, если он собирается закончить дело до вечера. Когда они вернулись из больницы, Валерия сразу же уложила его в постель и теперь вряд ли обрадуется, застав его ползающим под кроватью. Но больше всего опасался, чтобы она или отец заподозрили что-то неладное – ведь больной мальчишка, обматывающий нитками ножки своей кровати, – это же странно, верно?
Даже слишком.
Охранное приспособление, которое Назар окрестил «Сторожем», он задумал еще по дороге домой из больницы, пока они с Валерией ехали на такси. Помимо ниток был необходим кусок медной проволоки и маленький колокольчик, какой используют для рыбалки – и то, и другое у него имелось.
Сначала Назар протянул капроновую нить по периметру кровати, обматывая каждую ножку по несколько раз. Свободной осталась только одна сторона – у изголовья, где он и сам с трудом мог протиснуться. Потом отмотал и разрезал дополнительные нити на отрезки, которые натянул поперечно, привязывая к образованному периметру. Таким образом все пространство под кроватью разделилось на узкие участки. Колебание любого отрезка вызывало движение всех остальных. Труднее всего давался именно этот пункт: нужно было постепенно продвигаться назад, лежа на животе, чтобы натянуть нити от конца почти что до самого изголовья.
Где-то на середине этого трудного пути Назару вдруг подумалось, что если монстр появится прямо сейчас и сцапает его за горло огромными когтистыми лапами… А потом родители обнаружат под кроватью труп, запутавшийся в капроновых нитках от воздушного змея, которого он запускал с отцом прошлым летом и которому уже никогда не взлететь.
Назару потребовалось собрать все свое мужество, чтобы выбросить подобные мысли из головы и продолжить начатое. Прежде всего, важно было убедиться, все ли он учел. Нить выглядела достаточно прочной, чтобы не опасаться порвать ее самому случайно. Но не слишком ли много пространства оставляли поперечные стежки, чтобы чудовище сумело беспрепятственно вытянуть лапы, не задев их, а потом, например, зажать язычок колокольчика, тихо порвать нитки и выбраться наружу незаметно?
Был ли бука настолько… умным – так ведь?
Все же Назар по-прежнему не представлял, как монстр умудряется появляться под его кроватью. Поэтому, несмотря на свои восемь лет, не собирался чрезмерно полагаться на примитивное устройство вроде «Сторожа». Кто знает, на что было способно чудовище. От этого зависела не какая-нибудь там оценка за четверть, а кое-что поважнее – его жизнь.
И, возможно, не только его собственная. Загадочное шестистрочие в изоляторе не просто его напугало, но и заставило задуматься еще кое над чем.
Ему оставалось натянуть три поперечных отрезка и подвесить в задуманном месте колокольчик – по его мнению, недосягаемом для монстра, – когда вдруг голос Валерии произнес:
– О Боже, Назар, что ты делаешь? Ану, немедленно марш в постель! Я сказала, НЕМЕДЛЕННО!
Когда Валерия вернулась на кухню, а отец отправился смотреть телевизор и допивать пиво, он воспользовался очередной возможностью, чтобы закончить «сигнализацию». Оставалось совсем немного, но ему снова помешали.
Неожиданно вошел отец.
4
Левшиц опустился на край постели сына (в этот раз Назар успел нырнуть под одеяло) и замешкался, обдумывая, с чего начать. Все подходы к теме казались сейчас еще более нелепыми и надуманными, чем минуту назад. Он и не предполагал, что так трудно окажется сохранять последовательность.
Поэтому сделал первый ход с самого простого:
– Может, скажешь, что ты делал под кроватью?
– Ничего особенного, пап. – Мальчик выглядел спокойно, так, как если бы ему совершенно не было чего скрывать или речь шла о самых обыденных вещах – как он провел день или не забыл ли почистить зубы перед сном.
И никакого намека на желание поделиться чем-нибудь.
Чем-нибудь таким.
– Ты не против? – Левшиц приподнял свисающую к полу простынь и заглянул вниз. Со стороны движение выглядело торопливым, неловким, будто бы он бросился за случайно оброненной дорогой вещью. Но на самом деле он всего лишь пытался скрыть смущение, которое у него вызвал этот едва начавшийся разговор.
– Ух ты! – вырвалось у него от неожиданности, когда он разглядел пространство под кроватью, – Здесь поселился гигантский паук-мутант? Знаешь, маме это вряд ли понравится.
Он выпрямился, вопросительно глядя на Назара.
– А под подушкой, должно быть, и сам хозяин. Дашь взглянуть?
– Не-а… – помотал головой Назар.
Левшиц-старший вдруг заметно помрачнел, будто только что ему на ум пришла какая-то нехорошая мысль.
– И все-таки, зачем это?
Назар чуть помялся и вытащил из-под подушки колокольчик с продетым через отверстие в ушке куском медной проволоки.
– Вот, – колокольчик в его руке коротко звякнул: плинк!..
– Похоже на сигнальное устройство, – догадался Михаил.
Назар кивнул:
– Ну… это что-то вроде игры.
Левшиц нахмурился еще больше: что за игры такие?
«Ну да, тот дурацкий сон… Когда ему показалось, будто в комнате он не один. Это кое-что объясняет, так?»
По крайней мере в том, что касалось его необычного поведения в последнее время. Теперь все ясно, его пацан боится мистических существ, что вылезают по ночам из-под кровати. Кошмары, истории, слышанные от других мальчишек, фильмы… Не так уж это и удивительно. Раньше, правда, он не подмечал за сыном подобных страхов. «До того, как он спал с нами в одной комнате», – напомнил себе Левшиц. Ведь мальчишке только восемь. Вспомни, во что ты сам верил, когда тебе было столько же.
Он вновь глянул на колокольчик в руке сына. Нет, выдумал же – сигнализация! Пускай все это еще полное детство, все равно молодец, даром что пойдет только во второй класс – у парня уже голова на месте.
И Левшицу стало вдруг страшно смешно. А вместе с этим пропало всякое желание исследовать начатую тему. Все и так ясно – детские забавы в еще малознакомом доме да послеотпускной синдром. Не повод для взрослого мужика впадать в ребячество.
Ну, разве что совсем немного.
– Хочешь, помогу? – он протянул руку за колокольчиком, – Где ты собирался его закрепить?
– Спасибо, па. Но я сам, ладно?
– Как хочешь, – поднял обе ладони вверх Левшиц, – Только давай договоримся: если у тебя возникнут какие-нибудь проблемы… ну, например, захочется поговорить о чем-то таком… необычном, или тебя что-то испугает, ты сразу расскажешь мне. Обещаю, что не стану смеяться. По рукам?
– Заметано, – сказал Назар. Он ощущал приятный аромат пива, исходивший от отца, и его явно улучшившееся настроение. И сам почувствовал себя гораздо спокойнее.
– Вот и отлично, – Михаил легонько потрепал Назара за темный чуб.
«Просто нужно немного времени, чтобы он привык к новому месту. Нам обоим. Скоро все наладится».
– Что здесь происходит? – любопытно заглянула в комнату Валерия, – Похоже на маленький семейный заговор. Я угадала?
– Точно, – подтвердил Назар, повернувшись к матери, – Мы раскрыли твоего любовника и теперь решаем, где закопать его труп. – Эту фразу, как и «покажешь своему венерологу», он слышал когда-то и где-то, и она вырвалась совершенно непроизвольно.
У Валерии комично отвисла челюсть. А Левшиц с мимолетным ужасом подумал, чего же стоит ожидать, когда парню стукнет пятнадцать. Но через секунду расхохотался, и почти сразу к нему присоединилась Валерия.
5
К ночи Назару сделалось совсем худо.
Валерия не отходила от него ни на шаг, а в половине второго пришлось вызывать неотложку – температура держалась у отметки 40. Временами у него начинался бред. Назару казалось, будто он снова один в огромном мрачном изоляторе, в дверь которого ломится толпа мертвецов, тянущих за собой скользкие канаты длинных зеленых кишок… Либо он продолжает беседу со странным Дедулей-Из-Лифта – тот что-то бормочет неразборчивое за дверью – что-то очень важное, что Назару обязательно нужно знать, но он способен расслышать лишь обрывки слов. Затем он спускается в медленном скрипучем лифте рядом с матерью, уводящей его домой, а старик все продолжает бормотать несвязную ахинею, сидя на своей табуретке в углу и бессмысленно таращась на стену…
В действительности, когда они с Валерией спускались вниз, в кабине лифта заведовала очень худая седоволосая женщина, почти не отрывавшая глаз от книги в мягкой обложке.
Теперь же Назару чудилось, что старик там все-таки был. Миражом являлась женщина, читавшая детектив.
Дедуля-Из-Лифта грустно смотрел на него и качал головой, точно повторял движения невидимого метронома. Его губы шевелились, по ним Назар мог различить только одну-единственную фразу: дурное место…
Старик словно просил его никогда больше сюда не возвращаться. Потому что тут…
– Дурное место… – пробормотал Назар, и Михаил с Валерией обменялись взглядами, в которых отражалось одинаковое непонимание и тревога.
Около трех часов ночи Назар отчетливо произнес:
– Я видел… одно. Вчера. Дома.
А затем открыл глаза и вполне осмысленно посмотрел на родителей.
– Я что-то сказал, только что?
– Все хорошо, лежи, – Валерия поцеловала его в горячий и взмокший лоб. – Мы с тобой.
Через мгновение Назар отключился снова, погрузившись уже в нормальный сон. Жар постепенно спадал.
– Кажется, ему лучше, – Валерия устало улыбнулась мужу. – Может, немного поспишь? Я сама…
– Ничего, завтра… то есть, уже сегодня, опять выходной, еще успею. Кому-кому, а вот тебе это бы действительно не помешало. Иди.
Она лишь отрицательно покачала головой, закрыла покрасневшие глаза и опустила ее на плечо Левшицу.
– Знаешь, я иногда просто удивляюсь, как он похож на тебя.
– Ну… это кое-что доказывает.
«Кажется, я пропустил момент, когда она плакала», – подумал Левшиц.
Глава 2
НАЧЕКУ
1
Во вторник 24 августа, на следующий день после возвращения из больницы, Назар проснулся в девять утра с тем светлым ощущением беспричинной радости, которое возможно лишь в детстве. Даже не обычной радости, а некоего сладко-томительного ожидания, предвкушения чего-то – чему не существует точного названия в языке взрослых – от нового дня. И ни болезнь, ни тысячи монстров под твоей кроватью – вообще ничто на свете – не могут с этим ничего поделать.
Открыв глаза, он нашел, что чувствует себя лучше, по крайней мере не так паскудно, как вчера вечером. Кроме того, Назар вспомнил, что 24 августа красный день календаря, и значит, родители сегодня вместе оставались дома.
Чуть позже Валерия заметила, что температура у него, скорее всего, после обеда подскачет снова, потому что «ягодки еще впереди». Она приготовила легкий завтрак, состоявший из манной каши на молоке и поделенного на дольки апельсина. А «на десерт» преподнесла целую кучу лекарств, которые были столь же отвратительны на вкус, как и их названия. В довершение утреннего «моциона». Валерия смазала ему губы вазелином из маленькой зеленой баночки, похожей по форме на миниатюрную хоккейную шайбу.
Потом его радужное настроение стало постепенно улетучиваться, как вкус растаявшей во рту мятной конфеты, когда утро вызрело в солнечный полноцветный день, зазвучавший голосами детей, игравших во дворе, детей, отправлявшихся гулять в парк, детей, спешивших на дневной сеанс в кино, а перед этим посидеть в кафе, поедая мягкое ванильное мороженое и потягивая через трубочки клубничный шейк из высоких стаканчиков, детей, идущих с родителями или в компании ребят постарше на концерт ко Дню Независимости на главной площади…
Последние дни самых первых самых длинных его каникул в году.
Назара не трогали голоса расположившихся где-то внизу на скамейке местных «мажоров»; кто-то из них без устали уже целый час травил не очень чтобы приличные анекдоты (наверняка с банкой пива в одной руке и дымящейся сигаретой в уголке рта – так эта картина представлялась Назару). Ему не было дела до взрослых парней. Но вот оказаться среди тех, кто топал на концерт или хотя бы просто выйти на улицу, во двор…
Он мог лишь слушать, слушать… Лежа под одеялом, натянутым до самого подбородка, кашляя, шморгая носом (организм как будто напряг все силы, чтобы выработать как можно больше соплей) и щуря глаза в ярком прямоугольнике окна. И снова слушать, становясь все грустнее и грустнее – так, что уже к полудню превратился в само уныние.
Когда зазвонил телефон, Назар не обратил внимания, но когда Валерия внесла в комнату радиотрубку, то сначала удивился, а потом обрадовался – кто-то вспомнил в этот веселый денек и о нем, старом больном неудачнике.