Я в задумчивости побарабанила пальцами по столу. Знакомых у Диты было немало. Хоть кто-то что-то должен был заметить, причем спрашивать надо не только о памятном дне, но и о том, что происходило ранее. Может, что и вспомнят. Начну, пожалуй, с ближайших подруг, а там, глядишь, еще кто нарисуется!
Но это могло обождать, меня же ждал визит в мастерскую господина Ротта. Впрочем, мастерская – это слабо сказано. Господин Ротт держал лавку, торговавшую готовым платьем, здесь же костюм могли подогнать по фигуре. На втором и третьем этаже этого заведения располагались рабочие комнаты. Дело было поставлено на широкую ногу, я уже знала, что на Ротта работают и надомные мастера – кто отделку мастерит, кто белье шьет…
– Чего изволите? – подлетел ко мне смазливый малый, стоило мне войти в лавку и остановиться, оглядывая будто бы в растерянности ряды деревянных болванов, на которые натянуты были разнообразные платья и мужские костюмы. Удобная придумка: видно хотя бы примерно, как ляжет ткань на человеческой фигуре.
– Покажи-ка мне, любезный, что-нибудь… – я прищелкнула пальцами, входя в роль Фелиции Нойрен. – Словом, я скажу, а ты уж сам сообрази. Я в этом деле, сам видишь, ни ухом, ни рылом, а вот… – Я скривилась. – Племянницу замуж выдаю, надо, чтоб все чинно и благопристойно, и непременно праздничное платье нужно! Так что давай-ка, подбери чего покрасивее!
Приказчик наметанным взглядом окинул мою фигуру, оценил рост и сложение, порысил куда-то между рядами наряженных болванов. Неужто в самом деле отыщет что-то подходящее? Ох, сомневаюсь!
– Прошу сюда, госпожа! – парень развернул в мою сторону деревянную куклу. Надо думать, они пустотелые, иначе натаскаешься за день! – Вот, взгляните!
Я окинула взглядом предложенное диво. Конечно, пошито по последней моде: вырез обнажает грудь едва не до пупа, складок на юбке столько, что среди них в прятки можно играть, а позади волочится шлейф изрядной длины. Всё это великолепие оказалось пронзительно-зеленого цвета с перламутровой отделкой, черными кружевами и фестончиками везде, где можно и где нельзя.
– Ты что, смеешься надо мной, что ли? – нахмурилась я. Приказчик, не переставая улыбаться, отступил за болвана. – Ты мне что показываешь?! Это, по-твоему, нарядно, что ли? Я ж тебе человеческим языком сказала: племянницу замуж выдаю, она мне заместо дочки! И что, я в этой унылой тряпке должна на свадьбе показаться?!
– Последняя мода… как раз по вашему возрасту… – пискнул приказчик, но, на его счастье, я проигнорировала последние слова.
– Да оно мне еще и коротко будет! – припечатала тетушка Фелиция. – А ну, другое покажи! И побогаче чтобы, с золотом там, с перьями, на одной нейре давеча такое видела!
– Боюсь, госпожа, на ваш рост готовых праздничных платьев не найдется, – с опаской произнес приказчик и зачастил, видя, что я снова нахмурилась: – Но все мастера господина Ротта к вашим услугам! Вы можете заказать платье прямо сейчас, какое вам будет угодно, любого цвета и фасона, с любой отделкой, всё будет исполнено в самые кратчайшие сроки, и обойдется не дороже, чем готовое платье, а главное, оно будет пошито именно для вас, и… – он запутался в длинной фразе и умолк, чтобы набрать воздуха.
– Ладно, ладно, не трынди, я поняла, – хмыкнула я. – Веди, где там ваши мастера…
Следующие полчаса я искренне наслаждалась спектаклем. Мастера наперебой (очевидно, почуяв денежную клиентку) предлагали мне отрезы ткани, подсовывали рисунки со всевозможными фасонами нарядов, рассыпали передо мной горы бисера, разворачивали ленты и кружева… Увы, Фелиция Нойрен оставалась безразлична ко всей этой роскоши, ей требовалось «побогаче, и чтоб вот тут непременно вышивка золотом, а сзади бант побольше, а кружева тоже золоченые…»
– Зря время теряю! – заявила я, наконец, в сердцах.
К этому моменту я уже успела выслушать историю мастерской Ротта. История самая обычная: Ротт родился и вырос в Арастене, в семье портного. Отец его талантом и, как следствие, большим достатком похвастаться не мог, перебивались кое-как. А вот Лейс Ротт в самом юном возрасте понял, что до скончания века шить одни и те же унылые сорочки и скучные платья не желает. Ушел из отчего дома, устроился подмастерьем к широко известному тогда дамскому портному. Тот, надо отдать ему должное, разглядел в тщедушном пареньке будущего мастера и учил его на совесть. К двадцати годам Ротт уже стал полноправным партнером в той мастерской. В двадцать пять он покинул партнера и открыл собственное дело, тридцатилетие отпраздновал тем, что придуманные им фасоны мгновенно становились криком моды… Словом, упорный труд сделал из полунищего парнишки с рабочей окраины процветающего мастера. В тридцать пять он женился на молоденькой красавице Дите (это я узнала от него самого еще вчера) и жил припеваючи, хоть и трудился, конечно, от зари до зари. Так оно и шло до сих пор (я угадала, ему было всего сорок два), и, похоже, Ротт собирался расширять свое предприятие. Ничего странного, в сущности.
– Ну что вы, госпожа, – расстроился один из портных. – Вы объясните, что вам угодно, сделаем в лучшем виде!
– Да я же объясняю! – вспылила тетушка Фелиция, но тут же остыла и махнула рукой. – Ладно… А вот я видала на одной нейре платье, говорили, здесь шила! Значит, фиолетовое, ну как спелая слива, из блестящей такой ткани, запамятовала, как называется. Всё черными лентами расшито, по подолу вышивка серебром, птицы сказочные, цветы всякие – мечта! Вот мне б наподобие этого, только бордовое и с золотом!
Портные переглянулись.
– А, – вспомнил вдруг один. – Это самого мастера Ротта работа. Очень дорого станет…
– А мне дешевки не надо! – сказала я гордо.
– Тогда я сейчас мастера кликну, – сказал один из мужчин и удалился.
– Только может не выйти в точности, – сказал второй, задумавшись.
– Это почему же? – заинтересовалась я. Я ждала ответа в духе, мол, мастер свои творения не повторяет, но…
– Да видите ли, госпожа… Вышивку-то на таких штучных вещах госпожа Ротт собственноручно делала, – сообщил парень. – Руки у нее прямо золотые были, все диву давались, как она такое изображает!
– И что? – хмуро спросила я. – Руки отвалились, что ли?
– Да нет… – он сам уже был не рад, что сказал. – Пропала госпожа Ротт. Давно уж. Так и не нашли.
– Ну, дела! – всплеснула я руками. Так, а это уже интересно… – Так и с концами? И что ж теперь?
– Ну, вышивальщицы у господина Ротта и другие есть, – пожал плечами портной. – Только такой-то уж больше не сыскать. Остальные ей и в подметки не годятся.
– Это точно, – добавил еще один, совсем молодой. – А госпожа Ротт вышивала так хорошо, и красивая была, жаль только…
– Что? – насторожилась я, но парнишке кто-то двинул локтем под ребра, и он умолк. Какая жалость!
– Госпожа, госпожа! – к нам спешил сам Лейс Ротт. – Прошу прощения, что заставил вас ждать. Пройдемте ко мне! Думаю, я сумею вам помочь…
Я взглянула на него сверху вниз, фыркнула, но проследовала за малорослым хозяином.
– Скажите-ка, господин Ротт, – произнесла я, когда мы остались наедине. – Скажите, а за что можно было пожалеть вашу жену?
– А? – удивился он. – Пожалеть? Я, право, даже не знаю… Если только за то, что у нее такой муж…
Я вежливо улыбнулась, давая понять, что оценила шутку.
– А все же?
– Ну… – Ротт нахмурился, соображая. – Дита немножко заикалась. Самую чуточку. Так-то почти незаметно, а вот если расстроится или взволнуется – тогда да, тогда довольно сильно… Я потому старался, чтобы она все время была веселая… – он сник. – И вы понимаете, что…
– Кажется, да, – медленно произнесла я. – Готовься она сбежать, то волей-неволей бы занервничала. И начала бы заикаться, так?
– Да…
– Вы в сыскном говорили об этом?
– Н-нет, – припомнил Ротт. – Я и вам не сказал, потому что не думал, будто это важно. Только сейчас вот сообразил…
– Ясно, – сказала я, хотя пока ничего мне ясно не было. – Господин Ротт, а как вы познакомились с женой?
– О, очень просто, – он вздохнул. – Я только-только встал на ноги, начал искать работников. Мне всякие нужны были: и белошвейки, и вышивальщицы, да мало ли! Ну вот, и нашел Диту. Вернее, сперва я ее вышивки нашел…
– Это как?
– Ну… увидел у одной дамы вышитый платок, поинтересовался, чья работа, уж больно хорош был! Она знать не знала, но сказала, где купила… Так и нашел Диту. Она жила с матерью, в пригороде, я говорил вроде… работу брала на дом: мать у нее строгая, одну Диту в город не отпускала. – Он перевел дыхание. – Сперва я только заказы ей делал, все больше и больше, пока единственным клиентом не остался… А потом и предложил ей замуж за меня пойти. Сам не думал, что согласится, она же красавица, а что заикается немножко, так это почти незаметно… А она возьми и согласись! Я сам чуть заикой от неожиданности не стал!
Он помолчал, теребя воротник. Потом сказал негромко:
– Догадываюсь, о чем вы думаете, госпожа Нарен. Положим, я тогда был еще не так богат, как теперь, но все же вполне обеспечен, да… Не красавец, старше ее изрядно… Тут всё ясно, я понимал. Хорошая партия, и мать ее одобрила, – он вздохнул. – Да она не столько из-за денег за меня пошла, сколько ради того, чтобы от матери уехать. Уж больно та сурова! Дита бы за любого пошла, только мать всех гоняла. И так-то желающих немного: хоть красивая, да с изъяном, и приданого всего ничего…
Ротт снова вздохнул, очень печально.
– Это я всё понимал, – повторил он. – Ну так что ж? Дита мне хорошей женой стала, я рад был, что на ней женился. Хозяйка хорошая, в работе мне помогала… Детки, опять же…
Он умолк.
«А за работу ты ей, конечно, не платил, – хмыкнула я. – Очень удобно. Выгодная сделка, надо сказать. Приданое за Дитой было, и немалое – ее золотые руки. Так что ты не прогадал, отнюдь!»
– Все ясно, господин Ротт, – сказала я. – Дома вы будете, я так полагаю, ближе к вечеру? Тогда и я загляну, побеседую с вашими слугами. Подруг Диты пока трогать не стану, а там поглядим…
С этими словами я распрощалась и удалилась, не забывая громко восхищаться обходительностью и любезностью господина Ротта, согласившегося пошить мне наряд.
До вечера времени оставалось предостаточно, и я решила отобедать у папаши Власия, а заодно поднабраться свежих городских сплетен и слухов. Глядишь, и про вороного вейрена мелькнет что-нибудь…
– Госпожа Нарен! – Папаша Власий на этот раз встретил меня лично, видимо, уличные мальчишки доложили о моем приближении. У него был прикормлен целый выводок этой братии. – Какими судьбами?
– Да так, – улыбнулась я. – Дай, думаю, заеду, проведаю…
– И то! – папаша Власий воздел толстенный указательный палец. – А то я уж думал, позабыли вы старика… Идемте, идемте, госпожа Нарен, сегодня у нас такое готовят – пальчики оближете!
Готовили у Власия всегда преотменно, а уж для дорогих гостей – тем более. Признаюсь, я действительно была близка к тому, чтобы начать облизывать пальцы, но от этого меня удержали остатки воспитанности. За обедом я рассказала благодарно слушающему Власию о неожиданной встрече с родственником его пекаря (уж не знаю, бывшего или и ныне работающего), тот поохал, мы сошлись на том, что мир все-таки невероятно тесен – куда ни плюнь, попадешь или в знакомого, или в знакомого знакомого, – и перешли к делу.
– Это первое, – сказала я, изложив историю с вороным вейреном. – Если вдруг какие слухи дойдут, уж не сочтите за труд, Власий…
– Да что вы, госпожа Нарен! – обиделся он. – Какой тут труд… Хм… Не слыхал прежде ничего. Вот насчет вчерашнего дня судачили, будто какой-то вороной на Белокаменной чуть всех не потоптал. Ваш?
– Мой, – хмыкнула я. – Но это я своими глазами видела. Ах да, Власий… Если еще будут поминать кого-то, кто дурно с лошадьми обращается, обратите внимание.
Я вкратце описала ему, какие повреждения обнаружились у жеребца.
– Знаете что, госпожа Нарен, – сказал папаша Власий задумчиво, разглаживая бороду на две стороны. Это всегда служило у него признаком бурной мыслительной деятельности. – А ведь похоже на то, как лошадей для бегов школят…
– Это как? – заинтересовалась я.
– Да просто, – ответил папаша Власий. – Приучат лошадку пугаться чего-нибудь, например, укола в шею. Вот побежали коняшки, кто-нибудь из неприметного места колючкой из трубки и плюнет, это несложно, если умеючи. Или даже сам наездник в перчатке иголку спрячет. И всё, конь на дыбы, из забега вышел. И, главное, ладно, если сам вышел, так он же может и других выбить, особенно если кучно скачут… Смекаете?
– А то! – усмехнулась я. – На бегах большие деньги крутятся, а так можно от фаворита избавиться, если надо. Но для этого нужно, чтобы такая вот обученная лошадь могла его как минимум догнать, а лучше идти вровень!
– Так кляч на такое дело и не ставят, – хмыкнул папаша Власий и положил мне добавки. – Вы ж говорите, вейрен, а они быстрые…
– И как это делают? Учат, то есть? – спросила я, окидывая взглядом тарелки. Радушие папаши Власия поистине не знало границ. Этак я на лошадь взгромоздиться не смогу!
– Ну как… Если совсем по-простому, то битьем, – ответил он. – Уколют – бьют, уколют – бьют. Бедолага и привыкнет: раз укололи, значит, сейчас больно будет, надо ноги делать… Ну там всякие приемы есть, я всех-то не знаю. А еще… – он помолчал. – Бывало, что таких лошадей разным знатным людям продавали.
– Понятно… – процедила я.
В самом деле, ясно. Новый хозяин садится на красавца коня, отправляется на прогулку или там на охоту, а по дороге лошадь пугается невесть чего и хозяина сбрасывает. Хорошо, если просто покалечит, а если насмерть?.. Как способ убийства, конечно, ненадежно, но теоретически сработать может. Особенно, если лошадь будет панически пугаться определенного раздражителя: тогда ее поди уйми! А если еще и наездник не из самых лучших, так, покрасоваться в седло сел, то ему несдобровать…
Но что же получается тут? Вороного измордовали до крайности. Шея исколота – может, пытались сперва приучить к этому раздражителю? Не вышло, перешли на магию – недаром же он так пугается даже малейшего ее проявления! Нет, ранки совсем свежие… Или дрессировали сразу на два случая – вдруг не будет возможности уколоть лошадь или, наоборот, воспользоваться магией? «Не нравится мне все это, – сказала я себе. – Что, если этот красавец предназначался какому-нибудь магу? Из придворных? Они ведь задействуют магию почти постоянно, особенно когда сопровождают членов королевской семьи… Простенькое заклятие – и конь взбесится. Положим, его усмирят, хозяин, возможно, останется цел, но на некоторое время воцарится неразбериха. И как знать, кто и каким образом ею воспользуется! – я поморщилась. – Совсем здорово. А может… Может, коня обучали пугаться сразу двух раздражителей потому, что не знали, кому удастся его всучить? И окажется ли рядом маг? Тьфу, пропасть! Надо Лауриню сказать, это по его части. Пускай вспоминает, кто из придворных на красивых лошадей падок… – я усмехнулась. – Боюсь, что каждый второй, если не каждый первый! Но ладно, это позже…»
– Задали вы мне задачку, Власий, – произнесла я вслух. – Но с этим я еще поработаю. А вот второе: если вдруг случится услышать о такой женщине, – я описала приметы Диты Ротт, – тоже дайте знать. Еще особенность у нее – заикается немного, а если волнуется, то сильно. Это я на тот случай, если внешность она сама изменила или ей помогли. Волосы-то перекрасить можно, а заикание никуда не денется. Почему его не смогли вылечить, не знаю, но примета верная.
– Поспрошаю, – пообещал папаша Власий, и я не сомневалась – непременно «поспрошает».
– Ну, тогда спасибо за обед, за ласку, Власий… – Я поднялась.
– Уж заглядывайте, не забывайте старика, госпожа Нарен, – попросил папаша Власий.
– Загляну непременно, – пообещала я, и мы распрощались.
Так… Похоже, я действительно повесила себе на шею еще одно дело, и оно будет посерьезнее пропавшей жены портного! Но тут ничего не попишешь, придется заниматься ими одновременно. Ну да не впервой…