Да, я действительно вытащил нас из крайне щекотливой ситуации. Но я надеюсь, что когда ты упомянула некую букву «С» относительно всей этой сцены со служителем закона, то имела в виду мою степень бакалавра науки, которую я получил еще в двенадцать лет. Это последнее предупреждение об употреблении грязных идиом. Теперь открой окно, проветри свою речь, пока мы едем. А насчет того, что я солгал офицеру — нет, ничего такого не было. Нет, я — не биржевой брокер. Я сказал тебе правду о своем ремесле химика. И я сказал правду этому кротоглазому патрульному, когда посоветовал вложить деньги в «Лаборатории Локмайера», так как мы действительно скоро выведем на рынок новое лекарство для разума, которое сделает наших инвесторов довольными, как амфетаминовых наркоманов в круглосуточном кофешопе. Как я вообще узнал, что он играет на бирже? Странно, да? Думаю, мне просто повезло. Сегодня ночью мне вообще везет — как и тебе.
А ты не слишком-то любишь policia, а, Ррроза? Ну конечно, я виню тебя, почему нет? Где были бы преступники без полицейских? Что бы мы получили? Только рай без законов… а рай — это такая скука. Насилие без правонарушений и святотатств — лишь шум, который никто не слышит, самый ужасающий звук во Вселенной. Нет, я понимаю, что ты не имеешь ничего общего с насилием. Я не это имел в виду. Да, я могу отвезти тебя в бар, когда мы закончим наши дела. Разумеется.
А сейчас просто насладимся поездкой. Что значит «чем тут наслаждаться»? Разве не видишь? Мы подъезжаем к пивоварне. Смотри, вон золотисто-пивной знак, возвещающий об алхимическом поиске, что трансмутирует основные ингредиенты в жидкое золото. Алхимическом, Розетта. И я сейчас не об «Элайд Кем», этих дешевках. Только взгляни на обвалившиеся дома, грязные витрины, ведь каждая из них — сакральное место для этого города, его святилище, если можно так сказать. Нельзя? Ты их видела уже миллион раз? Трущобы есть трущобы? Они всегда одинаковые. Всегда?
Никогда.
Что скажешь о той поре, когда идет дождь и бурые кирпичи этих старых зданий сочатся влагой, темнея? И дымно-серое небо — это дымное зеркало твоей души. Ты смотришь на ряд заброшенных зданий, а потом моргаешь на миг из-за молнии, на фоне которой ярко проступают их силуэты. И вот вопрос: моргают ли они в ответ? Или же подобное происходит только во время других бурь, когда окна хмурятся из-за хлопьев снега, пропитанных городской грязью? Не при таких ли обстоятельствах впервые приходит в голову мысль обо всех холодных и темных местах Вселенной, обо всех промозглых, ослизлых подвалах и мрачных чердаках творения? Гнетущих закоулках, о которых и не думал бы, но сейчас не можешь отвлечься на что-то иное. Но придет иное время. Ни одна минута не похожа на другую. Ни одна жизнь. Мы все как чужие друг для друга. Странствуя по этим улицам с незнакомцами, ты вынужден считаться с тем, как они видят все вокруг, прямо как сейчас, когда тебе приходится иметь дело с моим стопроцентным зрением, а мне — с твоей пресыщенной близорукостью. Подумай, те ли это выпотрошенные дома, что ты видела прошлой ночью или даже секунду назад? Или же они подобны плавящимся облакам, что кружатся над трубами и деревьями, а потом исчезают?
Алхимические трансмутации бесконечны и непрерывны, они трудятся всегда, как рабы в Великой Лаборатории. Ну давай скажи мне, что не чувствуешь их стараний, особенно в этой части города. Особенно там, где очарование и здравомыслие былых дней теперь носят маску из крыс и гнили, где старый стиль самим временем преобразован в пародию на самого себя, пародию, которую ни один человек не смог предвидеть, где ширятся разломы, отделяющие формы прошлого от бесформенности будущего, и, наконец, где эволюцию, ведущую к абсолютному разнообразию, можно подсмотреть как будто в магическом зеркале.
Именно это и есть настоящая алхимия, как ты уже, наверное, поняла, а не та, что строила теории о некоем процессе, благодаря которому все на свете стремится к золотоносному совершенству. Свинец в золото, низшая материя в высокий дух. Нет, ничего подобного. На самом деле все совсем наоборот. Пожалуйста, не надо засовывать этот комок жвачки себе в рот. Выбрось его в окно немедленно!
Как я говорил, все в мире есть вариация без темы. О, пожалуй, и существует некий неизменный идеал, некий твердый абсолют. Полагаю, с научной точки зрения, мы можем допустить подобную невозможность. Но достичь такого идеала значит отправиться в безнадежный путь к гипотетически высоким мирам. Вот только по дороге наши идеи станут все лихорадочнее и запутаннее. Изначально одинокая истина вскоре размножится, подобно злокачественным клеткам в теле сна, теле, чей подлинный силуэт навсегда останется неизвестным. Возможно, именно поэтому нам следует быть благодарными причудам химии, капризам обстоятельств и тайнам личного вкуса, которые дают нам такое огромное разнообразие исключительно локальных реальностей и желаний.
Нет, я не всегда мыслю настолько «наркомански», как ты изволила выразиться. Но я могу практически точно сказать, когда начал видеть суть вещей. Я был неопытным первокурсником в колледже, неопытнее многих, если принять во внимание мое не по годам быстрое развитие. Однажды что-то словно изменилось в моем химическом строении, по крайней мере, мне нравится так думать. Сначала я чувствовал себя ужасно. Но со временем понял, что изменение шло от ложной химии к подлинной. Да, именно тогда я решил сделать карьеру в этой научной области, почувствовал свое призвание. Но эта история требует долгого рассказа, а мы уже добрались до твоего дома.
Прошу, не стоит хлопать дверью так громко, как ты намереваешься. Нет нужды привлекать внимание к нашему присутствию. Ты права, поблизости действительно нет никого особо внимательного. Местные уличные паразиты, похоже, зарылись в свои норы. Черт, чуть не забыл свой кейс. Не хотелось бы оставить его без присмотра в таком-то районе, да? Мой кейс вызывает у тебя улыбку, не так ли, Мэрироуз? Ты опять думаешь, что о чем-то доподлинно знаешь. Ну, пожалуйста, думай, если тебе так хочется. Всем нравится представлять, что у них есть некая информация, сокрытая от остальных. Тот полицейский, к примеру. Ты же видела, как он обрадовался, когда стал осведомленным человеком, хотя всего-то получил инсайдерскую наводку о каких-то фондах на рынке. Каждый хочет знать, что к чему, scientia arcana[15], истинный наркотик.
Да, возможно, в кейсе у меня действительно лежит что-нибудь дурманящее. С другой стороны, возможно, это всего лишь реквизит, сосуд с пустотой внутри. Но ты уже знаешь, что я работаю на фармацевтическую компанию. Думала об этом, не так ли? Давай поднимемся в твою квартиру и все выясним.
Какое уютное лобби в твоем доме. Но, боюсь, атмосфера проделывает странные трюки вон с теми папоротниками в горшке. Да, я знаю, что они искусственные. Но это значит лишь то, что Природа, один из Великих Химиков, сотворила их за одно движение, вот и все. Сюда — лифт, кажется, работает, хотя и шумит изрядно. После вас, леди Р. Двадцать второй этаж, если я правильно запомнил, а я всегда запоминаю правильно. О, полагаю, в лифте запрещено курить, если не возражаешь. Спасибо. Вот мы и на месте, спорим, твоя квартира находится вон там. Видишь, я всегда прав. Не забавно ли? Да, я иду, уже иду.
У твоей квартиры очень красивая дверь. Нет, ты ошибаешься. Не существует ничего, похожего на «все остальное». Твоя совершенно другая, разве ты не видишь? И сегодня ночью твоя дверь зримо отличается от всех тех мгновений, когда ты смотрела на нее. И я сейчас не о себе, не о своем уникальном присутствии на пороге твоего дома. Ты понимаешь, о чем я? Прошу прощения, если тебе кажется, что я весь вечер читаю лекции. Я когда-то преподавал, что, полагаю, очевидно. Просто есть несколько важных положений, которые я бы хотел до тебя донести, прежде чем мы закончим. Хорошо? Ну а теперь зайдем внутрь и посмотрим, какой вид открывается из твоих окон.
Не включай свет, пожалуйста, чтобы я не видел двойника этой захудалой комнаты, отражающегося в стекле. Одна из тусклых ламп вполне подойдет. Вот, вот так хорошо. А из твоего окна действительно открывается прекрасный вид на город. По-моему, он идеален, так как ты живешь не слишком высоко. Я обитаю в двухэтажном доме и, находясь здесь, понимаю, чего лишен. Из этой возвышенной крепости я бы мог следить за городом и его постоянными изменениями. Каждую ночь — другой город. Да, Рози, вынужден признать, что ты права — пусть и говоришь саркастически, — город и сам сосуд. Причем такой, что послушно принимает форму своего крайне странного содержимого. Великие Химики выводят неведомые и немыслимые формулы там, внизу. Взгляни на огни, что подчеркивают улицы и дороги. Взгляни на эти линии и перекрестки. Они как чей-то скелет… скелет сна, скрытый каркас, готовый в любой момент изменить структуру для поддержки новой формы. Великие Химики постоянно грезят нечто новое и рискуют проснуться во время своих грез. Если это когда-нибудь произойдет, будь уверена, наказание будет очень суровым.
Мое воображение? Нет, я совсем не считаю его живым. Напротив, оно недостаточно могущественно. Мои образные способности крайне бедны, им всегда нужны… расширения. Вот поэтому я здесь, с тобой. Ты снова улыбаешься, даже глумишься, как я вижу. Забавное слово, глум. Похоже на фамилию пришельца. Саймон Глум. Как тебе такое на слух?
Да, возможно, мы действительно тратим впустую слишком много времени. Но нам придется выдержать еще одну заминку, пока я роюсь в кейсе и достаю то, чего ты так страстно желала. Ты надеешься, что у меня тут припасена неплохая дурь, да? Прекрасно, у тебя будет шанс все выяснить, коли ты с таким нетерпением жаждешь стать сосудом для моих химических веществ. Нет, сиди там, где ты сейчас находишься, пожалуйста. Нет причин для того, чтобы ты увидела каждый эликсир, который у меня здесь есть. Единственная вещь, что может тебя заинтересовать, находится в прямоугольном маленьком контейнере, плотно закрытом черной крышкой… кстати, вот и он!
Да, это действительно походит на бутылку с порошком из света. Ты крайне наблюдательна. Что это? А я думал, к этому времени ты уже догадаешься. Вот, протяни руку, так ты сможешь разглядеть все получше. Небольшая кучка прямо посередине твоей потной ладони, одна понюшка, если быть точным. Правда, оно походит на измельченные бриллианты? Оно сверкает, о да. Я не виню тебя за то, что ты думаешь, будто его опасно вдыхать. Но если ты внимательно приглядишься к этой волшебной пыли, то увидишь, что с ней ничего делать не надо.
Смотри, она растворилась в тебе. Исчезла полностью, осталось лишь несколько крупинок. Но о них не беспокойся. Расслабься, жжение скоро пройдет. Нет смысла в попытках стереть наркотик с руки. Он уже в твоем организме. А волнение точно не поможет, как и угрозы. Пожалуйста, не вставай с кресла.
Чувствуешь что-нибудь? Ну, кроме того факта, что теперь ты не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой. Это лишь начало нашего ночного увеселения. Мерцающая субстанция, которую ты только что вобрала в себя, делает возможным крайне интересное взаимоотношение между нами, моя алая роза. Наркотик сделал тебя фантастически чувствительной к формирующему влиянию определенного рода энергии, энергии, что производится мной, или, скорее, посредством меня. Если говорить романтически, сейчас я грежу тебя. Иначе я не могу объяснить происходящее так, чтобы ты все поняла. Я не грежу о тебе, как в какой-нибудь песни о любви. Я грежу тебя. Твои руки и ноги не подчиняются командам мозга, потому что я грежу о ком-то, кто неподвижен, как статуя. Надеюсь, ты оценишь, насколько это необычно и замечательно.
Черт побери! Полагаю, ты сейчас пыталась крикнуть. А ты действительно в ужасе, да? Лишь ради безопасности пусть мне пригрезится кто-то, у кого нет возможности кричать. Вот, так лучше. Хотя да, ты выглядишь довольно странно. Но это только начало. Такие мелкие трюки — не более чем детская игра, и я уверен, что пока ничем тебя не поразил. Но вскоре я покажу, что действительно умею производить впечатление, как только приложу к процессу свой разум.
Кажется, я вижу что-то в твоих глазах? Да, совершенно точно. Вопрос. Прямо сейчас ты бы спросила, если бы, конечно, по-прежнему обладала средствами для общения, что же станет со старой доброй Рози? Ты должна знать, это вполне справедливо.
Прямо сейчас мы вступаем в совершенную гармонию, мои грезы и моя девочка грез. Ты вскоре станешь калейдоскопом моего воображения, созданным из плоти и крови. На поздних стадиях этой процедуры может произойти все что угодно. Твоя форма познает безграничность разнообразия, когда в дело вступят сами Великие Химики. Вскоре я вручу свой сновидческий дар потрясающему восстанию сущности, и тогда, я уверен, мы оба сильно удивимся. Это единственная вещь, что никогда не меняется.
Тем не менее у этого процесса по-прежнему есть одна проблема. Он несовершенен и уж точно негоден для продажи, как мы говорим в нашем пилюльном бизнесе. Но если бы он был идеален, разве не стал бы скучен? Я хочу сказать, что под давлением столь различных метаморфоз изначальная структура объекта каким-то образом ломается. Последствия очень простые: ты никогда не сможешь быть прежней. Мне очень жаль. Тебе придется остаться в той любопытной инкарнации, которую ты приобретешь, когда сон закончится. И она сведет с ума любого человека, который будет иметь несчастье найти тебя. Но не волнуйся, ты не проживешь долго после того, как я уйду. И к тому времени испытаешь богоподобные силы протеизма, силы, которые я даже не надеюсь познать, и неважно, сколь глубоко я этого желаю.
А теперь, полагаю, мы можем приступить к тому, что всегда было твоей судьбой. Ты готова? Я полностью готов и постепенно отдаюсь тем силам, что ходят своими тропами и заберут нас с собой. Чувствуешь, как нас затягивает буря трансфигураций? Чувствуешь возбуждение этого химика? Силу моего сновидчества, моего сновидчества, моего сновидчества, моего…
А теперь, Роза безумия, — ЦВЕТИ!
II. Испей же в честь меня одними лишь глазами лабиринтными
Все на вечеринке отпускают замечания по их поводу. Спрашивают, не изменил ли я их каким-то способом, предполагают, что я ношу странные кристаллические линзы под веками. Я говорю им «нет», что я родился со столь выдающимися органами зрения. Они — не какой-то трюк из набора оптометриста, не результат хирургического шабаша. Разумеется, людям сложно поверить в такое, особенно после того, как я говорю, что также родился со способностями гениального гипнотизера… и после этого стал быстро развиваться, углубляясь в месмерические дебри, где прежде, да и сейчас, не ступала нога ни одного человека моего призвания. Нет, я не веду речь о «бизнесе» или «профессии» — я говорю о призвании. А как еще называть то, для чего ты предназначен с рождения, отмечен стигматами судьбы? Когда беседа достигает этой точки, гости начинают вежливо улыбаться, говорят, что шоу им очень понравилось, а я действительно хорош в том, чем занимаюсь. Я отвечаю, что благодарен им за возможность показать представление для столь элегантных гостей в столь элегантном доме. Неуверенные, в какой мере я высмеиваю их, они нервно крутят тонкие стебельки бокалов для шампанского, напиток сверкает, а хрусталь мерцает под калейдоскопическим сиянием люстры. Несмотря на всю красоту, силу и престиж, что общаются ныне в этой чрезмерно барочной зале, я думаю, что глубоко в душе все они знают то, насколько обыкновенны. Я и моя ассистентка производим на них немалое впечатление, я же прошу помощницу поговорить с гостями, развлечь их так, как они того хотят. Один джентльмен с раскрасневшимся лицом в порыве животного магнетизма смотрит на мою партнершу, глотая свой напиток.
— Хотите с ней встретиться? — осведомляюсь я.
— Еще спрашиваете, — отвечает он.
Они все хотят. Они все хотят тебя узнать, мой ангел.
Чуть ранее, этим вечером, мы показали этим милым людям наше представление. Я дал указания распорядителю вечеринки не подавать алкоголь гостям перед выступлением и расставить мебель в этой перегруженной деталями комнате так, чтобы каждому открывался прекрасный вид на небольшой помост и нас. Распорядитель, естественно, с готовностью подчинился. Он также уступил моей просьбе и выдал плату авансом. Такой покладистый человек, с такой готовностью подчиняющийся воле другого.
В начале представления я стою один перед безмолвной публикой. Все освещение отключено, кроме единственного прожектора, который я разместил на расстоянии двух целых и двух десятых метра от сцены на полу. Свет сфокусирован на паре метрономов, их маятники в совершенном унисоне качаются туда-сюда, как дворники автомобиля во время дождя: медленно и плавно в одну сторону, в другую; в одну сторону, в другую; в одну сторону, в другую. На конце каждого находится копия моего глаза, и она качается вправо-влево, и каждый видит их, а мой голос обращается к ним с той части сцены, что скрыта в тенях. Сначала я даю небольшую лекцию о гипнозе, о происхождении этого термина и его природе. Потом говорю: