– Вы даже не попытались отнять трон у самозванца?
– Нет. И тому были две причины. О первой я тебе сказал. Есть и вторая; чтобы выполнить свое предназначение, Дана должен был пройти… через ряд изменений. Это очень сложно объяснить, но это так. Поэтому мы приняли решение спрятать его, отправить за Круг. Здесь он был бы в безопасности.
– Почему именно сюда? Неужели не было места потеплее?
– При Переходе никогда не знаешь наверняка, куда тебя приведет Сила. Точно так же нельзя предугадать последствия Перехода. Увы, принц и его спутница Гелла Гэнджи сильно пострадали при Переходе. Думаю, что Гелла погибла, что же случилось с принцем, пока неизвестно. Могу сказать одно – он жив и находится в мире, где сейчас находишься ты. Вы одной крови с потерянным принцем, тебе будет легко найти его. И еще, тебе поможет каролит. У кристаллов каролита есть одно свойство – они притягиваются друг к другу с невероятной силой. Магия кристалла в перстне Гармена ди Браста поможет тебе в поисках.
– А Гармен? Почему он не…
– Гармен мертв. Он был убит разъяренной толпой в день, когда Шендрегон объявил себя Богом.
– Это было в день, когда я бежала из Гесперополиса, – сказала Руменика.
– Ты права. Шендрегон – узурпатор, но его правление оказалось нам на руку. Оно дает нам передышку. Все должно произойти в свое время. Надеюсь, тебе удастся найти Дану и вместе с ним вернуться в наш мир.
– Это так важно? А что будет, если я его не найду?
– Пророчество о девятом императоре не сбудется, и наш мир погибнет. Вот что говорит Вейгар: «Придет время Тьмы, время Чернокнижия, Поклонения Идолу и Власти Мертвых, когда на землю падет тень Заммека, Пожирателя Душ. Но четверо, соединившись вместе, приведут на трон Лаэды девятого императора девятой династии, который разгонит тени и восстановит Равновесие Сил». Ты одна из этих четырех, Руменика.
– Кто же остальные трое?
– Те, кто сменит скроллингов в нашей войне.
– Вы, местьер – один из них?
– Моя война окончена. Я всего лишь призрак, иллюзия.
– А мой провожатый, Акун?
– О, он настоящий! – засмеялся ди Ривард. – Скажу больше, он превосходный воин. Его помощь будет для тебя неоценимой. Доверься ему.
– Он тоже скроллинг?
– Самым неожиданным образом. Акун с юности был моим слугой. Но однажды он закрыл меня от вражеской стрелы и был ранен в позвоночник. Чтобы вернуть Акуну способность ходить и вылечить поврежденный позвонок, я вживил кусочек каролита в его спину. Теперь магия – часть самого Акуна. А еще, он был другом твоего отца.
Второй избранный – это воин-язычник, о котором я много раз слышал. Он уже в этом мире и должен встретиться с тобой. Каролит поможет тебе узнать его. Третий избранный мне неведом. Он должен быть рожден в этом мире, только так он станет Воином-из-за-Круга, неуязвимым для злых чар Аины ап-Аннон. Твой брат Дана – четвертый избранный. Его дар особенный, он пока не проявился, но скоро Дана станет тем, кем должен стать. Именно ему суждено восстановить Равновесие Сил. Надо ли говорить тебе, дитя, как твой двоюродный брат ценен для нас всех?
– Вы мне все подробно объяснили, местьер, но я все равно ничего не поняла, – призналась Руменика.
– Тебя ждут испытания. Ты пережила многое за последние годы, но только тот, кто много страдал, может оценить то хорошее, что нам дает жизнь. Придет время, и все кусочки мозаики, все элементы единой картины сойдутся вместе, и ты поймешь, что и почему совершила. Я не могу сказать больше – нельзя раскрывать смертным их будущее. Это может нарушить ход вещей в мире, и тогда благо станет злом, и все принесенные жертвы окажутся бесполезны.
– Вы очень мудрый человек, местьер.
– Я всего лишь прожил очень долгую жизнь. Иди по своему пути, девочка. Все, что с тобой случится в этой стране, ведет тебя так или иначе к цели. Найди своего брата, ты нужна ему. Надеюсь, что мой долгий рассказ помог тебе понять свою роль в этой великой битве.
– У меня все равно нет выбора. Я буду искать Дану.
– Наше время подходит к концу. Энергия шара почти иссякла. Я прощаюсь с тобой, Руменика ди Крифф. Помни – твой путь предначертан, и все, что ты делаешь, ты делаешь для блага всех, кого ты любила и любишь. Прощай, и пусть Единый поможет тебе на твоем пути!
Все исчезло. Руменика не ожидала, что все произойдет так быстро; только что Риман ди Ривард беседовал с ней – и вот уже вокруг нее заснеженные ели, чужое серое небо над головой, и холодный воздух обжигает лицо. Акун продолжал сидеть в седле. Стеклянный шар медленно вращался над его протянутой рукой.
– Фу ты! – Руменика тряхнула головой. – Мне это все приснилось?
– Это магия шара, – Акун продолжал держать руку так, что шар сохранял вращение. – Осталось еще одно. Посмотри-ка в кристалл!
Руменика шагнула к Акуну, вгляделась в поверхность волшебного шара. Внутри темного стекла, под самой поверхностью, очень близко друг от друга светились две алые точки. Руменика вопросительно посмотрела на старого милда.
– Мы почти у цели, – пояснил Акун. – Одна из этих точек ярче, значит каролитовая магия очень сильна. Вторая точка – это мы. Видишь, огоньки рядом. Значит, твой брат недалеко от нас.
– Спасибо за объяснение. Только вот ноги у меня совсем замерзли, и меня знобит.
– Город недалеко отсюда, два часа пути, – Акун выбросил погасший шар в сугроб. – Нам он больше не понадобится.
– Я в самом деле разговаривала с Великим Видящим?
– Едем! – Акун помог девушке сесть на лошадь. – У нас мало времени. В этих лесах много диких зверей. До сумерек мы должны быть в городе.
– Там мой брат?
– Возможно. Если мы найдем его сразу, нам повезет. Если нет – будем искать столько, сколько понадобится. Хотя времени у нас мало.
– Почему?
– Война, – бросил Акун и направил коня к просвету между деревьями, к дороге.
* * *– Акун, отстань! Я хочу спать!
Ее продолжали трясти, и делали это довольно грубо. Потом она услышала голоса. Разговаривали двое. Она не могла понять ни единого слова.
Руменика в испуге повернулась на спину, открыла глаза – и с ужасом поняла, что это совсем не та комната на постоялом дворе, в которой она вчера уснула. Это был какой-то подвал. Было темно: свет едва просачивался в крохотное окошко под самым потолком. Она закричала, но ответом на ее крик был смех двух мужчин, стоявших рядом с ее постелью.
– Проснулась, красавица? – Говоривший закашлялся, закрывая рот рукой, потянулся за платком. – Подай свету, Яков.
Руменика в паническом ужасе осознала, что она не понимает того, что говорят эти люди. Из одежды на ней осталась только рубашка. И каролитовый перстень с руки исчез. Ее или обокрали, или же намеренно сняли с нее все, чтобы выяснить, кто она такая. И она снова закричала, отползая от стоявших у кровати мужчин в темноту, в дальний угол каморки.
– Ишь, разоралась, ведьма монгольская! – сказал тот, кого звали Яковом. Он запалил трут и разжег факел. Руменика увидела его лицо – широкое, рябое, обрамленное длинной седой бородой. Второй мужчина был моложе, с темными в скобку стриженными волосами и орлиным носом.
– Она не монголка, – сказал молодой. – Эй, девушка, кто ты?
Руменика замотала головой, давая понять, что не понимает ни слова. Ее ужас так ясно читался в ее глазах, что ей поверили.
– Чертовщина какая-то! – заметил Яков. – Халзан сказывал, она с ним по-русски говорила, да так чисто, будто всю жизнь туточки прожила.
– Красивая, – сказала молодой, разглядывая Руменику. – Таких красивых я и не видывал. Чисто лань. Глазищи-то какие!
– Гляди, Радим, приворожит тебя ведьма иноземная. Высохнешь потом по ней, в тень превратишься.
– Ей-богу, хороша! Халзану, видать, с пьяных-то глаз привиделось, что она с ним разговаривает. Ты приведи старика, он вроде тоже по-нашему в корчме говорил. Будет за толмача.
Старый вышел, оставив Руменику наедине со своим товарищем. Руменика сжалась в ком, не сводя с лица молодого напряженного взгляда. Если он полезет к ней, она перекусит ему горло. Ничьей наложницей она больше не будет, а уж тем более наложницей этого бородатого варвара.
– Да ты не бойся, – сказал Радим, улыбаясь. – Не собираюсь я над тобой насилие чинить. У меня жена есть, любушка моя, пава ненаглядная. Не понимаешь?
– Где Акун? – спросила Руменика. – Позови Акуна!
– Что ты там говоришь? Ни слова не понятно. Ты какого народа будешь? Булгарка? Половчанка? Из каких половцев – шаруканевых, ельтуковех, сурожских? Тьфу ты, немочь безъязыкая!
– Она не понимает тебя, воин, – раздался знакомый голос.
– Акун! – радостно закричала Руменика, вскочив с кровати и бросаясь к старику. – Акун, я боюсь!
– Не бойся, дочка. Ничего они нам не сделают, – ответил старый милд. – Это воевода ихний Радим, хочет с нами перетолковать.
– Хватит разговаривать, – повысил голос Радим, – я тебя позвал, чтобы ты, старик, толмачом был. Твоя девка по-нашему ни слова не разумеет, вот и будешь за нее говорить.
– Пусть вернут мне перстень, и я все пойму…
– Тсс! – Акун сильно сжал ее руку. – С ума сошла? Они нас враз в чародействе обвинят, а это серьезное обвинение. Нет уж, придется тебе помолчать. Я за нас двоих буду говорить… Что хочешь знать, воевода Радим?
– Все.
– Хорошее начало разговара, – Акун усмехнулся в усы. – Ну, тогда я первый тебя спрошу. В вине, что корчмарь нам подал, сонное зелье было?
– Того не ведаю.
– Не криви душой, воевода. Там люди твои были, ссоры с нами искали.
– Мои люди? Верно, были. Халзан, Ярема-лучник да Прокоп Псковитянин, тот, что седобородый. Хорошие воины и люди не беспутные. Очень их насторожило, как ты ножи кидал.
– Понятно. В честном бою одолеть не смогли бы, так они дурман подмешали. Храбрецы, клянусь душой Ниммура!
– Война нынче идет, – гневно ответил Радим. – А вы в городе моем подозрительные чужаки. Имею власть над вами, поскольку я воевода, князем сюда посаженный; захочу – пытать буду. Или сами все расскажете, по доброй своей воле?
– Нам и рассказывать-то нечего, – пожал плечами Акун. – Это ты, воевода, лучше расскажи, как свободных людей зельем опоил и из корчмы сонных в темницу бросил. Хорошая будет история о чести и о доблести!
– Сказано тебе, не знаю ничего про сонное зелье. И не тебе меня учить, чужестранец! – рыкнул Радим. – Ты о голове своей думай. И о девке своей. Не захочешь правду говорить, я ее воинам своим отдам на забаву. А тебя на дыбе пытать велю.
– Твои воины, воевода, наверняка решили, что забрали у меня все мое оружие, – улыбаясь, сказал Акун. – Так оно и есть: мой боевой шест и мои орионы сейчас у тебя. А теперь посмотри-ка сюда, воевода, – старый милд, продолжая улыбаться, вытянул из рукава своей туники стальную иглу дюймов в десять длиной. – Я мог бы тебя убить уже раз десять, но не сделал этого. Как ты думаешь, почему?
– Почему? – Радим закашлялся, сделал Якову, уже выхватившему меч, знак не трогать старого милда. – Почему же?
– Потому что я не враг ни тебе, ни народу твоему. Ты бросил нас в поруб и сам сидишь с нами тут, в сырости и холоде, хотя легкие у тебя застужены. А мы ведь в твой город не со злом пришли.
– Чего вы хотите?
– Мы ищем одного человека. Затем и приехали в твои земли.
– Кто этот человек?
– Мальчик. Двоюродный брат этой девушки.
– Он правду говорит? – спросил Радим Руменику. Акун перевел.
– Правду, – ответила Руменика. – Скажи ему, Акун, пусть одежду мне вернет. Холодно тут, в этом погребе.
– Сначала вы нам кое-что объясните, – Радим снова закашлялся. – Придется вам у меня в гостях немного задержаться.
– Что он говорит? – шепнула Руменика.
– Так, объяснений требует… Хорошо, воевода, – Акун посмотрел сначала на Радима, потом на Якова Млына, державшего факел. – Я дам все необходимые объяснения. Но сначала верни девушке все ее вещи. Иначе я слова не скажу, а пытать меня бесполезно.
– Это почему же?
– Начнешь пытать – посмотришь.
– Храбришься, дед? – подал голос Яков Млын. – Пытка – это ведь дело крайнее. Мы же, чай, не звери какие, народ хрестьянский.
– А я воин, – ответил Акун. – Ты сам воин, должен понимать.
– Хватит пустые лясы точить! – Радим шагнул к двери. – Вот мое решение: судить я вас буду. Оправдаетесь, уедете с честью и миром, со всей своей рухлядью и лошадьми. Не оправдаетесь, накажу по законам новгородским. Поняли ли?
– Поняли, – Акун перевел девушке слова воеводы. Руменика почувствовала, как слепой ужас опять растекается ледяным холодом по всему ее телу. Но Акун выглядел уверенным и крепко сжал ее руку в жесте поддержки. – Ты обещал вернуть девушке одежду.
– Обещал и верну. Яков, уведи старика.
– Сволочи! – Сообразив, что Акуна от нее уводят, Руменика бросилась на Радима, вцепилась ему пальцами в волосы. – Выблядки безродные! Псы шелудивые! Сучий помет! Чтоб вы сдохли! Чтоб из ваших костей наделали гребенок для шлюх! Чтоб вас проказа изглодала! Сами псы, и мать ваша потаскуха!
Яков схватил ее сзади, попытался оттащить от воеводы. Руменика успела левой рукой ударить Радима по щеке, да так, что на коже остались кровавые царапины от ногтей. В поруб ворвались воины, помогли Млыну.
– Крысы! – вопила Руменика. – Мерзавцы!
Ее швырнули на лежак, и один из воинов приставил к ее груди копье, пока остальные уводили Акуна. Сквозь слезы Руменика увидела, что старик ей улыбается и подмигивает. Она не могла понять, что сказал Радим, а между тем воевода велел перевести девушку из поруба наверх, в светелку. Ей вообще было все равно. От нее уводили Акуна, и это сейчас было единственное, что ее волновало. И она продолжала выкрикивать самые грязные и витиеватые ругательства, которые когда-то слышала от Хорлы, от пьяных моряков, от тех, кто окружал ее в детстве. Она продолжала ругаться, когда Акуна увели, когда за ним закрыли дверь поруба, когда лязгнул засов, и стало тихо. Она ругалась, когда осталась одна. Ругалась и плакала от горя и собственного бессилия.
Народ для суда над чужеземцами собрали в посаде и привели к полудню на площадь к избе воеводы. Снег перед домом плотно утоптали, подсудимых вывели и посадили под охраной под навес для лошадей – так, чтобы их могли видеть все. Сам Радим сел в кресло на крыльце дома. Записывать показания свидетелей позвали местного дьяка.
Руменика поклялась себе, что будет сильной. Она с ненавистью и презрением смотрела на Радима, на свидетелей, на всех собравшихся. Ее лицо так ясно отражало ее чувства, что в толпе шептались; «Ты погляди, какая девка-то злая! Чисто чертовка!» Акун сохранял полную невозмутимость. Он запретил Руменике говорить, хотя перстень девушке вернули вместе с одеждой и прочими вещами. Чтобы случайно не выдать себя, Руменика после недолгих колебаний сняла перстень с пальца и спрятала на груди.
День выдался солнечный, ясный, хоть и морозный. Руменика куталась в свою шубу, а старый милд, казалось, совсем не замечал холода. Акун внимательно следил за происходящим, прислушивался к тому, что говорят свидетели и судья – воевода Радим.
Допрос свидетелей прошел быстро. Первым допросили Халзана, молодого ратника из корчмы. Парень заявил, что старик метал ножи так лихо, что все заподозрили колдовство.
– Ничего у него в руке не было, – заявил Халзан, – ан глядим, а звезда-то уже в столбе торчит! Ничего в руке нет – а другая уже в столе!
Акун усмехнулся.
– Чему улыбаешься, старик? – спросил Радим.
– Вспоминаю, в чем нас обвиняют.
– А ты забыл? Обвиняют вас в чародействе и в шпионстве тайном. Верно ли Халзан показывает?
– Верно, – ответил Акун. – Я действительно метнул вчера в корчме два ориона. Делал это не затем, чтобы убить, а затем, чтобы попугать. Если бы я бросал орионы в цель, двумя воинами бы у тебя стало меньше. Одного я не пойму – при чем тут колдовство и шпионство? Хорошее владение оружием у всех народов почитается доблестью, а не колдовством.
Толпа зашумела. Радим жестом отпустил свидетеля, и на место Халзана вышел второй свидетель – корчмарь. Несмотря на холод, он обливался потом, несмотря на теплую шубу – дрожал. Из слов корчмаря выходило, что Акун заплатил ему за постой колдовским золотом, которое утром бесследно исчезло.