— Прекрасно. Да никак это померанцевый сок?
— Да — и он дорого тебе обойдется. Несса подкараулила вагрийского корабельщика. Ждала его битый час и едва не обморозилась — а все для того, чтобы добыть тебе померанцев. Было бы для кого стараться.
— Это верно, — улыбнулся Рек. — Печально, но верно.
— Ты правда едешь нынче на юг? — спросила Беса, когда он принялся за свой сок. Рек кивнул. — Ну и дурак. Мало ты наслушался про Рейнарда?
— Я улизну от него. Как мое платье, вычищено?
— Дори убила на него несколько часов. И чего ради? Чтобы ты опять извозился в Гравенском лесу?
— Не в этом суть. Главное — из города выехать при полном параде. Смотреть не могу на этот сыр.
— Не беда, — улыбнулся Хореб. — Я уже вписал его в счет.
— Ну, тогда я поднатужусь и съем его. Кто еще сегодня отправляется в путь?
— В Лентрию идет караван со специями — они тоже следуют через Гравен. Двадцать человек охраны, все хорошо вооружены. Пойдут кружной дорогой, на юг и запад. Еще женщина, путешествует одна, но она уже уехала. И наконец, паломники — но эти уйдут только завтра.
— Женщина, говоришь?
— Не совсем, — уточнила Беса. — Но похожа.
— Ну, дочка, — заулыбался Хореб, — язвить тебе не к лицу. Высокая такая девушка, и конь у нее чудесный.
При оружии.
— Я мог бы поехать с ней, — сказал Рек. — Это скрасило бы мое путешествие.
— Притом она защитила бы тебя от Рейнарда, — ввернула Беса. — Вид у нее подходящий. Давай-ка, Регнак, одевайся.
Недосуг мне сидеть и смотреть, как ты тут завтракаешь, точно князь. От тебя и так в доме один беспорядок.
— Но не могу же я встать, покуда ты здесь, — возразил Рек. — Это неприлично.
— Болван. — Беса забрала у него поднос. — Заставь его встать, отец, не то он весь день пролежит.
— Она права, Рек, — сказал Хореб, когда дверь за ней закрылась. — Пора подыматься — а поскольку я знаю, как долго ты готовишься к выходу на люди, то, пожалуй, оставлю тебя.
— Из города надо выехать...
— При всем параде. Знаю. Ты твердишь это всякий раз.
Увидимся внизу.
Оставшись один, Рек переменился, и смешливые морщинки у его глаз преобразились в тревожные, почти горестные складки.
Не бывать больше дренайскому государству мировой державой.
Ульрик со своими надирами уже двинулся на Дренан — скоро он зальет равнинные города реками крови. Даже если каждый дренайский воин убьет тридцать кочевников, все равно их останутся сотни тысяч.
Мир меняется, и скоро Реку станет негде укрыться.
Он подумал о Хоребе и его дочерях. Шестьсот лет дренаи насаждали цивилизацию в мире, плохо приспособленном для этого. Они завоевывали, поучали и правили, в целом, мудро. Но теперь они пришли к своему закату, и новая империя уже готова подняться из крови и пепла старой. Рек снова подумал о Хоребе и рассмеялся. Старый хрыч определенно выживет, что бы ни случилось. Даже надирам нужны хорошие гостиницы. Но его дочки? Что будет с ними, когда орда ворвется в город? Кровавые картины замелькали у Река перед глазами.
— А, будь все проклято! — вскричал он, скатился с кровати и распахнул покрытое льдом окно.
Зимний ветер хлестнул угревшееся в постели тело, вернув Река к настоящему и к долгому путешествию на юг. Он подошел к скамейке, где лежала приготовленная для него одежда, и быстро оделся. Белую шерстяную рубашку и синие тугие штаны подарила ему славная Дори; камзол с шитым золотом воротником напоминал о днях былой роскоши в Вагрии; овчинный полушубок с золотыми завязками дал Хореб, а длинные, до бедер, сапоги из оленьей кожи достались Реку от некоего усталого путника в захолустной гостинице. «И удивился же тот, должно быть», — подумал Рек, вспоминая, как всего месяц назад прокрался со смесью страха и возбуждения в комнату к проезжему. У платяного шкафа стояло высокое, в полный рост, бронзовое зеркало, и Рек окинул долгим взглядом свое отражение. На него смотрел высокий мужчина с каштановыми волосами до плеч и холеными усами, очень представительный в своих краденых сапогах.
Рек натянул через голову перевязь и вдел в нее меч в черных с серебром ножнах.
— Герой, да и только, — сказал он с кривой усмешкой своему отражению. — Хоть картину пиши.
Он вынул меч и сделал выпад, косясь на зеркало. Запястье не утратило гибкости, и хватка оставалась твердой.
— Фехтуешь ты недурно, — сказал он себе, — этого у тебя не отнять.
Он взял с подоконника серебряный обруч — свой талисман, похищенный некогда в лентрийском борделе, — и надел себе на лоб, откинув за уши темные волосы.
— Может, на самом деле ты не так уж хорош, — сказал он отражению, — но, клянусь всеми богами Миссаэля, по виду этого никто не скажет! — Человек в зеркале улыбнулся ему глазами. — Не смейся надо мной, Регнак Скиталец. — Он перебросил плащ через руку и спустился в зал, окинув взглядом ранних посетителей. Хореб окликнул его из-за стойки.
— Ну вот, Рек, совсем другое дело! — Трактирщик в насмешливом восхищении откинулся назад. — Ты точно вышел прямиком из поэмы Сербара. Выпьешь?
— Нет. Погожу еще малость — лет так десять. Вчерашнее пойло до сих пор бродит у меня в утробе. Собрал ты мне отравы в дорогу?
— Ага. Червивые сухари, заплесневелый сыр и ветчина двухлетней давности. А еще фляжка самого худшего...
Разговоры смолкли — в таверну вошел провидец. Полы выцветшей синей одежды хлопали вокруг костлявых ног, и посох постукивал по полу. Рек с отвращением отвел взгляд от его пустых глазниц.
Старик протянул руку, на которой недоставало среднего пальца.
— Посеребри ладонь — узнаешь будущее, — прошелестел он, словно ветер в голых ветвях.
— И зачем они это делают? — шепнул Хореб.
— Ты про глаза? — спросил Рек.
— Ну да. Как может человек сам себе выколоть глаза?
— Будь я проклят, если знаю. Они говорят, будто это помогает им прорицать.
— Все равно что урезать себе некий орган, чтобы лучше любить женщин.
— В этом что-то есть, дружище Хореб.
Старец, привлеченный звуком их голосов, приблизился к ним с протянутой рукой.
— Посеребрите ладонь, — пропел он.
Рек отвернулся.
— Ну же, Рек, — подзадорил Хореб. — Послушай, что сулит тебе дорога. Вреда не будет.
— Ты заплати, а я послушаю.
Хореб полез в карман своего кожаного передника и опустил в ладонь старца мелкую серебряную монету.
— Скажи, что ждет моего друга. Свое будущее я знаю и так.
Старец присел на корточки, достал из своей потрепанной сумы горсть песка и рассыпал вокруг себя на полу. Потом вынул шесть костяшек с вырезанными на них рунами.
— Это ведь человеческие кости, да? — прошептал Хореб.
— Так говорят, — ответил Рек.
Старик в полной тишине завел песнь на древнем языке, бросил кости на песок и провел пальцами по рунам.
— Вижу правду, — сказал он наконец.
— К чему мне правда, старик? Расскажи лучше красивую сказку с прекрасными девами.
— Вижу правду, — повторил провидец, будто не слыша его.
— Ладно, ко всем чертям! Говори свою правду.
— Хочешь ли ты услышать ее, человече?
— Брось свои церемонии — говори и ступай своей дорогой!
— Полегче, Рек, — так уж у них заведено, — сказал Хореб.
— Возможно — но что-то больно долго он примеривается испортить мне день. Ничего хорошего от них все равно не услышишь. Сейчас он скажет, что меня заберет чума.
— Он хочет правды, — согласно обряду произнес Хореб, — и поступит с нею мудро и правильно.
— Не хочет он ее, и мудрости от него ждать не приходится, — сказал провидец. — Но судьбу свою он знать должен. Ты не хочешь слышать, как умрешь, Регнак Скиталец, сын Аргаса, и я не скажу тебе об этом. Нрав у тебя переменчивый, и отвага посещает тебя лишь временами. Ты вор и мечтатель, твоя судьба будет долго гнаться за тобой. Ты будешь бежать от нее, но прибежишь обратно к ней. Но ты уже знаешь об этом, Длинноногий, — ночью ты видел это во сне.
— И только-то, старик? Немного за серебряную монету.
— Князь и Легенда бок о бок на стене. В крови и мечтаниях крепость стоит — падет она иль нет?
Промолвив это, старец повернулся и вышел вон.
— Что тебе снилось сегодня ночью, Рек? — спросил Хореб.
— Но ты же не веришь в эту чепуху?
— Что тебе снилось? — настойчиво повторил трактирщик.
— Ничегошеньки. Я спал как бревно. Только проклятая свечка мешала. Ты оставил ее гореть, и она чадила. Поосторожнее надо быть. Мог бы начаться пожар. Каждый раз, останавливаясь тут, я говорю тебе об этих свечках, а ты меня не слушаешь.
Глава 2
Рек молча смотрел, как конюх седлает гнедого мерина. Лошадь не нравилась ему — глаз у нее был зловредный, и она прижимала уши. Конюх, молодой паренек, шептал ей что-то ласковое, дрожащими руками затягивая узду.
— Почему ты не купил серого? — спросил Рек.
Хореб засмеялся:
— Потому что это было бы уж слишком. Ты и так вырядился точно павлин — за тобой все лентрийские матросы погонятся.
Гнедой будет в самый раз. — И добавил уже серьезнее:
— Да и в Гравене тебе лучше не бросаться в глаза. А лошадь светлой масти видна издалека.
— Сдается мне, я ему не по душе. Видишь, как он на меня смотрит?
— Его отец был одним из самых резвых в Дренане, а мать служила в уланских полках Хитроплета. Лучших кровей и желать нельзя.
— Как его звать? — спросил не вполне убежденный Рек.
— Уланом.
— Улан.., звучит недурно. Ну ладно.., поглядим.
— Нарцисс готов, хозяин, — сказал конюх, отскочив от гнедого. Лошадь мотнула головой, норовя хватить его зубами, и парень повалился на булыжник.
— Нарцисс! — повторил Рек. — Ты купил мне коня, которого зовут Нарцисс?
— Что такое имя, Рек? — мирно с казал Хореб, — Зови его, как тебе угодно, — но признай, что это великолепное животное.
— Не обладай я столь тонким чувством смешного, я надел бы ему намордник. Где девочки?
— Они слишком заняты, чтобы прощаться с бродягой, который очень редко платит по счетам. Ну все, отправляйся.
Приговаривая ласковые слова, Рек осторожно подошел к мерину. Конь злобно зыркнул на него одним глазом, но позволил сесть в высокое седло. Рек взял поводья, расправил плащ по крупу коня и направил его к воротам.
— Чуть не забыл, Рек! — воскликнул Хореб. — Погодика. — Трактирщик ушел в дом и вынес короткий лук из вяза, оправленного в рог, и колчан с черными стрелами. — Вот. Один гость оставил мне это в счет уплаты. Знатное, похоже, оружие.
— Превосходное. Когда-то я был хорошим лучником.
— Ага. Главное, клади стрелу острым концом от себя. Ну, поезжай — да береги себя.
— Спасибо, Хореб. Ты тоже позаботься о себе — и помни, что я говорил о свечках.
— Буду помнить. В путь, парень. Удачи тебе.
Рек выехал из южных ворот города, когда стражники уже гасили фонари. Ночные тени таяли на улицах Дренана, и дети играли под решеткой ворот. Он выбрал южную дорогу по вполне понятной причине. Надиры надвигались с севера, и самым верным способом избежать войны было устремиться в противоположную сторону.
Пришпорив коня каблуками, Рек послал его вперед. Слева от него восходящее солнце зажгло синие пики восточных гор. Небо голубело, птицы пели, и за спиной слышались звуки пробуждающегося города. Но Рек-то знал: солнце отныне встает для надиров, для дренаев настали сумерки последнего дня.
Он въехал на холм и посмотрел сверху на Гравенский лес, белый и непорочный под зимним покровом. Между тем это место пользовалось дурной славой, и Рек обыкновенно избегал его. Теперь он решился ехать через лес только потому, что ему были известны две вещи: во-первых, все здешние страшные истории связывались с именем простого смертного, и во-вторых, Рек этого смертного знал.
Рейнард, затаившийся со своей шайкой головорезов в Гравене, являл собой открытую, незаживающую язву торгового тракта. В этом лесу грабили караваны, убивали паломников и насиловали женщин. Армия была бессильна выловить разбойников — так велик был лес.
Рейнард уверял, что рожден знатной улалийской дамой от Князя Тьмы. Рек, однако, слышал, будто мать его — лентрийская шлюха, а отец — безымянный матрос. Слух этот Рек дальше не распространял — ему, как говорится, не хватало на это духу. И даже будь у него этот самый дух, Рек ненадолго сохранил бы его, повторяя подобное. Излюбленным способом обращения Рейнарда с пленными было поджаривать их по кускам на горячих угольях и предлагать это кушанье их злосчастным сотоварищам. Если Реку доведется встретить Рейнарда, придется льстить ему без зазрения совести, а если не поможет и это, значит, надо будет поделиться с ним последними новостями, выдать ближайший караван и убраться подобру-поздорову.
Вот почему Рек старательно собирал сведения обо всех караванах, идущих через Гравен, и о возможных путях их следования. Шелка, драгоценные камни, специи, рабы, скот.
Впрочем, ему нисколько не хотелось сообщать эти сведения кому бы то ни было. Лучше всего — проехать через Гравен тихо-мирно, предоставив решать судьбу караванщиков богам.
Копыта гнедого мягко ступали по снегу, и Рек ехал шагом, чтобы конь не споткнулся о невидимые глазу корни. Холод уже пробирался под теплую одежду, и ноги в оленьих сапогах застыли. Рек достал из котомки овчинные рукавицы.
Гнедой стойко брел вперед по сугробам. К полудню Рек стреножил его у замерзшего ручья и наскоро перекусил. Потом пробил широким вагрийским кинжалом лед, напоил коня и дал ему пригоршню овса. Когда он потрепал мерина по длинной шее, тот вскинул голову и оскалил зубы. Рек отскочил назад, плюхнулся в глубокий сугроб и засмеялся:
— Я так и знал, что ты меня невзлюбил.
Конь повернул к нему голову и фыркнул.
Перед тем как сесть в седло, Рек осмотрел его круп. На шкуре виднелись глубокие рубцы от хлыста. Рек мягко провел по ним рукой.
— Выходит, тебя драли кнутом, а, Нарцисс? Но это не сломило твой дух, верно? — Рек уселся верхом. Если повезет, через пять дней он выберется из этого леса.
Скрюченные дубы с узловатыми корнями отбрасывали на снег зловещие тени, задул ночной ветер. Рек въехал глубоко в лес. За деревьями вставала луна, озаряя его путь призрачным светом. Рек, лязгая зубами, начал оглядываться в поисках ночлега и час спустя остановился в мелкой лощине у замерзшего пруда. Он завел коня в кусты, чтобы хоть немного защитить его от ветра, покормил и развел небольшой костерок под прикрытием поваленного дуба и громадного валуна. В затишке тепло отражалось от камня. Рек заварил чай, прожевал кусок вяленой говядины, накинул на плечи одеяло, прислонился к дубу и стал смотреть в огонь.
Тощая лисица высунула морду из куста, тоже заглядевшись на пламя. Повинуясь порыву, Рек бросил ей полоску мяса.
Зверь стрельнул глазами с человека на мясо и обратно, схватил добычу и скрылся в ночи. Рек протянул руки к огню и стал думать о Хоребе.
Трактирщик вырастил его, когда отец Река был убит в северных войнах с сатулами. Честность, преданность, надежность, сила — всем этим Хореб обладал в полной мере. И еще он был добр — меж людьми такие редкость.
Рек вернул ему долг в одну памятную ночь, когда трое вагрийских дезертиров напали на Хореба в переулке около гостиницы.
Рек, к счастью, поздно засиделся за бутылкой и, услышав лязг стали о сталь, сразу выскочил наружу. Хореб бился, обреченный на поражение, — кухонный нож не защита против трех мечей. Однако бывалый воин оборонялся умело. Рек застыл на месте, позабыв о собственном мече. Ноги отказывались двинуться вперед. И тут чей-то меч, пробив защиту Хореба, раскроил ему ногу.
Рек завопил, и крик разорвал сковавший его ужас.
Несколько кровавых мгновений — и все было кончено. Первому врагу Рек вспорол горло, отразил удар второго, плечом отбросил третьего к стене. Хореб снизу ухватил этого третьего за ногу, повалил и зарезал своим ножом, а второй убежал в ночь.
— Ты был великолепен, Рек, — сказал Хореб, — Поверь мне, ты дрался, как бывалый воин.