На что рассчитывает? На победу?
Все здесь рассчитывают победить… дуры.
— Нет, — это эльфийка, которую всунули в число конкурсанток, желая угодить ее неведомому покровителю… — Ей просто дурно стало…
Дурно.
И избавиться бы от всех… Богуслава ведь достойна короны больше, чем кто-либо…
— Неужели? Помнится, здоровье у Славы было отменнейшим…
Габрисия, заклятая подружка. До сих пор простить не может? Богуслава не желала зла… просто шутка… обыкновенная шутка… и кому от того хуже стало… радоваться должна бы, а то так бы и жила, в плену иллюзий.
Тот, кто занял тело Богуславы, охотно соглашался с ней, и оттого присутствие его, еще недавно неудобное, ныне стало жизненно необходимо.
Открыв глаза, Богуслава слабо прошептала:
— Все хорошо… слишком много всего произошло сегодня…
И с нею согласились.
…и только эльфийка посмотрела странно, но промолчала.
Правильно. Пусть молчит. Тогда, глядишь, и проживет дольше.
Нет, Богуслава не собиралась никого убивать… пока, во всяком случае… но если ей понадобиться защитить себя… себя, и того, кто спрятался в ней, она не станет колебаться. И он, благодарный за заботу, унял дурноту. Еще недавно слабое, тело наполнялось удивительной хмельною силой, которую, правда, нельзя было выказывать…
…конечно, он прав.
И Богуслава смежила веки, позволяя себе принять заботу. Ей сунули под голову еще одну подушечку, плоскую и жесткую, накрыли пледом, растерли виски сандаловым маслом, которое щедро пожертвовала Габрисия, и решив, будто Богуслава спит, оставили в покое.
До Гданьского вокзала, где красавиц ждали экипажи, оставался час езды. Хватит, чтобы обдумать все хорошенько… и тот, кто прятался в Богуславе, оценил и ее благоразумие, и актерский талант.
Пригодится.
Гданьская летняя резиденция Его Величества, собственно говоря, была возведена за чертою Гданьска. Правда, в последние годы город разросся, подступив вплотную к королевским землям. Раскинулись русла дорог, мощеных горбылем, проросли вдоль них купеческие особнячки, крашеные то в желтый, то в небесно-синий, а то и вовсе в розовый колер, с непременными грифонами у лестниц…
Припекало солнце, проникая под кружевные завесы зонтиков.
Цокали подковы. Покачивались коляски, бежали следом мальчишки, норовя подобраться ближе, нисколько не боясь конной охраны. Остался позади вокзал с оркестром и мэром, каковой лично вышел приветствовать красавиц и долго, нудно говорил о высокой чести, городу оказанной…
…первая фотосессия…
…и первое же, согласованное с его превосходительством, интервью…
…и цветы, которые принимала охрана, обещая обязательно передать. Приветственные крики и раздраженные, большей частью, женские взгляды. Впрочем и раздражение в них было по-летнему ленивым, преисполненным той особой истомы, которая пронизывает все и вся в таких вот курортных городках…
Гданьская резиденция началась с широкой платановой аллеи, высаженной еще при Казимире Чернобородом. Ныне деревья разрослись, переплелись ветвями, и сквозь прорехи в зеленом пологе их проглядывало синее небо.
— До чего здесь… мило, — сказала Ядзита, убирая, наконец, шитье. — Мне прежде не доводилось бывать в королевских дворцах…
— И сейчас не доведется, — Габрисия разглядывала белую розу на тонком стебле. Держала ее на вытянутой руке, двумя пальчиками, словно опасаясь, что роза эта способна причинить ей вред. И выражение лица Габрисии было таким… странноватым, смесь легкой брезгливости и удивления. — Вы же не рассчитывали, что нас там поселят?
— Да?
Кажется, именно на это Ядзита и рассчитывала.
— Традиционно для конкурса отводят Цветочный павильон…
— Павильон? — панночка Белопольска выпятила губу. — Я не желаю жить в павильоне…
— Это лишь название.
Габрисия умела улыбаться по-доброму, а розу обронила, и вряд ли случайно…
— Цветочный павильон — это небольшой дом на территории. Обычно там размещается принцесса со своим двором… его еще девичьим домом называют…
…уточнять, что возведен был Цветочный павильон прадедом Его Величества и вовсе не для любимой дочери, Габрисия не стала.
…двухэтажное белое, словно из кондитерского крема вылепленное здание. Зелень лужаек, пестрота цветочных клумб. Темные окна за узорчатыми решетками, смотрят настороженно, недоверчиво, словно оценивая гостей. Сочтет ли дом их достойными?
Себастьян поежился.
…пахло гнилью, но… запах был едва уловимым и явно несвежим. Он исходил от левого единорога, который выставил лохматую ногу, не то пытаясь подняться, не то изображая поклон… и еще от лестницы… от дверей, узорчатого паркета, пробиваясь сквозь привычные запахи воска и пива… небось, мебель протирали, пытаясь вернуть ей, несомненно роскошной, но постаревшей, достойный вид.
— Добрый день, панночки, — выступила вперед дама в сером платье.
…от нее, к счастью, пахло розами.
…а от зеркал — той же гнилью, и Себастьян заметил, как поморщилась эльфийка. Неужели чует? Наверняка… руку протянула, но зеркальной глади, в которой отражалась она сама, не посмела коснуться.
Нехорошее местечко.
И надобно отписаться Аврелию Яковлевичу… случайно ли сие? Или быть может, в хитром плане охоты на колдовку что-то да не предусмотрели?
— Зовут меня панна Клементина, — дама осматривала каждую гостью, не стесняясь ни своего любопытства, ни показного смущения панночек. — И нынешний месяц вы проведете под моею опекой. Кроме, конечно, вас.
Панна Клементина указала на Греля.
— Не знаю, кто вы такой, но в Цветочном павильоне мужчинам нет места.
От холода, прозвучавшего в этом голосе, Себастьян поежился.
— Я… — пан Грель изобразил поклон и попытался припасть к ручке суровой дамы, но та лишь брезгливо поджала губы. — Я помощник панночки Евдокии, и…
— И меня это интересует мало. Будьте любезны покинуть дом.
— Но…
— Уверена, вас разместят со всеми удобствами. Его Величество всегда заботится о своих гостях.
Пан Грель воззрился на Евдокию, которая лишь плечами пожала. Спорить с панной Клементиной она не собиралась и, сколь Себастьян понял, подобному повороту дела была лишь рада. И Грель, поджав губы, с видом крайне недовольным, удалился.
— Надеюсь, я ясно выразилась, — панна Клементина еще раз окинула подопечных. — Братья, отцы, кузены, поклонники, женихи и друзья детства не должны появляться здесь. Ни на час, ни на десять минут, ни даже на пять. Таковы правила. И за нарушение их я имею полное право указать вам на дверь. Естественно, сие будет означать, что конкурс для вас закрыт.
— А вот у нас в городе…
Ледяной взгляд панны Клементины заставил Тиану замолчать.
Почти.
— …нравы не столь строгие.
— Не знаю, откуда вы прибыли, панночка, но если хотите, можете туда вернуться…
До Себастьяна долетели тихие смешки.
— Драгоценный венец и звание Королевы — это не только слова, но и величайшая ответственность. На ту, которая удостоится высокой чести, будут обращены взгляды всех девушек королевства. Она станет примером, образцом, идеалом…
Панна Клементина развернулась и, подхватив серые юбки, направилась вглубь дома. Она не сказала ни слова, однако девушки гуськом устремились за той, от мнения которой будет зависеть многое.
— …и кристально чистая репутация — важнейшее из условий…
— Лицемерка, — прошептала Иоланта, глядя в спину женщины с откровенной ненавистью.
— Почему?
— У самой любовник, а нам мораль читает…
— Откуда ты…
— Оттуда. Думаешь, я не знаю, к кому мой папаша ездит. Ладно, не бери в голову, — она вдруг спохватилась и, остановившись перед очередным зеркалом, которых в Цветочном павильоне было как-то слишком уж много, заправила за ухо темную прядку. — Она незаконнорожденная дочь короля… не нынешнего, конечно, предыдущего…
Иоланта от зеркала отвернулась, а отражение ее в нем вдруг замерло и, показалось, подмигнуло Себастьяну… нет, определенно, с этим местом неладно.
— Ее и замуж не выдали, чтобы не плодить претендентов на престол. Она и притворяется этакой… поборницей приличий. А на самом деле давно уже с моим папенькой… он хотел на ней жениться, а не… и маме обидно.
Иоланта вздохнула.
А отражение скривилось и подернулось мутноватою пленкой. Запах гнили стал отчетливей, и панночка Белопольска, схватив красавицу за руку, дернула.
— Идем, а то отстанем…
— Ну да, конечно… нам прямо… знаешь, она меня ненавидит и попытается выжить… и если вдруг, то… мне как-то не по себе здесь. Зябко.
— Из-за сквозняков, — Себастьян крепко держал девицу за руку, а та не делала попыток вырваться, шла покорно, только оглядывалась на зеркала. — Дом старый… вот у нас в городе старых домов не так и много… у мэра есть, но я там бывать не люблю, вечно дует. И дядечка мой так и говорит, что старость никого не красит… а еще у него в доме одну красавицу замучили…
— Невинную? — Иоланта улыбнулась робкою вымученной улыбкой.
— Почему невинную?
— Не знаю, но во всех легендах, если кого и убивают, то только невинных дев… невинность — опасная штука…
Панночка Белопольска захихикала, и от смеха ее зеркала помутнели.
…Аврелий Яковлевич должен знать, что с этим местом не так…
…и если знал, то отчего не предупредил?
…или не счел возможным, решив, что то давнее зло спит? Если и так, то сон его стал тревожен. Себастьян чувствовал интерес дома, пока слабый, отдаленный, будто бы кто-то присматривается к гостям сквозь пелену многовекового тумана…
— Невинную, точно, — Тиана говорила нарочито громко, Себастьян слушал суматошный пульс Иоланты, подмечая и внезапную бледность ее, и синеватую кайму вокруг губ. — И теперь, значит, призрак ее бродит по дому, пугая людей…
— Вы заставляете себя ждать, — панна Клементина в зеркалах отражалась… иной?
Моложе.
Суше… а с чего они решили, будто колдовку надобно искать непременно среди конкурсанток? Чем она, женщина в сером бязевом платье, отделанном гишпанским кружевом, не кандидатура? Ей и подбираться-то к королю надобности нет, чай, сестра единокровная, пусть и по батюшке… и если живет в Гданьске, а не в какой-нибудь отдаленной безымянной крепостице, то и любимая.
Или терпимая, правильнее было бы сказать?
Ее терпят, о ней помнят, за ней признали право на эту жизнь, но при том посадили на поводок, лишив иных, сугубо женских надежд, сделав не то экономкой, не то распорядительницей королевского имущества. Обидно?
И сколько лет понадобилось, чтобы обида переросла в откровенную ненависть?
— Простите, панна Клементина, — Тиана старательно смущалась, но смущение выходило ненатуральным, однако вполне образу соответствующим. — Мы заблудились! Тут столько зеркал! И такие большие! А рамы роскошные совершенно… я никогда не видела, чтобы зеркала золотом обрамляли…
— Позолотой.
— …и еще мне кажется, что оттуда смотрят…
— Кажется.
Сухие слова и взгляд внимательный, предупреждающий… губы поджала, точно запирая то, что должно было быть сказано.
— Хотела бы предупредить, панночки, — голос королевской сестры дрогнул, — не стоит разгуливать по этому дому в одиночестве… он очень старый. И заблудиться легко.
Не то она хотела сказать.
А что?
— Если вам что-то понадобится, вызовите горничную, — панна Клементина остановилась перед глухой, какой-то слишком уж тяжелой с виду дверью, — а теперь, панночки, нас ждут. Надеюсь, вас поставили в известность, что все конкурсантки обязаны носить те наряды, которые для них выберут…
Дверь поддалась не сразу.
Комната.
Огромная, показавшаяся сперва необъятной.
Белые стены. И белый потолок куполом. Белый мраморный пол, белая мебель, пожалуй излишне вычурная, белые вазы и букеты белых же роз. Огромные окна, задернутые полупрозрачной белой кисеей и зеркала, в которых отражается все та же невыносимая белизна…
— Прошу вас, — панна Клементина вошла, единственное серое пятно на белом полотне комнаты. — Сейчас вам помогут раздеться…
— Что, совсем? — не удержалась панночка Белопольска, испытывавшая преогромное желание спрятаться. Себастьян ей не позволил.
— Совсем.
— Но…
— Вы стесняетесь?
— Да…
— Позвольте вам напомнить, что в Цветочном павильоне нет мужчин. А мерки удобней снимать на голое тело…
…голое тело — это несколько экстравагантно и мягко говоря подозрительно. Зато хороший шанс рассмотреть кандидаток.
— В любом случае, вам выдадут другое белье… и не только.
— Меня и собственное устраивает, — подала голос Эржбета, проведя рукой по стене.
— А я не конкурсантка… — Евдокия попятилась к двери, но была остановлена панной Клементиной.
— Это не имеет значения. Вы живете в Цветочном павильоне, а значит, подчиняетесь его правилам. Девушки, я понимаю ваше смятение и смущение. Возможно, вам многое здесь покажется странным… неправильным… неприемлемым… но помните, что правила эти придуманы не мною.
А кем? Себастьяна все больше занимал этот вопрос.
— И у вас есть выбор. Уйти сейчас или принять заботу о вас…
…забота? Интересная у них здесь выходит забота. С хорошим таким запашком…
— …как данность.
Евдокия вздохнула и от двери отступила.
— В конце концов, — Клементине удалось изобразить улыбку, — вам ли друг друга стесняться?
И красавицы, переглянувшись, пожали плечами. Карезмийка же, прислонив топор между двумя золочеными рамами, сказала:
— Нет в наготе стыда.
И потянулась к ремешкам доспеха…
…а вот ширмочку могли бы и поставить. С ширмочкой Себастьяну было бы уютней. Да и не только ему, это карезмийке просто. Доспех сняла, сапоги стянула, сбросила штаны и поддоспешник, оставшись в простой полотняной рубахе. Подмышками расплылись круги пота, да и на груди ткань потемнела, пропитавшись испариной, но карезмийка на этакие мелочи внимания не обращала.
Поднявшись на цыпочки, она потянулась, смачно, до хруста в костях…
И Себастьян очнулся.
Что делать?
Раздеваться. Красавицы, кажется, пришли к подобному же выводу. Богуслава, уставившись в зеркало, точно зачарованная собственным отражением, расстегивала пуговицу за пуговицей. Эржбета уже избавилась от цветастого жакетика и возилась с юбками. Эльфийка, облюбовавшая дальний угол, что-то тихо говорила Евдокии, и та кивала, соглашалась, но упрямо поджатые губы говорили, что согласие это — временная мера, и происходящее Евдокии очень не по вкусу.
— Панночка, вам особое приглашение требуется? — сухо поинтересовалась Клементина.
И отобрала ридикюль.
Ничего-то там важного не было, кроме, пожалуй, семечек и пирожков с печенкой, купленных у лоточницы на площади исключительно из врожденной Себастьяна предусмотрительности.
И подсказывала интуиция, что пирожки не вернут.
— Позже ваши вещи подвергнутся досмотру…
…не Цветочный павильон, а тюрьма какая-то. И решетки на окнах сходство усиливают.
— …список предметов, запрещенных к хранению, вы получите позже…
…очаровательно.
Себастьян потрогал витую цепочку, полученную от Аврелия Яковлевича, надеясь, что украшения в список запрещенных предметов не входят, и решительно расстегнул первую из сорока шести муслиновых пуговиц…
— А у нее хвост! — сказала Эржбета, на всякий случай отступая… — Хвост!
И десяток ее отражений открыли рты, повторяя беззвучно:
— Хвост.
— Хвост, — согласилась панночка Белопольска, искомую часть тела прижав к груди… — И что с того?
— Это конкурс красоты, милочка, — проронила Ядзита, брезгливо кривясь.
— А хвост красоте не помеха!
…белая кожа, гладкая, без малейшего изъяна… и смешно было надеяться, что с первого же раза у Себастьяна выйдет хельмовку найти. Он смотрит сквозь ресницы, как смотрят и на него, с легкой брезгливостью, с плохо скрытым отвращением, с насмешкой и холодно, оценивая.
Конкурсантки ревнивы.
И раздражены. Собственная нагота делает их слабыми, и слабость они прячут…