– Это потому, что она сама деревенщина, – припечатала пожилая служанка, она была у Ротта кем-то вроде домоправительницы. – Не привыкла распоряжаться. Я у них уже сколько лет служу, а она так и не научилась приказывать! Только и слышно было: «сделайте, пожалуйста, это» или «принесите то, будьте добры», будто мы не прислуга, а ей ровня!
– Да что вы говорите! – с тщательно дозированным интересом в голосе произнесла я. – И как же она дом вела с таким отношением?
– Да дом-то я вела, если уж честно говорить, – ответила служанка без лишней скромности. Это была монументальная женщина, не уступающая мне шириной плеч, а в объемах превосходящая раза в три, не меньше. – Госпоже Ротт не до того было.
– Чем же она занималась? – удивилась я. – Небось, с подружками языком чесала?
– Как же! – служанка, кажется, была рада возможности выложить постороннему человеку все возможные сплетни о хозяевах. – Языком-то она как раз чесать особо не могла, слыхали, может, заикалась она? – Она дождалась моего кивка и продолжила: – К подружкам ходила, было такое, и к ней ходили, но не сказать, чтоб часто. А так-то она все больше у себя сидела да работала.
– Работала? – нахмурилась я.
– Ну! – ответила служанка. – Она же хозяину с самыми сложными заказами помогала, не знали разве? Вышивала так, что ума лишиться можно! За их с хозяином нарядами богатейки в очередь выстраивались!
– Ах, ты об этом… – я немного расслабилась. – А дети? Детьми она не занималась?
– У богатых не принято, чтобы мать сама за детьми смотрела, – отрезала она. – Так что им няньку наняли, а потом вовсе за город услали, к матери хозяйки. На свежий воздух, так хозяин сказал. Ну, может, и правда им там лучше: в городе бледненькие ходили, а тут привозили их недавно – щечки румяные, глазки блестят…
Да, Ротт упоминал, что дети живут у его тещи. И говорил, что жена детей очень любила. Как-то это плохо сочеталось, в моем понимании, но, возможно, я просто ничего не понимаю в обыкновениях богачей. Хотя… Это Ротт богач, и то выбился из низов, а жену-то взял из деревни, тут служанка права. Стоит, пожалуй, поразмыслить над этим на досуге.
Я потратила еще какое-то время на опрос остальных слуг и удостоверилась – ничего нового они мне не поведают: все твердили, что поведения хозяйка была самого пристойного, нрава мягкого, с мужем вела себя почтительно, если не сказать подобострастно, с прислугой была вежлива и добра, даже чересчур. И что мне это дает? Да ровным счетом ничего!
Так и не дождавшись господина Ротта, я отправилась домой. Завтра мне придется заняться подругами Диты, а сегодня нужно поставить все-таки защиту на дом и подворье!
Этому нудному и утомительному занятию я и предавалась в течение нескольких часов (вороной конь, почуяв магию, устроил дебош, переполошил остальных лошадей, Аю насилу их успокоила), вымоталась, будто бревна на подводы грузила, и примерно в третьем часу пополуночи все-таки завалилась спать. Над защитой нужно еще будет поработать, но на первое время и так сойдет. Вряд ли мое обиталище будут штурмовать боевые маги…
Проснувшись, я с досадой поняла, что время близится к полудню. Надо было велеть Тее разбудить меня пораньше! Хотя… Как бы она это сделала? Бедняга и так-то подойти ко мне боится, а я спросонок бываю зла и могу запустить в разбудившего меня первым, что под руку подвернется! Но ладно! Не думаю, чтобы ведущие праздный образ жизни подруги Диты просыпались с рассветом, насколько мне известно, это в привычки богатых (пусть и не знатных), а особенно молодых дам не входит.
Я угадала. Первые две дамы из тех, кому я решила нанести визит, встретили меня в утренних туалетах, хотя давно миновало обеденное время, следующие тоже были одеты весьма легкомысленно.
Очень скоро я убедилась в том, что зря грешила на молодых сыскарей, занимавшиеся делом Диты Ротт. Они подошли к делу вовсе не спустя рукава, просто… Просто оказалось, что дамам, числившимся ближайшими подругами Диты, ровным счетом нечего о ней сказать. Я поняла: они водили с ней так называемую дружбу не ради самой Диты, а только лишь для того, чтобы быть поближе к самому Лейсу Ротту – мало ли, придется заказать что-то, а близким друзьям он может сделать скидку или выполнить заказ вне очереди!
Об этом мне прямо заявила Ния Токк, одна из тех, кто последним видел Диту. Эта дама, супруга процветающего торговца всякой всячиной, от гребней и заколок до кастрюль и горшков, вообще не стеснялась в выражениях, а уж узнав, кто я такая и почему интересуюсь Дитой, мигом распустила язык. В ее круглых глазках так и читалось предвкушение того, какими сплетнями она вскоре будет делиться с приятельницами… а уж если удастся узнать что-то новенькое, то она и вовсе станет героиней дня! Признаться, сплетниц я никогда не любила, но, увы, они так полезны в моей работе, что приходится мириться…
– Дита была ужасно неотесанной, – заявила госпожа Токк. – О нет, манеры у нее были недурные, видимо, муж постарался, обучил. Но вообще… Она никогда представления не имела, что творится в свете, что нынче модно… Всё только со слов мужа! Мне иногда казалось, будто она живет в какой-то своей скорлупе и носа наружу не кажет!
– Но она же общалась с вами, еще с несколькими дамами, – напомнила я.
– Ха! Только от нас она и узнавала, что происходит вокруг, ручаюсь, – безапелляционно заявила она. – Правда, насколько я могу судить, это ее совершенно не интересовало. Сидит, слушает, кивает, а потом спросишь, что она думает по этому поводу – краснеет и начинает заикаться. И оказывается, что все это время она думала о том, какие нитки лучше подойдут для новой вышивки! Просто ужасно!
– Должно быть, говорить с ней было непросто, – осторожно сказала я.
– Это вы про ее заикание? – бесцеремонно поинтересовалась госпожа Токк. – Ах, чепуха. Когда она была в хорошем настроении, то говорила совершенно нормально, только запиналась иногда. Совсем не заметно. Но чуть испугается или взволнуется – пиши пропало. Ни слова не разберешь! А поскольку пугалась она решительно всего, то предпочитала помалкивать. И правильно, раз все равно сказать нечего…
– Как вы полагаете, мог у нее быть любовник? – спросила я напрямик. С этой дамой можно было не мучиться и не выдумывать намеков.
– У Диты?! – госпожа Токк еще больше округлила глаза и залилась искренним смехом. – У этой серой мыши?!
– Она была очень красива, насколько я могу судить по портрету, – заметила я.
– Да, но… – моя собеседница поджала пухлые губки, наморщила лобик, соображая. – Как бы вам это объяснить… Она была красивая, но… никакая! Знаете, как бывает: на женщину без слез не взглянешь, а мужчины вокруг так и вьются! А бывает наоборот: вроде красивая, а пустышка. Может, на нее кто и клюнул, но что-то я сомневаюсь…
– Почему же?
– Да сразу бы видно стало, – хмыкнула госпожа Токк. – Я же говорю, стоило ей взволноваться, она заикаться начинала. И если уж она волновалась, когда задерживалась в гостях, то неужто, появись у нее любовник, была бы спокойна? Нет, это бы все сразу заметили! Да и потом…
– Что? – приподняла я брови.
– Дита была деревенщиной, заикой и вообще бесцветной личностью, – отрезала она. – Но не дурочкой. Она прекрасно знала, чего стоит. И помнила, что муж ее взял нищей. А вздумай она взбрыкнуть, мигом вышибет обратно в деревню!
– Это вряд ли, – заметила я. – Она ведь помогала ему в работе.
– Ну, тогда посадит под замок, вот и вся недолга, – преспокойно ответила госпожа Токк. – Еще раз говорю, Дита отлично знала, кто ее вытащил из нищеты, пристроил к настоящему делу и избавил от мамаши… не встречались еще? Если верить Дите – жуткая особа! А благодарной она быть умела, этого у нее не отнять…
– А детей она любила? – задала я провокационный вопрос.
– Детей? – сморщила госпожа Токк курносый носик. – Ах, детей… Ну, вроде того. Мы об этом почти не говорили. Я их видела пару раз – славные малютки, но живут у бабушки. В этом я Роттов очень понимаю – от детей столько шума!
Похоже, тут ловить было больше нечего.
– Так что сбежать с любовником она точно не могла, наша Дита, – сказала вдруг женщина. – Может, ее похитили или убили?
– Кто, например? – насторожилась я.
– Конкуренты ее муженька, например, – хмыкнула она.
– А именно?
– Да пальцев не хватит пересчитать! – воскликнула госпожа Токк. – Но я пошутила, право слово… – Она вдруг замялась и произнесла просяще: – Вы ее найдите, госпожа Нарен! Дита хоть была совсем неотесанная, но… добрая такая. Пожалуешься ей, она не скажет ничего толком, а всё как-то легче… А потом, – она усмехнулась, – еще подарок принесет обязательно.
– Подарок?
– Ну да! Вышивку какую-нибудь… – женщина вскочила, порылась в ящиках комода. – Вот, например…
Я взяла вышитый платок. Ничего особенного: веселенькая кайма, в уголке изображены полевые цветы и две бабочки. Яркая, с виду простенькая вышивка, но цветы вышли, как живые, а бабочки только что крылышками не машут.
– Ужасная пошлость, – вздохнула госпожа Токк. – Но очень мило с ее стороны. Она всем нам такие штучки дарила, думала порадовать, наверно. Такая простушка! Но жаль, если ее в самом деле кто-то…
– Надеюсь, нет, – ответила я и начала прощаться.
Конкуренты, значит? Я об этом уже думала. Придется проверить и этот след, как только закончу с подругами Диты. Кстати, что у нас выходит?
А получался очень любопытный портрет, надо сказать. Сам Ротт сказал, будто старался, чтобы жена всегда была спокойной, не нервничала, описывал ее общительной и веселой, вечно бегавшей то за покупками, то к подругам. Подруги же показывали иное: Дита не вписывалась в их круг, явно чувствовала себя неловко, оказываясь в обществе, не знала занимавших всех сплетен, не понимала их прелести, предпочитала помалкивать… Да и в гости заходила не так уж часто, говорила, работы много. Детей, по словам мужа, она обожала, по словам подруг – сплавила матери и няньке и не особенно часто о них вспоминала. Где правда? Кому верить?
Это было, пожалуй, поинтереснее каких-то там конкурентов (признаться, я не слишком верила, будто игра могла пойти на таком уровне: похитить или убить лучшую вышивальщицу, чтобы лишить Ротта преимущества, – это же детские игры, право слово!). Нужно было навестить того, кто знал Диту, надо думать, намного лучше мужа и подруг, то есть ее мать.
Матушка Диты, госпожа Ино, соответствовала описанию, данному ей госпожой Токк – «жуткая особа». О нет, на первый взгляд она казалась вполне благообразной пожилой женщиной, но быстро становилось ясно, что за сущность таится под этой оболочкой. Госпожа Ино, рано овдовевшая и оставшаяся с двумя дочерьми на руках (об этом любезно поведали соседи), не позволила обстоятельствам сломить себя. Небольшим хозяйством заправляла сама, и не так уж дурно, во всяком случае, семья не голодала. Младшая дочь, Дита, рано проявила способности к рукоделию, и мать сделала все, чтобы она занималась именно этим – ремесло вышивальщицы оплачивалось неплохо. На старшую, Рию, легли все домашние заботы, начиная от стряпни и заканчивая возней в огороде и со скотиной. Долго она этого не выдержала и, проявив недюжинную изворотливость, в один прекрасный день, вернее, ночь, изловчилась и сбежала с дружком, работником из соседнего поместья. С тех пор о них не было ни слуху, ни духу. Полагаю, Рия была счастлива отделаться от родительницы и вовсе не жаждала объявляться.
К тому времени Дита зарабатывала уже достаточно, чтобы можно было нанять служанку следить за домом. Так оно и шло, пока не появился Ротт и не взял хорошенькую вышивальщицу в жены. Все соседи считали это изумительным взлетом для Диты. Правду сказать, в этом пригороде не один парень согласился бы взять ее в жены – ну и что, что заика, больше помалкивать будет, зато какое ремесло в руках! – но госпожа Ино всем давала от ворот поворот. Это, кстати, тоже шло вразрез с показаниями Ротта: по его словам выходило, что желающих жениться на Дите было немного, однако чуть ли не каждый второй из спрошенных мною молодых мужчин в пригороде вспоминал ее с мечтательной улыбкой. По их словам выходило, что в юности серой мышкой Дита не была. Во всем слушалась властную мать, не смела шагу ступить без ее позволения, но строить глазки и кокетничать она умела, а уж если удавалось улизнуть на улицу, когда мать уезжала по делам в город…
Теперь у госпожи Ино обитали трое внуков и их нянька. Малышей я видела (мальчикам-двойняшкам было шесть лет, девочке – семь): не по годам серьезные, девочка немного похожа на Диту, а мальчишки – вылитый отец. Что ж, хоть девочке повезло!
– Это большой удар по репутации моего зятя, – заявила госпожа Ино, узнав, что я веду расследование исчезновения ее дочери. – Надеюсь, вам удастся отыскать ее или хотя бы установить, что она… хм… не сбежала по своей воле. Впрочем, Дита не могла себе такого позволить. Я воспитала ее в строгости.
– Не сомневаюсь, – приторно улыбнулась я. – Значит, госпожа Ино, ваша дочь здесь не появлялась?
– Нет, – поджала она губы. – В этом случае я немедленно отправила бы ее обратно к мужу. Но, повторюсь, Дита не могла сделать такую глупость. Я научила ее, как положено вести себя девушке из хорошей семьи, и она мои уроки усвоила. Зять всегда был доволен.
– Брак с господином Роттом оказался весьма удачным, – заметила я невзначай, и на тонких губах госпожи Ино появилось слабое подобие улыбки.
– О да, – сказала она. – Само провидение привело его в наш дом. И, конечно, если бы не я, Дите не хватило бы ума…
Она оборвала фразу, но я поняла, что она имеет в виду. Надо думать, госпожа Ино приняла весьма деятельное участие в устройстве этого брака.
– Она хотела выйти замуж за местного голодранца, – неохотно добавила та. – Но, конечно, я ей не позволила. Дите нужна была хорошая партия, и вышло по-моему. Они с мужем стали прекрасной парой.
Да, пожалуй. Лысый коротышка и юная красавица. В таких случаях всегда говорят – «прекрасная пара», потому что больше сказать нечего, приличия не позволяют.
– Вас не обременяет забота о внуках? – спросила я.
– Никоим образом, – холодно ответила госпожа Ино. – Прекрасно воспитанные, послушные, разумные дети, все в отца. С дочерьми я в свое время намучилась куда больше. Впрочем, у них есть нянька, достойная доверия особа, она за ними приглядывает.
– Они не скучают по матери?
– Не слишком, – помолчав, сказала она. – Большую часть времени дети проводят со мной. И это правильно: чему может научить молодая мать, которая сама едва вышла из детского возраста? Всегда придерживалась мнения, что детей должно воспитывать старшее поколение: мы наделали достаточно ошибок с собственными детьми, чтобы не повторить их с внуками!
У меня появилось подозрение, что мой дед придерживался той же позиции…
– Понимаю вас, – кивнула я. – Значит, о жизни вашей дочери в замужестве вы ничего больше рассказать не можете?
– Она была совершенно счастлива, – отрезала госпожа Ино и поддерживать беседу более не пожелала.
Впрочем, я и так узнала достаточно. Выходит, даже если Дита и не хотела идти замуж за Ротта, ее мнения никто особенно не спрашивал. Он предложил, мать согласилась, отдала приказ, и дочка безропотно пошла за него. Хотя, возможно, она видела в этом замужестве выход из беспросветного существования и бесплатной работы на мать: Ротт ведь сам сказал, что Дита, скорее всего, стремилась убраться подальше от матери… Вот только бедолага угодила из огня да в полымя: теперь она жила в столице, но по-прежнему бесплатно работала, только уже не на мать, а на мужа.
Но все-таки, куда она делась? Может, все-таки любовник? Мало ли, кому могла приглянуться красивая молодая женщина! Я, правда, опросила знакомых семьи, были среди них и холостые мужчины, но все, как один, с огорчением констатировали факт: Дита не принимала ухаживаний, даже самого невинного комплимента пугалась и начинала заикаться. То ли не привыкла к мужскому вниманию (а это вряд ли, если учесть то, о чем я узнала на ее малой родине), то ли просто боялась разгневать мужа и оказаться под замком. Второе более вероятно, конечно. Любопытно, насколько разнились впечатления так называемых подруг и мужчин о Дите. Первые считали ее серой мышкой, а вот вторые… Вторые не обращали внимания на ее маленький недостаток, утверждая, как и их деревенские собратья, что молчаливая женщина – это уже неплохо, а уж такая красавица, как Дита, – и вовсе предел мечтаний. Говорили, она была очень обаятельна. Не шумная, не стремившаяся привлечь внимание, рядом с ней было приятно находиться…