Любые попытки компромисса, равно как и третейского суда (кто прав? кто не прав?!), во веки веков ни к чему путному не приводили. С другой стороны, эти два антагониста так или иначе, а всё равно обречены как-то сосуществовать вместе. Ибо одно, по сути, невозможно без другого и наоборот… Так что закончим лирическо-философское отступление на бравурной ноте и вернёмся к нашим баранам. Вернее, к одному…
Глава 27
От исчезновения одной-единственной женщины в мире не остановится ничего, кроме сердца одного-единственного мужчины…
В. ШекспирПотомственный русский дворянин, гражданин современной России, не уловимый никем Багдадский вор Лев Оболенский бодро шёл по пустыне в новых тапках, пёстрой тюбетейке на голове, с кожаным мешком за плечами. В мешке бултыхались кувшин с водой, пара лепёшек, козий сыр и облепленные крошками козинаки. Старая ведьма основательно собрала его в дорогу, указав маршрут и пеленг относительно собственной тени. То есть, по идее, часа через два он должен был выйти на караванную тропу.
Он на неё и вышел, бодрый, взмыленный как лошадь, но твёрдо стоящий на ногах и уверенный в завтрашнем дне. Неспешный караван пришлось ждать недолго, но те, кто пришли, заявились с другой стороны и направлялись в Багдад. Они с удовольствием послушали Лёвин трёп о последних событиях в городе, оставили ему немного баранины и кусок халвы, а потом двинулись дальше.
Наши (то есть Ходжа, Ахмед и Рабинович) изволили прибыть скорее уже к обеду. Оболенского встретили, как покойника… Нет, не в смысле воскресшего зомби, а с радостью и слезами, ибо друзья уже похоронили исчезнувшего в пустыне голубоглазого внука популярного стихотворца… Лев даже собирался по-товарищески отвесить обоим подзатыльники за столь скороспелые «похороны» своей царственной особы, но тут выяснилось, что Джамиля в караван не пребывала. Вот здесь стоило впервые встревожиться по-серьёзному…
– Вай дод, пустыня велика, – небрежно пожал плечами караван-баши, когда к нему бросились за советом. – Если верблюдом управляла женщина, то в чём можно винить животное? Всё в воле Аллаха… Она была чьей-то женой, сестрой или рабыней, нет? Тогда ваше горе недостойно мужчины, в мире много других девушек. Мы не будем останавливать верблюдов…
– Ахмед, успокой нашего неровно дышащего друга, – сквозь зубы попросил домулло и вернулся к разговору. – Дело в том, почтеннейший, что эта глупая молодая женщина не просто вдова, потерявшая мужа, а волшебная пери по имени Самрагауд эй Зуль-Зуль, спустившаяся с небес и знающая секрет сокрытия тысячи кладов, каждый из которых не вывезти тысячей караванов!
– Значит, одному моему каравану не вывезти и подавно, – мудро ответили зарвавшемуся Насреддину. – Мы не будем останавливать верблюдов. Я всё сказал…
Насреддин поклонился и отошёл в сторону, дабы вовремя отодрать башмачника от пышущего праведным гневом Оболенского. Благородная душа и врождённое уважение к женщине периодически ставили нашего героя в позу романтичного Рыцаря Печального Образа. В большинстве случаев этот романтизм и кончался самым печальным образом, выходя Льву боком, но он ничего не мог с собой поделать. Тот факт, что его возвышенное сердце вовлекало в нежелательные проблемы весь их мужской коллектив, обычно во внимание не принимался…
– Ходжа, пусть он отпустит мою ногу, это уже не смешно… Вцепился, как кот в талию любимой тёщи! – едва не рыча от бессилия, бурчал русский парень, размашисто следуя в конец каравана. Нагрузка на левую ногу в виде накрепко обнявшего её Ахмеда на скорость шага не влияла никак…
– Лёва-джан, – семеня следом, уговаривал домулло, – ты знаешь меня не первый день, поверь – мне, как никому, близки высокие порывы твоей необъятной души! Но хоть на миг внемли горькому голосу разума – мы не найдём её в пустыне… Вай мэ! Я охотно верю, что эта луноликая вдова всепожирающего злодея чиста, как тянь-шаньский снег, и невинна, как дочь муллы. Но это ли достойная причина, чтобы рисковать ради неё головой?! Даже тремя головами! Твоя, естественно, не в счёт, ты – герой-спаситель, голубоглазый батыр с вороватыми руками, но весь милый, как ручной тигрёнок… А как же я? А несчастный Ахмед, измученный отсутствием жены и любовной ласки? А доверчивый Рабинович, которого ты наверняка намерен припахать к перевозке своей изящной Джамили, может просто не вынести тягот и лишений такого похода?! И не вздумай посылать меня к шайтану, в самую прямую из кишок, только за то, что я сказал тебе правду!
Ответа он не дождался. Оболенский с несвойственной ему самоуглублённостью вообще отказался от дебатов. Он даже не посмотрел на Ходжу, а тощего башмачника отцепил, просто как следует тряхнув ногой. Вот с осликом Оболенский беседовал долго… и молча. Нагруженный двумя хурджинами, Рабинович деловито трусил за последним верблюдом, а наш герой остановил его, поймав за узду. Опустился на колени, тихо гладил по шее, смотрел на собственное отражение в трогательных глазах лопоухого любимца, чесал ему нос и не говорил ни слова. Как они друг друга понимали, не перескажет никто… Но когда Лев встал, верный Рабинович побежал за ним, как собачонка, даже не оглянувшись на убитого изменой Насреддина!
– Уходят… – неуверенно вздохнул Ахмед, озираясь на мрачного домулло.
– И пусть идут своей дорогой!
– А мы?
– А мы пойдём своей.
– Куда?
– За ними, – сурово отрезал бывший визирь и первым пустился догонять удаляющуюся парочку.
В караване их эскападу приняли с чисто арабским равнодушием. «В вере нет принуждения»… хочешь уйти – уходи, пустыня большая, как кладбище, места всем хватит. То есть караван-баши был прав, никто не стал ради них останавливать верблюдов…
Превосходство мужской дружбы над женской заключается в определённой сдержанности проявления чувств. Когда спутники догнали Льва, они просто пошли рядом, не вдаваясь в извинения, объяснения или психологический анализ такового поступка. Всё просто, пришли и пришли, со стороны Оболенского тоже не ждали счастливых подпрыгиваний, объятий и умилённых слёз.
Дружба – понятие добровольное, в доказательствах не нуждающееся, а излишняя слащавость только придаёт ей запах распада… Поэтому сначала шли молча, а потом заговорили так, словно прервали беседу буквально пару минут назад:
– Я сам усадил её на верблюда и дал ему под зад! Куда бы эта скотина двугорбая ни унесла её ночью, днём он должен был озаботиться поисками воды. Говорят, животные чувствуют её на расстоянии…
– Воистину так. Следовательно, она может оказаться в том оазисе, где мы видели шайтана, либо вернуться за тобой к той старой ведьме, потерявшей последние зубы, так?
– Скорее всё-таки в оазис… У бабульки там сейчас такая разруха – лет на пять капитального ремонта и уборки всей прилегающей территории.
– Там тоже был самум? – влез Ахмед.
– Хуже, – вынужденно признался Лев. – Там был я…
– Вай дод, Лёва-джан, тебе никто не говорил, что такого разрушительного джинна, как ты, нельзя было выпускать из бутылки!
– Кстати, о бутылках, а у нас случайно…
– Нет! – обрезал домулло, всем телом прикрывая правый мешок хурджина. – Ни случайно, ни намеренно, ни как-нибудь ещё, но выпить у нас нет!
– Коран запрещает, – поддакнул башмачник и, прежде чем успел словить от Оболенского затрещину (как кулацкий подпевала!), резко обернулся назад:
– О ужас, ужас нам!!!
…Вдали, там, куда ушёл караван, взлетело облако пыли и дыма, раздался оглушительный грохот, и столб огня взметнулся почти до небес…
– Коршуны пустыни! – осевшим голосом объявил Насреддин. – Этот караван не придёт в Бухару, тела погонщиков съедят шакалы, а следы злодеев занесёт песком, чтобы никто не узнал страшные тайны молчаливых барханов… Куда?!!
Поздно… Поздно и бесполезно, Лев уже бежал, загребая носками песок, – его душа горела жаждой боя! Древняя кровь русских дворян обжигала ему вены, он пылал яростью и рвался всем сердцем туда, откуда ещё слышались крики и звон оружия! Он не успел…
Глава 28
Мишень должна вскрикивать при попадании, а не дразниться, если промазал!
В. ТелльВозможно, это был первый и единственный рассказ моего друга, повествуя о котором он непроизвольно сжимал кулаки. Я его понимаю. Лев – воин по натуре, и если судьба сделала его вором, то она ни на мгновение не смогла изменить рыцарский дух его натуры. На Востоке про таких говорят: «Если Аллах даровал человеку сердце льва, шайтан ни за что не сделает его зайцем!» Но в тот день Оболенский готов был плакать от осознания собственной слабости, он не успел…
На их долю осталась лишь печальная участь отдать последний долг погибшим. Хоронили здесь же, в песке, старательно обходя быстро подсыхающие лужи крови. Разбойники забрали всё: животных, товар, пленных – за купцов можно получить выкуп, остальных продадут в рабство. Законы преступного мира жестоки и неизменны во все времена…
– Устроили засаду в песках, вылетели верхами вон из-за тех барханов, бросили два мешка с порохом, – не хуже бывалого ветерана диктовал Лев, обходя следы сражения. – Убили всех, кто оказал сопротивление, ушли направо, следов не заметали, знали, что догонять их некому…
– Откуда всё знаешь, э?
– Насмотрелся по телевизору передач про исламских террористов.
– Исламских терро… кого?
– Нехорошие люди, Ахмед… Потом как-нибудь расскажу, каким образом на миролюбивом учении Корана создали фундаментальное здание убийства всех инакомыслящих! – похлопал башмачника по плечу серьёзный россиянин. – А сейчас извини, я пойду за ними. Ходжа?!
– Это безумие, – устало поднялся домулло. – Во-первых, мы их не догоним. Во-вторых, у нас нет оружия и нам никогда не одолеть «коршунов пустыни» в их собственном доме. И, в-третьих, ты – вор, я – обманщик, он – башмачник, а вот он вообще осёл, и мы все – не бессмертные герои… Но тебе всё равно, да?
– Ты угадал… – беззаботно согласился Лев.
– Я знал! – поправил Ходжа. – Ты чем-то меня заразил, о беспечный внук отчаянного стихотворца… Рано или поздно каждому из нас придётся стоять перед престолом Всевышнего. Я хочу, чтобы Аллах судил меня не только за мои шалости, но и за один настоящий поступок, достойный мужчины и истинного мусульманина! Ахмед?!
– Я… я не пойду, – успел пролепетать бедный башмачник, но Рабинович ловко пихнул его крупом, взвалив себе поперёк спины, и первым пустился в погоню. Благо широченную натоптанную тропу между барханов ещё не занесло песком…
Данный рассказ мы бы озаглавили как «Сказ о бессмертном Багдадском воре, его друзьях, наказании злобных „коршунов пустыни“, а также отчаянной вдове и свихнувшемся верблюде…». Быть может, я не настолько разнообразен в изящном разнообразии названий к едва ли не каждой второй истории, но вряд ли требовательный читатель отвернётся от всего повествования из-за такой мелочи? Вот именно, продолжаем…
Это была идиотская затея, откуда ни посмотри… На опергруппу опытных бойцов спецназа какого-нибудь подразделения типа «Альфы» наши парни абсолютно не тянули. Как, впрочем, и ослик на роль запылённого бронетранспортёра… Но они уверенно шли вперёд под палящим солнцем, перекидываясь на ходу ничего не значащими фразочками, хотя каждый (подчёркиваю, каждый!) преотличнейше давал себе отчёт в том, во что они намерены вмешаться. Здесь, пожалуй, стоило бы чуточку подробнее остановиться на так называемых «коршунах пустыни»…
Попробуйте представить себе бандитскую шайку с почти вековой историей. «Коршуны пустыни» как преступное сообщество существовало с чёрт-те каких лет и наводило ужас не на одно поколение караванщиков. Купцы и простолюдины, стражники и герои, путешественники и бродячие дервиши – никто не мог чувствовать себя в безопасности перед кривыми клинками отчаянных детей песков…
Безрассудная смелость, боевое братство, холодная жестокость, быстрые кони и удар из засады делали их воистину непобедимыми! Это не шутки, не литературная игра и не искусственное нагнетание обстановки – реальность тех времён при всей своей сказочности была крайне сурова к людям, и жизнь ценилась дёшево. Как, впрочем, и в наши дни…
Разбойники ехали верхами, гоня перед собой захваченный караван и связанных пленников. Они даже не пытались скрыть следы, доподлинно зная, что кокандская стража далеко и погони не будет. Но погоня была, хотя до лагеря «коршунов» авантюристы добрались уже к ночи…
– Вот они, – шёпотом доложил Лев прямо в ухо Ходже, хотя бывшему визирю с вершины бархана и самому всё было отлично видно.
В глубокой котловине горели высокие костры, все захваченные животные толпились в одном загоне. Затянутые во всё чёрное, бандиты готовили ужин и традиционно глумились над пленниками. А, собственно говоря, какие ещё интеллектуальные развлечения могут быть у таких злодеев…
– Они заставляют их плясать и драться между собой, – брезгливо сплюнул домулло. – А теперь я хочу услышать мнение наимудрейшего и наиодарённейшего в полководческих делах, простого вора из великого Багдада. Но если ты опять начнёшь смущать мой слух пустыми баснями о пулемётах, танках и ядерной бомбе – я засуну последнюю тебе прямо туда, куда ты, при всей своей гибкости, не захочешь заглядывать!
Оболенский счёл себя выше столь низменных инсинуаций, а потому просто пнул друга коленом. Получив сдачи, признал инцидент исчерпанным и, осторожно отступив назад вниз по бархану, решительно высказался:
– Во-первых, надо выяснить, не у них ли Джамиля? Во-вторых, воевать с превосходящими силами вооружённого противника – глупо, я не Суворов, а ты не черепашка-ниндзя… Поэтому будет проще и разумнее просто украсть у них наш караван.
– Украсть караван?!! – Ходжа быстренько сунул себе в рот горсть песку, только чтобы не заорать на друга матом во всю пустыню.
– Спокойствие, – царственно приобнял его потомственный русский князь. – Они ведь нас тоже не на чебуреки пригласили… Если им можно караваны красть, почему мне нельзя?
– Но… тьфу! Караван? Тьфу! Одному и целый, тьфу!.. Караван?!
– Я понимаю: есть масса вещей, которые мужчине не стоит делать против ветра… Но я так давно мечтал украсть караван! Целиком, с верблюдами, поклажей и людьми, так сказать, оптом… Ещё со времён памятного сидения в мешке с китайскими шароварами и пустым кувшином из-под вина для господина Шехмета. Кстати, помнишь, как он разорался потом: «Я не пил, я не пил!», хотя сам наверняка успел глотнуть как следует…
– Глупец всегда извлекает из прошлого лишь хвастливые воспоминания о собственной глупости, – отплевавшись и отдышавшись, Насреддин вновь вернулся к поучительно-менторскому тону. – Я не буду взывать к твоему благоразумию, ибо как можно докричаться до того, чего нет… Но не объяснишь ли ты мне, справедливо сомневающемуся, как можно украсть у сорока разбойников целый караван?
– Ходжа, не гони, их от силы – тридцать восемь…
– О, прости, друг, это же существенно меняет дело!
– Забодал, напарник!
– Идентично, коллега!
– Это я тебя научил так выражаться? – не поверил своим ушам Лев Оболенский. – Всё, с завтрашнего дня слежу за своим языком… Если у нас ещё и Ахмедка начнёт сыпать псевдонаучными словечками – археологи мне этого не простят! А двусмысленность воспроизведения вербальной практики принципов филологического психоанализа может быть неадекватно воспринята определённым контингентом местного населения в контексте…
– Эй, вы кто такие?! – За спинами болтунов возник явный бандюга, одетый в чёрное, с кривым мечом в руке.
– Позвольте представиться – Багдадский вор, а это мой друг – Ходжа Насреддин! – ни капли не испугавшись, церемонно поклонился Лев.
– Про Насреддина я слышал, а вот что ты за вор…
– О, это я охотно продемонстрирую!
Разбойник в течение одной короткой минуты оказался раздет, разут и обезоружен. Тем, чтобы садануть его ногой в нужное место и связать собственной же чалмой, озаботился уже домулло. Итак, боевые действия наши начали первыми…