Непосредственным толчком для визита в Медханс-Ли вечером восемнадцатого января стало утверждение Харланда о том, что бильярдный стол в гостинице для игры в шинти [41] никак не подходит, тогда как в доме у него, в левом крыле, где располагалась просторная бильярдная с огромным окном с видом на буковую аллею, только-только установили великолепный стол.
— Вот дьявольщина! — ругнулся Харланд. — Пора бы с ремонтом и закруглиться. Маляры никак не могут кончить работу, но до понедельника никто туда и носа не покажет.
— Жаль, очень жаль, — сокрушенно вставил Сэйвелсан. — Особенно когда представишь себе, какой там стол.
Сэйвелсан страстно увлекался бильярдом и посвящал игре весь свой досуг, свободный от занятий чаеторговлей. На заминку он особенно досадовал потому, что Харланд относился к числу тех немногих партнеров, которым необязательно было давать фору.
— Да уж, стол там — пальчики оближешь, — повторил Харланд. — А знаете что, — просиял он от счастливой мысли, — отправлю-ка я туда Торнза, чтобы он все для нас приготовил, а завтра мы сунем под сиденье двуколки погребец с сифонами и бутылочкой виски да и отправимся туда после обеда поиграть.
Компаньоны Харланда поддержали это предложение, однако поутру Нэр-Джонсу пришлось мчаться в Лондон, чтобы застолбить за собой должность судового врача. Было решено, впрочем, что по окончании хлопот он направится в Медханс-Ли вслед за приятелями.
Нэр-Джонс вернулся в гостиницу к половине девятого вечера в прекрасном расположении духа. Он заручился местом на пароходе, отплывающем через Персидский залив до Карачи [42]; кроме того, его вдохновляло известие о смертельной разновидности холеры, которая поджидала мусульманских паломников на пути в Мекку [43] по крайней мере в двух крупных портах, где им предстояло бросать якорь: именно такого врачебного опыта он и желал набраться.
Вечером, поскольку погода стояла ясная, Нэр-Джонс заказал для путешествия в Медханс-Ли открытый двухколесный экипаж. Когда он подъехал к аллее, луна только что взошла на небо. Почувствовав, что становится зябко, Нэр-Джонс решил прогуляться до дома пешком: велел пареньку-возчику остановиться и отпустил его; после полуночи должен был прибыть другой экипаж, с тем чтобы забрать всю компанию обратно. У входа в аллею он на минуту задержался — закурить сигару, а потом двинулся мимо пустой сторожки. Шагал он бодро, как нельзя более довольный собой и жизнью. С поднятым воротником, в окружавшем его полном безмолвии, Нэр-Джонс шагал по сухой проезжей части, но мыслями уносился далеко вдаль — на голубой простор, предвкушая плавание на борту парохода «Суматра» [44].
По его словам, он уже прошел половину расстояния, как вдруг ощутил нечто необычное. Взглянув на небо, Нэр-Джонс отметил про себя, какая погожая и ясная стоит ночь и как четко обрисовываются на фоне небосвода очертания буков. Луна, поднявшаяся еще не слишком высоко, отбрасывала сетчатую тень от голых ветвей и сучьев на дорогу, которая пролегала между черными рядами деревьев почти по прямой линии к мертвенно-серому фасаду дома: до него оставалось не более двухсот ярдов. Вся эта картина поразила его полным отсутствием красок, словно она была черно-белой гравюрой.
Погруженный в раздумье, Нэр-Джонс вдруг уловил какие-то слова, впопыхах нашептанные ему на ухо, и обернулся, ожидая увидеть у себя за спиной чью-то фигуру. Там никого не оказалось. Слов он не разобрал, кому принадлежал голос — тоже было непонятно, однако он не мог избавиться от смутного осознания, что сказано было нечто ужасное.
Ночь стояла тишайшая, впереди маячила в лунном свете серая громада дома с закрытыми ставнями. Нэр-Джонс встряхнулся и зашагал дальше, подавленный непривычными чувствами — отвращением, к которому примешивался детский страх; и тут снова из-за плеча в уши к нему проникло злобное неразборчивое бормотание.
Нэр-Джонс утверждает, что прошел конец аллеи неспешным шагом, но едва поравнялся с кустарниками, росшими полукругом, как из тени вылетел какой-то небольшой предмет и упал на освещенное место. Хотя ночь выдалась на редкость тихой, этот предмет подрагивал и покачивался, словно от порывов ветра, а потом вдруг покатился ему под ноги. Нэр-Джонс на ходу его подобрал и устремился к входной двери: она легко подалась у него под рукой, он влетел внутрь и захлопнул дверь за собой.
Оказавшись в теплом и светлом холле, Нэр-Джонс пришел в себя, но решил немного отдышаться и успокоиться, прежде чем предстать перед друзьями, чей смех и разговор доносились до него из комнаты направо. Тут дверь комнаты распахнулась, и на пороге воздвиглась корпулентная фигура Харланда без пиджака.
— Привет, Джонс, это ты? Проходи, проходи! — радушно приветствовал он гостя.
— Ну и ну! — с досадой вскричал Нэр-Джонс. — Хоть бы одно окно в доме светилось. А то идешь и не знаешь, есть ли в доме живые люди?
Харланд недоуменно воззрился на него, но задал только один вопрос:
— Тебе виски с содовой?
Сэйвелсан, стоя спиной к Нэр-Джонсу и склонившись над бильярдным столом с целью попробовать боковой удар, добавил:
— А ты ожидал, что мы устроим тут для тебя иллюминацию? В доме, кроме нас, нет ни души.
— Скажи, когда хватит. — Харланд наклонил бутылку над бокалом.
Нэр-Джонс пристроил свою находку, которую держал в руке, на угол бильярдного стола и взялся за бокал.
— Что это за чудо-юдо такое? — поинтересовался Сэйвелсан.
— Понятия не имею, ветром задуло мне под ноги, — ответил Нэр-Джонс в паузе между двумя изрядными глотками.
— Задуло, говоришь? — переспросил Сэйвелсан, взвешивая предмет на ладони. — Если так, то не иначе как ураганом?
— Вообще-то, на улице полный штиль, — растерянно отозвался Нэр-Джонс. — Тишь да гладь.
Предмет, который трепыхался в воздухе и с легкостью катился по дерну и гравию, оказался сильно потертой фигуркой теленка, изготовленной из какого-то тяжелого медного сплава.
Сэйвелсан недоверчиво вгляделся в лицо Нэр-Джонса и расхохотался:
— Да что с тобой? Ты словно бы не в себе.
Нэр-Джонс тоже засмеялся: ему было уже неловко за недавний испуг.
Харланд тем временем изучал теленка.
— Это бенгальский [45] божок, — пояснил он. — Но потрепали его изрядно, разрази меня гром! Говоришь, его выдуло из кустов?
— Будто клочок бумаги, честное слово. Хотя в воздухе не чувствовалось ни ветерка.
— Странновато как-то, ты не находишь? — небрежно заметил Харланд. — А теперь давайте-ка приступим к делу, я буду маркером.
Нэр-Джонсу удалось показать настоящий класс, и Сэйвелсан всецело отдался заманчивой цели с ним поквитаться.
Внезапно он вместо очередного удара замер с кием в руке:
— Слышите?
Все трое напрягли слух. Откуда-то доносился тоненький, прерывистый плач.
— Это котенок, его где-то заперли, — предположил Харланд, натирая кий мелом.
— Нет, это малыш, причем до смерти перепуганный, — возразил Сэйвелсан. — Давай-ка, Харланд, иди, подоткни ему одеяло в постельке, — добавил он со смешком.
Харланд распахнул дверь. Теперь сомнений не оставалось: ребенок, доведенный до отчаяния болью и страхом, захлебывался в плаче.
— Где-то наверху, — сказал Харланд. — Пойду взгляну.
Нэр-Джонс, захватив фонарь, последовал за ним.
— А я подожду здесь. — Сэйвелсан устроился у огня.
В холле оба разведчика остановились и еще раз вслушались. Определить, откуда доносился плач, было не так просто, — по-видимому, с верхней лестничной площадки.
— Бедняжка! — Харланд начал взбираться по лестнице. Двери всех спален, выходящие на верхнюю квадратную площадку, были заперты; ключи хранились вне дома. Однако плач слышался из бокового прохода, который упирался в одну-единственную комнату.
— Ребенок там, а дверь на замке, — проговорил Нэр-Джонс. — Давай его окликнем, — может быть, отзовется?
Но Харланд, как человек действия, всем своим весом навалился на дверь — дверь распахнулась, замок с грохотом отлетел в угол. Стоило обоим ступить за порог, как плач мгновенно прекратился.
Харланд остановился посередине комнаты. Нэр-Джонс поднял фонарь выше, чтобы оглядеться по сторонам.
— Что за черт! — выдохнул Харланд.
Комната была совершенно пуста.
Голые стены, два окна с низкими подоконниками, дверь, через которую они вошли, — не было даже шкафа.
— Эта комната находится как раз над бильярдной? — нарушил наконец молчание Нэр-Джонс.
— Да. И только ее я еще не успел обставить. Думал, что…
Речь Харланда прервал взрыв глумливого хохота, эхом прокатившегося по пустому пространству.
Оба мгновенно обернулись и успели захватить взглядом длинную тощую фигуру в черном, которая давилась от смеха в дверном проеме, однако тотчас же скрылась. Хозяин дома и гость ринулись в коридор и дальше — на лестничную площадку. Никого нигде не было видно. Двери были по-прежнему заперты, в холле и на лестнице — ни души.
Старательно обыскав все дальние уголки дома, оба вернулись в бильярдную к Сэйвелсану.
— Над чем это вы так веселились? Что-то забавное? — немедля атаковал их расспросами Сэйвелсан.
— Забавного ничего. И веселиться было не над чем, — отрезал Нэр-Джонс.
— Но я же собственными ушами слышал, — настаивал Сэйвелсан. — И где ребенок?
— Хочешь — иди сам и поищи, — мрачно отозвался Харланд. — Смех мы тоже слышали и видели — если нам не показалось — человека в черном.
— Похож на священника в сутане, — вставил Нэр-Джонс.
— Да, смахивает на священника, — согласился Харланд, — но едва мы оглянулись, как он исчез.
Сэйвелсан вновь уселся на место и поочередно вгляделся в приятелей.
— В доме, надо полагать, водятся привидения, — рассудил он. — Однако научно доказанных призраков, помимо зафиксированных в анналах Общества психических исследований [46], не существует. На твоем месте, Харланд, я бы туда обратился. В этих старинных домах чего только не обнаружишь.
— Дом не очень-то старинный, — возразил Харланд. — Построен примерно в начале сороковых. Но человека я точно видел — и, знаешь, Сэйвелсан, я во что бы то ни стало разузнаю, кто он или что. Попомни мои слова! Английское законодательство спуску привидениям не дает — и я не дам.
— Но попотеть тебе придется, это уж точно, — ухмыльнулся Сэйвелсан. — С призраком, который разом и плачет и хохочет, да еще подкидывает к дверям потертых божков, шутить не стоит. Но час еще не поздний — чуть больше половины двенадцатого. Голосую за стаканчик джина: пустим его по кругу, а потом я окончательно расправлюсь с Джонсом.
Харланд, впавший в угрюмую рассеянность и молча наблюдавший за приятелями с кушетки, вдруг заявил:
— Что-то холодом чертовски потянуло.
— Вонью, ты хочешь сказать? — раздраженно поправил его Сэйвелсан, обойдя бильярдный стол. Он набрал сорок очков, и отрываться от игры ему не хотелось. — Из окна сквозит.
— До сегодняшнего вечера я ничего такого не замечал. — Чтобы убедиться, Харланд раздвинул ставни.
В комнату ворвался ночной воздух, и с ним запах гнили, словно от заброшенного на годы колодца: запах слизи и нездоровой сырости. Нижняя часть окна была широко распахнута, и Харланд с шумом ее захлопнул.
— Мерзость какая! — Он сердито засопел. — Эдак мы, чего доброго, тиф подцепим.
— Это всего-навсего от палой листвы, — вставил Нэр-Джонс. — Под окном за двадцать зим скопились целые груды сгнивших листьев. Я обратил на них внимание еще во вторник.
— Велю завтра все вычистить. Удивительно, как это Торнз умудрился оставить окно открытым, — проворчал Харланд, опустив на ставнях засов и шагнув к столу. — Что там — уже сорок пять?
Игра продолжалась, и Нэр-Джонс налег на стол с нацеленным кием, как вдруг заслышал у себя за спиной какой-то шорох. Оглянувшись, он увидел, что Харланд, побагровевший от гнева, неслышной — поразительно неслышной (отметил тогда про себя Нэр-Джонс) для такого пузана — походкой огибает угол комнаты, чтобы подобраться к окну.
Все трое единодушно утверждают, что не сводили глаз со ставен, которые распахнулись внутрь, словно извне их толкнула чья-то неведомая рука. Нэр-Джонс и Сэйвелсан вмиг отскочили к дальнему концу стола и замерли лицом к окну, тогда как Харланд притаился у ставни, с тем чтобы преподать незваному посетителю хороший урок.
Как только ставни распахнулись полностью, Нэр-Джонс и Сэйвелсан увидели прижатую к стеклу физиономию — злобную и морщинистую, с растянутым в зловещей ухмылке ртом.
На минуту все застыли в полном оцепенении: взгляд Нэр-Джонса встретился со взглядом чужака, и его охватил леденящий ужас взаимного с ним понимания, поскольку все гадостные нашептывания, преследовавшие его в буковой аллее, вновь хлынули ему в душу.
Не помня себя от ярости, он схватил со стола бильярдный шар и что было силы швырнул его в мерзкую физиономию чужака. Шар разбил стекло и пролетел через это лицо насквозь! Осколки стекла посыпались на подоконник, однако лицо некоторое время продолжало ухмыляться через образовавшуюся пробоину, а как только Харланд рванулся к окну, бесследно сгинуло.
— Шар пролетел насквозь! — потрясенно выдохнул Сэйвелсан.
Все трое, стеснившись у окна, распахнули раму и перегнулись через подоконник. В воздухе висел мозглый смрад, между голыми ветвями тускло светила луна в форме челна, а за кустарниками на подъездной аллее, усыпанной белым в свете луны гравием, блестел бильярдный шар. И только.
— Что это было? — просипел Харланд.
— Всего лишь чья-то рожа за окном, — пояснил Сэйвелсан, не слишком ловко пытаясь затушевать собственный испуг. — Причем рожа такая, что не приведи господь, — верно, Джонс?
— Попадись он мне только в лапы! — сдвинув брови, крякнул Харланд. — Эдаких шуточек у себя в доме я не потерплю, усвоили?
— Да уж, ты любого здешнего бродягу в порошок сотрешь, — ввернул Нэр-Джонс.
Харланд оглядел свои мощные бицепсы, обрисовывавшиеся под рукавами рубашки:
— Запросто. Но что с этим парнем — ты ведь не промахнулся?
— Нет, но шар пролетел насквозь! Так, во всяком случае, это выглядело, — ответил Сэйвелсан.
Нэр-Джонс не проронил ни слова.
Харланд задвинул ставни и поворошил в очаге угли.
— Черт знает что творится! Надеюсь, до слуг эта чушь не дойдет. Призраки — это для дома сущее несчастье. Хотя я в них и не верю, — заключил он.
И тут Сэйвелсан выступил с неожиданной речью.
— Я тоже, как правило, не верю, — проговорил он с расстановкой. — Однако невыносимо себе представить, что некий дух до скончания века обречен блуждать вокруг того места, где он совершил злодеяние.
Харланд и Нэр-Джонс уставились на него в растерянности.
— Глотни-ка виски, только не разбавляй, — сочувственно предложил Харланд. — Вот уж не подозревал, что на уме у тебя такое.
Нэр-Джонс хохотнул. По его словам, он сам не понимает, чем был вызван этот смех и что заставило его произнести следующее:
— Дело вот в чем. Миг, когда злокозненное намерение было осуществлено, канул в вечность, но повинному духу вменено в обязанность длить свое преступление до скончания времен: совершенное преступление его нимало не насытило, а принесло лишь краткосрочное удовлетворение — произошло это, быть может, столетия тому назад, однако затем воспоследовала нескончаемая кара, которая заключается в том, что давнее злодеяние должно повторяться вновь и вновь — в одиночестве, холоде и мраке. Трудно вообразить наказание более ужасное. Сэйвелсан нрав.
— Так, о призраках мы, по-моему, посудачили вволю — и хватит, — нарочито бодро подхватил Харланд. — Вернемся к игре. Сэйвелсан, нечего мешкать.
— Без шара нам не обойтись, — заметил Нэр-Джонс. — Кто за ним сходит?
— Только не я, — быстро вставил Сэйвелсан. — Когда я завидел это самое… ну, что в окне… мне чуть дурно не сделалось.
Нэр-Джонс кивнул.
— А я чуть деру не дал! — с нажимом заявил он.
Харланд, глядевший на огонь, круто развернулся:
— А я хоть ничего за окном и не видел, но тоже, черт побери, готов был удрать, усвоили? Со страхом — а он словно в воздухе разлился — никак было не совладать. Но разрази меня гром, если я сейчас чего-то боюсь! — рубанул он. — Иду за шаром.