Первыми пришли радость, свобода и ощущение бытия.
Потом — боль и ярость.
Теперь он постиг страх и узнал зло.
Враг налетел на него, терзая черными когтями небо.
Храм встретил его лицом к лицу и обхватил руками, Острые зубы вонзились ему в щеку, когти вцепились в плечи.
Храм обрушил на врага свои огромные кулаки, пытаясь расплющить его.
Внизу, на Музифе, второй стене, заняли позицию три тысячи человек. Друсс вопреки всем доводам отказался сдать первую стену без боя и ждал там с шестью тысячами воинов.
Оррин долго и яростно убеждал его, что он совершает глупость: стена слишком широка. Но Друсс стоял на своем, даже когда Оррина поддержал Хогун.
— Доверьтесь мне, — твердил старик. Ему не хватало слов, чтобы убедить их. Он пытался объяснить, что в первый день людям нужна хотя бы маленькая победа, чтобы их дух окончательно закалился.
— Но мы рискуем, Друсс! — возразил Оррин. — Первый день может принести нам не победу, а поражение. Разве ты сам не понимаешь?
— Ты ган! — рявкнул тогда Друсс. — Прикажи мне, и я подчинюсь.
— Нет, Друсс. Я буду стоять рядом с тобой на Эльдибаре.
— Я тоже, — сказал Хогун.
— Вы сами увидите, что я прав, — заверил Друсс. — Ручаюсь вам.
Оба гана улыбнулись, скрывая свое отчаяние.
Теперь караульные кулы черпали из колодцев воду и разносили ведра по стене, переступая через ноги и туловища спящих.
На первой стене Друсс погрузил медный ковш в ведро и напился. Он не был уверен, что надиры пойдут на приступ уже сегодня. Он чуял, что Ульрик затянет это убийственное напряжение еще на день, чтобы зрелище его готовящейся к бою армии подорвало мужество защитников и лишило их надежды. Однако выбора у Друсса не было. Первый ход за Ульриком — дренаям остается только ждать.
Наверху Храм бился с яростным демоном — враг изодрал ему спину и плечи, и силы Храма шли на убыль. Но и рогатая тварь тоже слабела. Смерть смотрела в лицо обоим.
Храм не хотел умирать — он едва успел испытать сладостно-горький вкус жизни. Он хотел рассмотреть вблизи все то, что видел издалека, — цветные огни растущих вширь звезд, тишину отдаленных солнц.
Его пальцы сжались. Он не сможет порадоваться огням, не сможет насладиться тишиной, если эта тварь останется в живых. Внезапно демон испустил вопль — страшный пронзительный звук, призрачный и леденящий кровь. Его спина хрустнула, и он растаял, как туман.
В самой душе Храма раздался голос измученного Винтара.
Храм посмотрел вниз — там люди, крохотные хрупкие существа, готовились перекусить черным хлебом и водой. Винтар крикнул снова, и Храм нахмурился.
Он указал пальцем на стену.
Люди завопили, роняя с Музифа ковши с водой и ведра.
В каждом сосуде кишели черные черви. Солдаты вскакивали на ноги, и на стене царила полная неразбериха.
— Что, черт побери, там творится? — сказал Друсс, услышав шум. Он посмотрел на надиров и увидел, что они отходят от осадных машин к своим палаткам. — Не знаю, в чем там дело, но если даже надиры уходят, пойду сам на Музиф и погляжу.
В надирском стане Ульрик, не менее разгневанный, прокладывал себе путь к большому шатру Носта-хана. С ледяным спокойствием он подошел к часовому у входа.
По всей армии словно степной пожар распространилась весть: на рассвете из палаток всех шестидесяти учеников Носта-хана послышались душераздирающие вопли. Стража, бросившись туда, нашла их на земляном полу со сломанными хребтами, с телами, выгнутыми, словно перетянутые луки.
Ульрик знал, что Носта-хан собрал силу своих последователей, чтобы дать отпор белым храмовникам, — но не представлял себе, с какой опасностью это связано.
— Ну что? — спросил он у часового.
— Носта-хан жив, — ответил тот.
Ульрик поднял полотнище и вошел в смрадный сумрак шатра. Старик лежал на узком тюфяке серый от изнеможения, весь мокрый от пота. Ульрик взял табурет и сел подле него.
— Мои ученики? — прошептал Носта-хан.
— Все мертвы.
— Их сила оказалась слишком велика, Ульрик. Я подвел тебя.
— Меня и прежде подводили. Это ничего не значит.
— Для меня это значит все! — вскричал шаман и сморщился от боли в спине.
— Гордыня, и только. Ты ничего не потерял — просто тебя побил более сильный враг. Но они этим ничего не достигнут — моя армия все равно возьмет Дрос. Им не продержаться. Отдохни, шаман, — и не рискуй больше. Я приказываю!
— Я исполню твой приказ.
— Я знаю. Я не хочу, чтобы ты умер. Не могут ли они прийти за тобой?
— Нет. Белые храмовники живут по законам чести. Если я не буду чинить им вреда, они меня не тронут.
— Тогда отдыхай. А когда окрепнешь, мы заставим их заплатить за твои страдания.
— Это так, — осклабился Носта-хан.
Далеко на юге Храм мчался к звездам. Винтар не мог остановить его и старался хранить спокойствие, пока паника Храма давила на него со всех сторон, силясь изгнать его вон. После гибели врага Винтар попытался призвать Тридцать из глубины нового сознания колосса, но в этот миг Храм заглянул в себя и обнаружил Винтара.
Винтар попробовал объяснить свое присутствие, он сказал, что личность Храма должна перестать быть. Храм принял истину и как комета умчался от нее в небеса.
Настоятель снова попытался призвать Сербитара, отыскивая в своем подсознании нишу, в которую его поместил. Сербитар вспыхнул искрой во мраке, и Храм содрогнулся, почувствовав, как часть его освободилась. И тогда Храм замедлил свой полет.
— Почему ты так со мной поступаешь? — спросил он Винтара.
— Потому что должен.
— Я же умру!
— Нет. Ты будешь жить во всех нас.
— Почему ты должен убить меня?
— Мне очень жаль, — мягко сказал Винтар.
С помощью Сербитара он отыскал Арбедарка и Менахема.
Храм поблек, и Винтар с горечью закрыл свое сердце от его безбрежного отчаяния. Вчетвером они призвали всех остальных, и Тридцать с тяжелым сердцем вернулись в лощину.
Рек бросился к Винтару, как только настоятель открыл глаза и шевельнулся.
— Ну как, успели?
— Да, — слабо выговорил Винтар. — А теперь дай мне отдохнуть.
За час до сумерек Рек, Вирэ и Тридцать въехали в высокие решетчатые ворота Дельнохского замка. Усталые, взмыленные лошади водили мокрыми боками. Люди бросились навстречу Вирэ, солдаты снимали шлемы, горожане спрашивали, что нового в Дренане. Рек держался позади, пока они не оказались в замке. Молодой офицер проводил Тридцать в казарму, а Рек с Вирэ поднялись в верхние покои. Рек совсем обессилел.
Раздевшись, он вымылся холодной водой, сбрил четырехдневную щетину и выругался, порезавшись острой бритвой, которую подарил ему Хореб. Потом выбил, как мог, пыль из своего платья и снова оделся. Вирэ ушла к себе, и он понятия не имел, где помещаются ее комнаты. Пристегнув меч, он вернулся в главный зал, дважды спросив дорогу у слуг. Там он в одиночестве сел и стал смотреть на мраморные статуи древних героев, чувствуя себя маленьким, незначительным и растерянным.
Сразу по прибытии они услышали, что надирская орда уже стоит под стенами. В городе царила паника, и беженцы валили оттуда валом с высоко груженными повозками — длинный горестный караван, идущий на юг, Рек не мог бы сказать, что одолевает его сильнее — усталость или голод. Он тяжело встал, пошатнулся и громко выругался. Рядом с дверью стояло высокое овальное зеркало. Из него на Река смотрел высокий, широкоплечий, сильный мужчина. Серо-голубые глаза глядели твердо, подбородок выдавался вперед, тело было гибким. Синий плащ, хоть и поизносился в дороге, сидел хорошо, а длинные оленьи сапоги придавали Реку вид кавалерийского офицера.
Глядя на князя Дрос-Дельнохского, Рек видел себя глазами других. Никто не догадается о его внутренней смуте — все увидят лишь образ, который он создал.
Да будет так.
Рек вышел из зала и у первого же солдата спросил, где найти Друсса, На первой стене, сказал солдат и объяснил, как пройти туда через калитки. Молодой князь зашагал по Эльдибару при свете закатного солнца; проходя через город, он купил себе медовую коврижку и стал есть ее на ходу. Уже темнело, когда он дошел до калитки во второй стене, но часовой показал ему дорогу, и Рек очутился на убойной полосе за первой стеной. Тучи закрыли луну, и он чуть не свалился в огненную канаву, пересекавшую путь. Молодой солдат окликнул его и показал, где мостки.
— Ты стрелок Лучника, что ли? — спросил солдат, не узнав высокого воина.
— Нет. Где Друсс?
— Понятия не имею. Либо на стене, либо в столовой. Ты гонец?
— Нет. А где столовая?
— Видишь вон те огни? Это госпиталь. Дальше кладовая — иди все прямо, пока нужником не завоняет, а там поверни направо. Тут не заблудишься.
— Спасибо.
— Не на чем. Ты, видать, новобранец?
— Да. Вроде того.
— Пойду-ка я, пожалуй, с тобой.
— Нет надобности.
— Есть, — ответил солдат, и в поясницу Река уперлось что-то острое. — Это вентрийский кинжал, так что ступай, куда я поведу.
— Да в чем дело-то?
— Во-первых, недавно кто-то пытался убить Друсса, а во-вторых, я тебя не знаю. Так что пошли поищем вместе.
Вдвоем они зашагали к столовой. Теперь им стали слышны звуки, идущие из разных служб. Часовой окликнул их со стены. Спутник Река ответил и спросил о Друссе.
— Он на стене около надвратной башни.
— Сюда, — сказал солдат, и Рек взошел по короткой лестнице на стену. Взошел и замер. Тысячи факелов и костров освещали равнину. Осадные башни, словно деревянные великаны, загородили перевал от одной горной кручи до другой. Вся долина была загружена огнями, насколько хватал глаз, — это было все равно что заглянуть в недра самого ада.
— Не слишком привлекательно, верно? — спросил солдат.
— При свете дня, полагаю, лучше не станет.
— Правильно полагаешь. Ну, шагай.
Друсс сидел неподалеку, беседуя с несколькими солдатами. Он рассказывал им цветистую байку, известную Реку.
Коронная фраза произвела желаемый эффект, и ночная тишина огласилась хохотом.
Друсс от души смеялся вместе со всеми. Тут он заметил подошедших, повернулся и внимательно посмотрел на человека в синем плаще.
— В чем дело?
— Он искал вас, командир, вот я его и привел.
— Если точнее, — сказал Рек, — он принял меня за наемного убийцу и привел, тыча ножом мне в спину.
— И что же, ты в самом деле убийца? — поднял бровь Друсс.
— Я сменил род занятий. Можем мы поговорить?
— А мы что делаем?
— Наедине.
— Начинай, а там я решу, стоит нам уединяться или нет.
— Меня зовут Регнак. Я только что прибыл сюда вместе с воинами из Храма Тридцати и с Вирэ, дочерью Дельнара.
— Хорошо, поговорим наедине, — согласился Друсс, и солдаты отошли прочь. — Говори же. — Он остановил на Реке свой холодный взор.
Рек присел на парапет, глядя в освещенную долину.
— Многовато их что-то.
— Страшно, да?
— Аж душа в пятки уходит. Я вижу, вы не собираетесь облегчать мне этот разговор, поэтому выложу все как есть. К добру это или к худу, но князь теперь я. Я не дурак, но и не полководец — впрочем, эти два понятия часто бывают равнозначны. Пока я ничего менять не стану — но знайте: я никому не уступлю своего права, когда нужно будет что-то решать.
— Ты полагаешь, что получил это право, поскольку спишь с княжеской дочерью?
— Да — именно поэтому. Однако суть в другом. Мне уже доводилось воевать, и в стратегии я смыслю не хуже любого другого, кто здесь есть. Кроме того, со мной Тридцать, обладающие несравненными познаниями в военном деле. И наконец главное: если я и умру в этом забытом богами месте, то не как мелкая сошка — я сам буду управлять своей судьбой.
— Не много ли ты на себя берешь, паренек?
— Не больше, чем мне по силам.
— Ты правда веришь в это?
— Нет, — честно сознался Рек.
— Я так и думал, — хмыкнул Друсс. — Так какого же черта тебя принесло сюда?
— Судьба, должно быть, любит иногда повеселиться.
— Да, в мое время любила. Но ты-то, похоже, парень разумный. Надо было увезти девушку в Лентрию и зажить своим домом там.
— Друсс, Вирэ никуда нельзя увезти, если она сама того не захочет. Ее воспитали в воинском духе, она знает назубок все сказания о тебе и все войны, которые ты вел. Она воительница — и хочет быть здесь.
— Как вы с ней встретились?
Рек рассказал, как ехал из Дренана через Гравенский лес, рассказал о смерти Рейнарда, о Храме Тридцати, о венчании на корабле и битве с сатулами. Старик выслушал его откровенный рассказ без всяких замечаний.
— ..И вот мы здесь, — заключил Рек.
— Стало быть, ты одержимый.
— Я этого не говорил!
— Да нет, сказал, паренек, — хотя и без слов. Это ничего. Я не раз сражался с такими воинами. Удивляюсь только, как это сатулы пропустили вас — этот народец не отличается особым благородством.
— Думаю, что их вождь, Иоахим, являет собой исключение. Послушай, Друсс, ты очень обяжешь меня, если не станешь распространяться о моей одержимости.
— Не будь дураком, парень! — рассмеялся Друсс. — Надолго ли ты сохранишь свой секрет, когда надиры полезут на стену? Ты лучше держись подле меня — я прослежу, чтобы ты не пришиб кого из своих.
— Благодарствую, но не мешало бы тебе проявить чуть побольше гостеприимства. Я сух, как подмышка стервятника.
— Да уж — от разговоров жажда разбирает почище, чем от драки. Пойдем-ка отыщем Хогуна и Оррина. Когда же и устроить пирушку, как не в последнюю ночь перед боем.
Глава 20
Как только занялась заря третьего дня, первые вестники конца времен обрушились на стены Дрос-Дельноха. Тысячи обливающихся потом воинов отвели назад рычаги сотен баллист. Напружинив мускулы, надиры тянули, пока плетеные корзины на концах рычагов не стали почти горизонтально над землей. В корзинах лежали глыбы гранита.
Защитники в оцепенении ужаса следили за надирским начальником. Он поднял руку, опустил ее — и смертоносный дождь обрушился на ряды дренаев. Стена заколебалась. У надвратной башни раздавил в лепешку трех человек зубец стены, отломившийся от удара огромного камня. Люди искали укрытия, ложились на стену плашмя, прикрыв головы руками. Грохот вселял страх, а наставшая за ним тишина показалась ужасающей. Ибо солдаты, приподняв головы, увидели, что то же самое повторяется сызнова. Снова отвели назад массивные деревянные рычаги, снова командир поднял руку — и опустил ее.
И снова пролился смертельный дождь.
Рек, Друсс и Сербитар стояли на башне, терпя первые страсти войны наравне с солдатами. Рек не пустил старого воина одного, хотя Оррин и твердил ему, что это безумие, когда два военачальника становятся рядом в бою. Друсс только посмеялся: «Вы с госпожой Вирэ будете следить за нами со второй стены — и увидите, я надирским камушкам кланяться не стану».
Взбешенная Вирэ настаивала на том, чтобы стоять на первой стене вместе с остальными, но Рек отказался наотрез.
Друсс быстро покончил с их спором. «Слушайся своего мужа, женщина!» — прогремел он. Рек сморщился и зажмурил глаза, ожидая взрыва, — но Вирэ, как ни странно, только кивнула и удалилась на Музиф, вторую стену, где заняла место рядом с Хогуном и Оррином.
Теперь Рек, присев около Друсса, смотрел вправо и влево вдоль стены. С мечами и копьями в руках люди Дрос-Дельноха угрюмо ждали, когда прекратится губительный град.
Пока катапульты заряжали второй раз, Друсс приказал половине бойцов стать вместе со стрелками Лучника под следующей стеной, куда не долетали снаряды.
Три часа продолжался обстрел — камни крушили стену, убивали людей и разнесли вдребезги одну из нависающих над долиной башен. Почти все, кто был рядом, успели убежать — только четверо рухнули вместе с обломками через край и разбились внизу о скалы.
Носильщики храбро сновали под обстрелом, перенося раненых в полевой госпиталь Эльдибара. Несколько камней угодили и в госпиталь, но здание было построено прочно, и стены остались целы. Могучий чернобородый бар Британ бегал вместе с носильщиками с мечом в руке, подгоняя их.
— Боги, вот это храбрец! — воскликнул Рек, указав на него Друссу. Друсс кивнул, отметив про себя, с какой гордостью отозвался Рек о Британе. Рек от души восхищался воином, презиравшим каменную бурю.
Со стены унесли по крайней мере полсотни человек. Меньше, чем опасался Друсс. Он приподнялся, чтобы выглянуть за парапет.